Безелянский Юрий: Чуковский Корней Иванович

(настоящие имя, отчество и фамилия - Николай Васильевич Корнейчуков)
19(31). III. 1882, Петербург - 28. Х. 1969, Кунцево под Москвой

Корней Чуковский удивительно многоликий писатель. Бенедикт Сарнов выделил шесть его ликов. Чуковский - критик, автор статей и книг о самых знаменитых его литературных современниках (от Чехова до Маяковского). Известнейший и любимый детский писатель, сказочник ("У меня зазвонил телефон". "Кто говорит?" - "Слон".). Переводчик (от Шекспира до Киплинга). "Пересказал" многие шедевры мировой классики - "Робинзона Крузо", "Барона Мюнхгаузена", "Маленького оборвыша". Еще Чуковский - историк и исследователь русской литературы. Труды об одном только Некрасове заняли бы несколько книжных полок. Следующая грань - лингвист. Защитник живого языка от засилья казенных, бюрократических речений. И, наконец, Чуковский-мемуарист, автор книги воспоминаний "Современники", создатель знаменитой "Чукоккалы" и грандиознейшего "Дневника", в котором Корней Иванович предстает как современный Пимен, летописец дореволюционной и советской эпохи.

Шесть ликов, шесть граней. Но удивительно то, что одна грань этого "шестигранника" оказалась сильнее и весомее всего. Внучка писателя, Елена Чуковская, пожаловалась в "Независимой газете": Корнея Ивановича Чуковского "воспринимают прежде всего как детского поэта, автора сказок" (15 июля 1999). То есть -

Одеяло убежало,
Улетела простыня!
И подушка, как лягушка,
Ускакала от меня.
 

Все знакомы с "Бармалеем" и "Мойдодыром" Корнея Ивановича, ибо, как написала в конце 60-х годов Вера Панова: "Вот уже пятое поколение малышей поднимается на этих книгах, забавных, чарующих, полных красок, музыки, фантазии, радости жизни..." Но мало кто знает и читал его исследование "Александр Блок как человек и поэт" или книгу "Высокое искусство" об искусстве художественного перевода. Другое дело - популярнейшая книжка "От двух до пяти", которая впервые увидела свет в 1928 году и выдержала 21 (!) издание при жизни автора. Эту книжку многие знают назубок и с удовольствием цитируют детские перлы: "Ты не дадошь, а я взяму". Или такой прелестный разговор:

- Няня, что это за рай за такой?

- А это где яблоки, груши, апельсины, черешни...

- Понимаю: рай - это компот.

Корней Чуковский тщательно собирал все эти детские слова-образы: сухарик-кусарик, парикмахер-вихромахер, компресс-мокресс и т. д. Короче, "как ныне собирает свои вещи Олег" вместо трудно произносимого для ребенка и непонятного - "как ныне сбирается вещий Олег". Дети обожали Чуковского, писали ему письма, и он любил водить с ними хороводы, называя себя "всесоюзной мамашей".

Однако у "мамаши" жизнь была далеко не сахарной. Во-первых, Чуковского мучило его происхождение: "Я, как незаконнорожденный, не имеющий даже национальности (кто я? еврей? русский? украинец?) - был самым нецельным непростым человеком на земле..." Во-вторых, социальный статус: "кухаркин сын" (мать прачка). Из пятого класса одесской гимназии Чуковский был исключен, когда учебные заведения по специальному указу "очищали" от детей "низкого происхождения" (прообраз будущих "зачисток"?).

"honoris causa". Из русских писателей до него эта степень была присуждена Тургеневу - в 1878 году. После Чуковского почетными докторами литературы стали Анна Ахматова и Дмитрий Лихачев. На церемонии вручения диплома и мантии Чуковский выступил с речью на английском языке и, в частности, вспомнил злосчастный эпизод из своей одесской юности: "... Мне шел тогда семнадцатый год. Я был тощий, растрепанный, нелепый подросток. Назло учителям, выгнавшим меня из гимназии, я всю осень и зиму зубрил английские слова по самоучителю Оллендорфа, лелея обычную мечту тогдашних неудачников: убежать куда-нибудь в Австралию".

В Австралию Чуковский не убежал, а в 19 лет пришел в редакцию газеты "Одесские новости" и стал в ней печататься. Вскоре толкового журналиста направили корреспондентом от газеты в Лондон. Живя в Англии (1903-1904), Чуковский совершенствовался в английском языке, изучал английскую литературу, писал о ней в русской печати. По возвращении на родину Чуковский переехал в Петербург и занялся литературной критикой. Недоучившийся гимназист оказался на редкость способным критиком и исследователем литературы, причем Чуковский "работал" по своему выработанному методу: "Я затеял характеризовать писателя не его мнениями и убеждениями, которые ведь могут меняться, а его органическим стилем, теми инстинктивными, бессознательными навыками творчества, коих часто не замечает он сам. Я изучаю излюбленные приемы писателя, пристрастие его к тем или иным эпитетам, тропам, фигурам, ритмам, словам и на основании этого чисто формального, технического, научного разбора делаю психологические выводы, воссоздаю духовную личность писателя..."

Этот метод Чуковского кому-то пришелся по нраву, кому-то, естественно, нет. Вячеслав Иванов вписал в "Чукоккалу" следующий стихотворный экспромт:

Чуковский, Аристар прилежный,
Вы знаете - люблю давно

Ваш ум веселый, как вино,
………………………….
Полуцинизм, полулиризм,


И молодой авантюризм.
 

"Вот уже год, - отмечал Александр Блок в статье "О современных критиках" (1907), - как занимает видное место среди петербургских критиков Корней Чуковский. Его чуткости и талантливости, едкости его пера - отрицать, я думаю, нельзя". Однако далее Блок упрекнул Чуковского в нежелании объединить, литературные явления, "так или иначе найти двигательный нерв современной литературы".

Александр Куприн был менее аналитичен. В 1908 году он сказал о Чуковском кратко: "В нем есть злость и страстность и видно, что он много читает".

А вот Василий Розанов в "Новом времени" негодовал: "Чуковский всё вращается как-то в мелочах, в истинных, на мелких частях писателя и писательской судьбы и дара. Он подходит к человеку, отвертывает фалду сюртука и кричит всенародно, что у него пуговицы не на месте пришиты, а иногда что и "торчит прорешка", и даже торчит предательский уголок рубашки через нее... В Чуковском есть что-то полицейско-надзирательское... и признаю, когда талантливый критик все протоколирует и протоколирует пуговицы, я зажимаю нос и говорю: господи, как дурно пахнет! Это уже от вас, г. критик, а не по причине пуговиц".

"черное" критико-исследовательское дело. До революции вышли его лучшие книги: "От Чехова до наших дней" (1908), "Лица и маски" (1914), "Книга о современных писателях" (1914). Чуковский отчаянно и резко боролся с набирающей обороты массовой литературой - с "пинкертоновщиной", с опусами Чарской и т. д.

В 1912 году Чуковский переселился в финское местечко Куоккала, где подолгу жил и раньше. Здесь он подружился с Ильей Репиным, сблизился с Короленко, Леонидом Андреевым, Алексеем Толстым и другими именитыми людьми, портреты которых позднее создал.

В 1916 году Максим Горький пригласил Чуковского руководить детским отделом издательства "Парус" и посоветовал самому писать для детей. Чуковский совет воспринял, и появился на свет "Крокодил", который "наше солнце проглотил". Это был дерзкий вызов сложившимся канонам в детской литературе. За "Крокодилом" появились сказки в стихах "Мойдодыр" (1923), "Тараканище" (1923), "Муха-цокотуха" (1924), "Бармалей" (1925), "Айболит" (1929) и другие.

Веселые сказки Чуковского да невеселые отклики взрослых советских дядей и тетей на них. В 20-30-е годы шла многолетняя и ожесточенная борьба с "чуковщиной". Вся казенная педагогика, которую возглавляли жены видных деятелей ВКП(б), восстала против детских книжек Чуковского. Сигнал к запрету и уничтожению был дан со страниц газеты "Правда" - в номере от 1 февраля 1928 года появилась статья Надежды Крупской "О "Крокодиле". Она начиналась со слов: "Надо ли давать эту книжку маленьким ребятам?.." А заканчивалась словами: "Я думаю, "Крокодил" ребятам нашим давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть".

Надежда Константиновна, верная подруга Ильича, так и написала: "буржуазная муть".

"Довольно писать о лошадках и нянях: дайте детям тематику строящегося социализма..." А книги Чуковского - это "пошлая и вредная стряпня".

Общее собрание родителей Кремлевского детсада в количестве 49 человек (22 рабочих, 9 красноармейцев, 18 служащих) обсудило книги Чуковского и призвало к борьбе с "чуковщиной", так как ни одна из его книг "не будит в ребенке социальных чувств, коллективных устремлений" (журнал "Дошкольное воспитание", 1929, № 4).

Ревнители социалистических устоев еще долго покусывали Чуковского. В 1961 году писатель был выдвинут на соискание Ленинской премии за книгу "Мастерство Некрасова", и тут в ЦК полетело коллективное письмо от старых большевиков во главе с Еленой Стасовой, в котором Чуковский был объявлен "хамелеоном и путаником", что он-де давно служит одновременно и революции и контрреволюции, что он "лез всюду, где только возможно, со своими обывательскими сказками" и, вообще, "сознательно работал против дела Ленина". В Комитете по Ленинским премиям в области литературы и искусства состоялось бурное обсуждение: присуждать или не присуждать? 70 членов комитета проголосовали "за", 23 - "против", и таким образом в 1962 году Корней Иванович Чуковский получил Ленинскую премию.

"Дневник" Чуковского насыщен писательской горечью от несправедливых нападок, цензуры, произвола ошалевших от самовластия чиновников и прочей несправедливости. Дневник Чуковского, который он вел практически всю жизнь, начиная с 13 лет, - обжигающий документ эпохи. Беспощадный и беспристрастный ко всем современникам, и прежде всего к самому себе. Единственная "претензия" к дневнику: в нем нет ни одного упоминания о репрессиях. Страх преследовал Корнея Ивановича всю жизнь. Вот почему, читая его дневник, "совесть и страх встают перед нами в неожиданном сочетании", как подметил Вениамин Каверин.

Приведем три выдержки из дневниковых записей Корнея Чуковского за один лишь 1932 год (хотя можно было выбрать и другой год).

"Завтра уезжаю (из Кисловодска. - Прим. Ю. Б.). Тоска. Здоровья не поправил. Отбился от работы. Потерял последние остатки самоуважения и воли. Мне пятьдесят лет, а мысли мои мелки и ничтожны. Горе не возвысило меня (смерть дочери Мурочки. - Прим. Ю. Б.), а еще сильнее измельчило. Я неудачник, банкрот. После 30 лет каторжной литературной работы - я без гроша денег, без имени, "начинающий автор". Но сплю от тоски. Вчера был на детской площадке - единственный радостный момент моей кисловодской жизни. Ребята радушны, доверчивы, обнимали меня, тормошили, представляли мне шарады, дарили мне цветы, провожали меня, и мне всё казалось, что они принимают меня за кого-то другого..."

14 октября: "... Academia" до сих пор не заплатила. "Молодая гвардия" тоже. Просто хоть помирай. У банков стоят очереди, даже в Сбербанке деньги выдают с величайшим трудом...

Подхалимляне. Писательский съезд".

22 декабря: "Ездил в Москву на пленум ВЛКСМ. В Кремле. Нет перчаток, рваное пальто, разные калоши, унижение и боль... Моя дикая речь в защиту сказки... Вернулся: опять осточертевший Некрасов, одиночество, каторга подневольной работы..."

Чуковский всегда много работал. "Без писания я не понимаю жизни", - говорил он. И еще: "Я не знаю за собой никаких талантов, кроме одного - беззаветного труженичества".

"ирония всегда помогала ему жить и не покидала его до конца жизни. Однажды, где-то в 60-х годах, пожаловавшись мне на недомогание, он, вдруг резко изменив жалобный тон, закончил свои жалобы следующим манером: "Что уж тут! Вероятно, всё вполне естественно в 83 года. Так ли я себя чувствовал год назад, в свои цветущие восемьдесят два!" Столь игривый финал сразу менял тональность и помогал собеседнику, избавляя его от необходимости лепетать беспомощные и жалкие слова..." (М. Алигер. "Тропинка в ржи").

"Дорогой Корней! - писал американский писатель Джон Чивер в письме от 12 ноября 1964 года. - Одно из самых приятных воспоминаний о России - ваше веселое лицо, ваша светлая комната и блеск вашего ума..."

В дневнике Чуковского от 23 октября записано: "Вчера был у меня Чивер, поразительно похожий на Уэллса... У меня грипп, мне было трудно сидеть, хотелось лечь, но я так люблю его, что мне было радостно с ним. Уходя, он обнял меня - о если б он знал, какую плохую статейку я написал о нем!.."

Мы начали рассказ о Чуковском с оценки критика Сарнова, им же и закончим: "Сила Чуковского - в том, что он сумел создать свой жанр. Точнее - совершенно особый художественный феномен, имя которому - "Сочинения Корнея Чуковского".