| Приглашаем посетить сайт |
|
Успенский (uspenskiy.lit-info.ru)
|
Литературная учеба, книга первая
январь - февраль 2010
Корней Иванович Чуковский (1882-1969) прожил большую жизнь - 87 лет. Это была жизнь взлётов и падений1. В памяти большинства его читателей он остался как непревзойдённый сказочник - как автор "Крокодила" и "Тараканища", "Мойдодыра" и "Айболита", "Мухи-Цокотухи" и "Федорина горя", "Краденого солнца", "Телефона" и "Путаницы". Но К. И. Чуковский был ещё и выдающимся филологом - как литературоведом, так и языковедом.
Ещё до революции Чуковский завоевал себе славу как блестящий литературный критик2. В 1962 году за книгу "Мастерство Некрасова" - через девять лет после её издания - ему была присуждена Ленинская премия. В этом же году он получил диплом почётного доктора литературы в Оксфордском университете.
Как тонкий, вдумчивый и профессиональный языковед Чуковский предстаёт перед нами прежде всего в трёх книгах: "От двух до пяти" (1933), "Высокое искусство" (1941) и "Живой как жизнь" (1961). Цель настоящей статьи - выявить типологию детских неологизмов на материале первой из этих книг. Она переиздавалась и дополнялась автором много раз. Книга разрасталась за счёт всё новых и новых примеров из речи детей, которые присылали её автору их родители со всего Советского Союза. Я буду делать отсылки к её переизданию 1999 года3.
Усвоение языка ребёнком Чуковский считал чудом. В начале книги "От двух до пяти" мы читаем: "... каждый малолетний ребёнок есть величайший умственный труженик нашей планеты, достаточно было бы приглядеться возможно внимательнее к сложной системе тех методов, при помощи которых ему удаётся в такое изумительно короткое время овладеть своим родным языком, всеми оттенками его причудливых форм, всеми тонкостями его суффиксов, приставок и флексий. Хотя это овладение речью происходит под непосредственным воздействием взрослых, всё же оно кажется мне одним из величайших чудес детской психической жизни" (3:272). Чуковский учил видеть в детской речи не только результат подражания взрослому языку, но и плоды самостоятельного творчества. Он писал: "У двухлетних и трёхлетних детей такое сильное чутьё языка, что создаваемые ими слова отнюдь не кажутся калеками или уродами речи, а, напротив, очень метки, изящны, естественны: и "сердитки", и "духлая", и "красавлюсъ", и "всехный"" (там же).
Слова, созданные детьми, Чуковский делил на две группы - уже имеющиеся в языке и отсутствующие в нём. К первой группе относятся, например, слова "пулять", "никчемный", "обутки" и т. п. Изобретая их, ребёнок не подозревает, что они уже имеются в языке. Он пересоздаёт их заново (3:272-273). Однако большую часть детских слов составляют подлинные неологизмы - слова, отсутствующие в языке. В этом случае мы имеем дело с настоящими детскими неологизмами.
Чуковский не даёт в своей книге классификации детских неологизмов. Опираясь на огромное число примеров, помещённых в ней, мы можем, тем не менее, выделить четыре их типа - словообразовательные, лексические, морфологические и синтаксические. Последний, синтаксический, тип представлен единичными случаями (например, употребление моновалентного глагола "плакать" в значении бивалентного: "Я плачу не тебе, а тёте Симе"). Вот почему в поле нашего внимания попадут только словообразовательные, лексические и морфологические типы детских неологизмов.
Детский словообразовательный неологизм - это новое слово, созданное ребёнком. В книге "От двух до пяти" мы обнаруживаем три разновидности детских словообразовательных неологизмов. Назовём их этимологическими, омонимическими и аналогическими.
Уже маленький ребёнок способен к словообразовательному анализу. Он, например, хорошо осознаёт, что "домище" - это очень большой дом, а "улочка" - очень маленькая улица. Но как ему осмыслить слова, которые не поддаются словообразовательному анализу? Он действует так же, как и взрослые, использующие механизм народной этимологии: вазелин превращает в "мазелин", помаду - в "помазу", компресс - в "мокресс", термометр - в "теплометр", петлю - в "цеплю" (от "цеплять", ртуть - в "вертутию" (от "вертится"), бормашину - в "больмашину", сухарик - в "кусарик", парикмахера - в "вихрахера", валерьянку - в "болерьянку", вентилятор - в "вертилятор", паутину - в "паукину", пружинку - в "кружинку", буравчик - в "дыравчик", милиционера - в "улиционера", экскаватор - в "песковатор", рецепт - в "прицепт" (потому что прицепляется к аптечной бутылке), ватрушку - в творушку" (от "творог"). И т. д.
О необыкновенной словообразовательной активности малолетних детей ярко свидетельствует их этимологическая придирчивость. Многих из них не устраивает этимология некоторых слов. Более того, в своей критике взрослого языка они доходят до желания заменить имеющиеся слова, словообразовательная природа которых их не устраивает, на более, с их точки зрения, удачные.
"Почему ручей? Надо бы журчей. Ведь он не ручит, а журчит.
Почему ты говоришь: тополь? Ведь он же не топает.
Почему ты говоришь: ногти! Ногти у нас на ногах. А которые на руках - это рукти.
Почему ты говоришь: рыба клюет? Никакого клюва у ней нет.
Почему разливательная ложка? Надо бы наливательная.
Почему перочинный нож? Надо бы оточительный. Никакие перья я им не чиню" (3:313).
Чуковский настаивал на том, что словообразовательная придирчивость - характерная черта всех малышей: "Нет ребёнка, который в известный период своего духовного роста не задавал бы подобных вопросов. Названный период его жизни характеризуется самым пристальным вглядыванием в конструкцию каждого слова" (там же). Он приводил в связи с этим множество других её примеров. "Белку" дети предлагают заменить на "рыжку", "бодает" - на "рогает", "синяк" - на "красняк", "перчатки" - на "пальчатки", "полозья" - на "повозья", "самовар" - на "мамовар" и т. д.
Иногда ребёнок создаёт слова, которые случайно совпадают по своей звуковой форме со словами, уже имеющимися во взрослом языке. Иначе говоря, сам того не ведая, он создаёт слова-омонимы. Вот какие примеры мы находим в книге К. И. Чуковского: гусеница вместо гусыня, любовница ("Бабушка! Ты моя лучшая любовница!"), распутница ("Мама, я такая распутница! - И показала верёвочку, которую ей удалось распутать"), Макарона вместо Макаровна (Жил-был пастух, его звали Макар. И была у него дочь Макарона); кочегарка (жена кочегара), судак (подсудимый); насупиться (наесться супа) и т. п.
Данный вид детских словообразовательных неологизмов является самым многочисленным. Разобьём их на три группы - существительные, прилагательные и глаголы.
Существительные: стрекозёл (муж стрекозы); шишенята (Вы и шишку попьёте? - Да. - Чтобы выросли шишенята?); спун (Какой ты страшный спун! Чтобы сейчас было встато!); почтаник (почтальон); сердитки (морщинки); смеяние (Мне аж кисло во рту стало от баловства, от смеяния); тормозило (тормоз); ползук (червяк, по аналогии с "жук" пли "паук"); обувало (обувь); брызгань (Мы хорошо купались. Такую брызгань подняли!); учило (учебник); сольница (солонка); ещё (Двухлетнюю Сашу спросили: "Куда ты идёшь?". - "За песочком". - "Но ты уже принесла". - "Я иду за ещём") (3:278). И т. д.
Прилагательные: никовойная (Я мамина и больше никовойная); пахлая, духлая (Лялечку побрызгали духами: "Я вся такая пахлая. Я вся такая духлая"); всехний (Я зажёг для детей костёр. Издали солидно подползла двухлетняя соседская девочка: "Это всехний огонь?". - "Всехний, всехний! Подходи, не бойся!" (3:271); баюльная (колыбельная, от "баю"); окошный (Какой окошный дом!"). И т. д.
Глаголы: красавитъcя (И вертится у зеркала: "Я, мамочка, красавлюсь!") (3:269); напитывать бусы (по аналогии с нанизывать на нитку); копытнуть (ударить копытом); налужить (о дожде); распакетить; отсониться ("Погоди, я ещё не отсонилась"); залошадить ("Весь мост залошадило"); углазиться ("На что это ты так углазилась?"); поломить (пол мыть); не божемойкать (не говорить "Боже мой"); оцыплятиться ("Наседка оциплятилась"); высолить; вытрудить; отпомнить; отпачкать; расгащиваться; притонуть, вытонуть (о кукле в ванне); отмухиваться ("Я сижу и отмухиваюсь") и т. д.
Глагольное словотворчество автор книги "От двух до пяти" считал более продуктивным у детей, чем субстантивное: "Так велико у детей тяготение к глаголу, что им буквально не хватает глаголов, существующих во "взрослом" языке. Приходится создавать свои собственные. Нет, кажется, такого существительного, которое ребёнок не превратил бы в глагол:
- Часы часикают.
- Вся ёлка обcвечкана! Вся ёлка обcвечкана!
Брат трехлетней Нины играет на балалайке. Нина страдальчески морщится:
- Не балалай, пожалуйста!
Ребёнок создает такие глаголы десятками - гораздо чаще, чем мы. Прищемив себе руку дверью, ребенок кричит:
И пусть родителей коробит это смелое производство глагола, ребенок считает его совершенно нормальным.
- Отскорлупай мне яйцо.
- Замолоточь этот гвоздик.
- Бумага откнопкалась.
- Ого-го, как ладошкаются!
- Ой, меня крапива накрапивила!
Я уже начаепился.
- Мы почайпили кофе.
Иногда оглаголивается даже наречие.
- Расширокайтесь!.. Расширокайтесь! - кричала своим гостям четырёхлетняя девочка, требуя, чтобы они расступились" (3: 291-292).
Чуковский без конца поёт в своей книге дифирамбы детскому словотворчеству. Вот что он писал, например, о слове "перелай": "Ни в чём не сказывается с такой очевидностью лингвистическая чуткость и одарённость ребёнка, как именно в том, что он так рано постигает все многообразные функции, выполняемые в родном языке каждой из этих мелких и незаметных частиц. Ребёнок впервые очутился на даче. На соседних дачах и справа и слева лают весь вечер собаки. Он с удивлением спрашивает:
Этот перелай (по аналогии со словами перекличка, переписка, перебранка, перепляс, перезвон) отлично изобразил то явление, которое подметил ребёнок: прерывистость и "обоюдность" собачьего лая. Чтобы объяснить "перелай" иностранцу, пришлось бы прибегнуть к такой многословной описательной речи: лают две собаки (или больше) с двух противоположных сторон, причём не фазу, а попеременно - едва умолкает одна, тотчас же принимается лаять другая: перелай. Вот сколько понадобилось бы слов, чтобы выразить то, что ребёнок высказал единственным словом с короткой приставкой" (3: 298).
А вот что Чуковский пишет о слове "нырьба": "Или, например, слово нырьба. Ребёнок создал его лишь потому, что не знал нашего взрослого слова "ныряние". Купаясь в ванне, он так и сказал своей матери:
- Мама, скомандуй: "К нырьбе приготовиться!"
Нырьба - превосходное слово, энергичное, звонкое; я не удивился бы, если бы у какого-нибудь из славянских племён оказалось в живом обиходе слово нырьба, и кто скажет, что это слово чуждо языковому сознанию народа, который от слова ходить создал слово ходьба, от слова косить - косьба, от слова стрелять - стрельба" и т. д. (3:273).
Существует два лексических способа словообразования - метафоризация и метонимизация. В первом случае слово появляется в языке за счёт его переносного употребления по сходству обозначаемых предметов, а во втором - по смежности. Примеры метафоризации: шляпка (у гвоздя), кулак (зажиточный крестьянин), зайчик (солнечный блик), слог (стиль) и т. п. Примеры метонимизации: галифе, ампер, вольт, рентген и т. п. Для малолетних детей характерен первый из указанных способов лексического словообразования - метафоризация. Но подступаются они к нему с осторожностью. Поначалу они оказывают метафоре явное сопротивление. Вот как об этом писал К. И. Чуковский в разделе "Против метафор": "Пожалуешься, например, при ребёнке:
- У меня сегодня ужасно трещит голова!
А ребёнок насмешливо спросит:
- Почему же не слышно треска?
" (3:317).
Другие примеры: "Спрашивают его о сестре:
- Что же это твоя Иришка с петухами ложится?
- Она с петухами не ложится - они клюются: она одна в свою кроватку ложится.
- Вот зимой выпадет снег, ударят морозы...
- Почему?
" (3:324).
Особое сопротивление ребёнок оказывает фразеологизмам, построенным на метафоре. Ему кажутся дикими, например, такие устойчивые словосочетания, как "собаку съесть" или "денег куры не клюют". Он понимает их в прямом смысле: "Когда же он услышал, что пришедшая в гости старуха "собаку съела" на каких-то делах, он спрятал от неё своего любимого пса... Про какого-то доктора большие говорили в присутствии Мити, что денег у него куры не клюют. Когда Митю привели к этому богатому доктору, он, конечно, сейчас же спросил:
- А где у тебя твои куры?" (3:322; 324).
"Правда, в конце концов у детей создаётся привычка к нашим "взрослым" идиомам и метафорам, но эта привычка вырабатывается не слишком-то скоро, и любопытно следить за различными стадиями её возникновения и роста. Приведу один очень характерный пример. В семье заговорили о новой квартире, и кто-то сказал, что её окна выходят во двор. Пятилетний Гаврик счёл необходимым заметить, что окна из-за отсутствия ножек не могут ходить по дворам. Но произнёс он это свое возражение без всякой запальчивости, и было видно, что для него наступил тот период языкового развития, когда дети начинают примиряться с метафоричностью наших "взрослых" речей" (3:315).
Постепенно ребёнок созревает до осознания метафоры. Он становится автором собственных метафор. Подчас они выглядят очень неожиданными. Вот лишь некоторые примеры: паровоз купается, голова босиком (о лысине), брюки нахмурились, ноги толстопузые (Ой, мама, какие у тебя толстопузые ноги!), как сесть на примус (жарко) и т. п.
А вот уж и совсем нечто странное: "Когда же вы со мной поиграете? Папа с работы - и сейчас же за книгу. А мама - барыня какая! - сразу стирать начала" (3:269).
Если при создании словообразовательных неологизмов мы имеем дело с образованием новых слов, то при создании морфологических неологизмов - с созданием необычных морфологических форм того или иного слова. Эти словоформы языковеды называют гиперкорректными (сверхправильными). Так, английские дети вместо неправильных глаголов употребляют правильные (вместо went "шел" - goed; вместо did "делал" - doed; вместо thought "думал" - thinked и т. п.). В русском языке можно услышать такие детские гиперкорректизмы, как "идил" (шёл), "плохее" (хуже), "хорошее" (лучше) и т. п.
не учитывает исключений из правил. Вот почему на место неправильной формы он может поставить правильную. Она оказывается сверхправильной.
Очень доступно объяснил механизм создания морфологических неологизмов Чуковский. Он писал: "Конечно, многие неологизмы ребёнка нередко свидетельствуют лишь о его неспособности освоить на первых порах те или иные отклонения от норм грамматики, свойственные общепринятой речи. Иное "созданное" ребёнком речение, кажущееся нам таким самобытным, возникло, в сущности, лишь потому, что ребёнок слишком прямолинейно применяет к словам эти нормы, не догадываясь ни о каких исключениях" (3:279).
В анализируемой книге К. И. Чуковского мы встречаем два ярких случая употребления морфологических неологизмов (гиперкорректизмов): приписывание мужского рода существительным, которые в литературном языке его не имеют ("Синица - тетенька, а дяденька - синиц"; "Женщина - русалка. Мужчина - русал") (3:302); создание сравнительной степени от слов, которые её не имеют. Например:
- Мне сам папа сказал...
- Мне сама мама сказала...
Другой пример: "Юра с гордостью думал, что у него самая толстая няня. Вдруг на прогулке в парке он встретил ещё более толстую.
- Эта тётя заднее тебя, - укоризненно сказал он своей няне" (3:270).
При создании собственных слов и словоформ ребёнок заявляет о себе как о творческой языковой личности. Он смело врывается в безбрежную стихию родного языка, и она ему оказывается подвластной. Разумеется, не следует забывать о том, что на детское словотворчество влияет не только творческий фактор, но и подражательный. Чуковский определил соотношение между ними очень точно. Он писал: "Конечно, когда мы говорим о творческой силе ребёнка, о его чуткости, о его речевой гениальности, мы, хотя и не считаем этих выражений гиперболами, всё же не должны забывать, что (как уже сказано выше) общей основой всех названных качеств является подражание, так как всякое новое слово, создаваемое ребёнком, творится им в соответствии с нормами, которые даны ему взрослыми. Но копирует он взрослых не так просто (и не так послушно), как представляется иным наблюдателям" (3:278).
Вот какие временные рамки творческой активности ребёнка в освоении языка установил Чуковский: "Вообще мне кажется, что начиная с двух лет всякий ребенок становится на короткое время гениальным лингвистом, а потом, к пяти-шести годам, эту гениальность утрачивает. В восьмилетних детях её уже нет и в помине, так как надобность в ней миновала: к этому возрасту ребёнок уже полностью овладел основными богатствами родного языка. Если бы такое чутье к словесным формам не покидало ребенка по мере их освоения, он уже к десяти годам затмил бы любого из нас гибкостью и яркостью речи. Недаром Лев Толстой, обращаясь ко взрослым, писал: "[Ребёнок] сознаёт законы образования слов лучше вас, потому что никто так часто не выдумывает новых слов, как дети"" (3:278).
которые цитирует в своей книге К. И. Чуковский: "Разве не тогда я приобретал всё то, чем я теперь живу, и приобретал так много, так быстро, что во всю остальную жизнь я не приобрёл и одной сотой того? От пятилетнего ребёнка до меня только шаг. А от новорождённого до пятилетнего страшное расстояние" (3:329).
Теперь нам понятно, почему свою книгу о детском языковом творчестве К. И. Чуковский назвал "От двух до пяти". Именно в эти годы ребёнок "становится гениальным лингвистом". Именно в эти годы он щедро одаривает своих близких неологизмами собственного сочинения. Чуковский назвал их словами-однодневками. Он писал: "Всё это слова-экспромты, слова-однодневки, которые и не притязали на то, чтобы внедриться в язык, войти в общий речевой обиход, сделаться универсально пригодными. Созданные для данного случая, они чаще всего культивировались в домашних разговорах, в частных письмах, в шуточных стихах и умирали тотчас же после своего появления на свет" (3:294).
Эти слова не совсем справедливы. Они верны для тех детских неологизмов, которым была уготована короткая жизнь. Но они несправедливы по отношению к тем неологизмам, которые обессмертил в своей прекрасной книге "От двух до пяти" её мудрый автор.
Валерий Даниленко
ЛИТЕРАТУРА
"Молодая гвардия", 2006.
3 Чуковский К. И. Стихи и сказки. От двух до пяти. - М.: "Планета детства", 1999
| Главная |