Енишерлов Владимир: Из бездны прежних дней...

Наше Наследие, 83-84
2007

К. Чуковский и С. Гродецкий

Они были почти ровесниками, два литературных старца, перешагнувших свое восьмидесятилетие в 60-х годах XX века, - Корней Иванович Чуковский и Сергей Митрофанович Городецкий. Дети Серебряного века русской литературы, они даже внешне были чем-то похожи - высокие, с характерными профилями. Не случайно они часто становились героями дружеских шаржей, их любили рисовать карикатуристы. Благодаря их запоминающейся, нестандартной внешности шаржи на обоих писателей чаще всего получались удачными и смешными. Иногда они сами походили на свои шаржи, вспоминали современники. Оба были весьма оригинальны и в поступках, талантливы и пассионарны. Не случайно, конечно, и к тому и к другому по-доброму относился требовательный к людям И. Е. Репин. На удачном шарже Юрия Анненкова Репин, Чуковский и Городецкий изображены в театре. К. И. Чуковский рассказывал И. А. Бродскому: "Это "Хозяйка гостиницы" Гольдони. Спектакль, которым открылся сезон в дачном театре Куоккала в 1914 году... Спектакль был скучный и успеха не имел. Рисунок этот был напечатан в суворинском журнале "Лукоморье". После спектакля я и Городецкий проводили Репина в Пенаты. Шел дождь, и И. Е. прикрыл нас своей большой, пушкинской крылаткой. Мы стояли под ней, как под шатром, пока дождь не затих...". Суфлер на анненковском шарже, забыв о своих обязанностях, вылез из будки и с любопытством разглядывает знаменитых зрителей. Примерно в те же дни сцену в куоккальском театре нарисовал и С. Городецкий в своем, чудом дошедшем до наших дней, рукописном журнале "Около Куоккала". Но если Ю. Анненков изображал зрителей, смотрящих на сцену, то С. Городецкий нарисовал одетых в костюмы XVIII века актеров, схлестнувшихся в страстном диалоге, и изумленного суфлера, потерявшего нить действия. Над рисунком Городецкий написал: "Куоккальская "Трактирщица"" (Переводчик благоразумен, ибо неизвестен.)

Граф: Уйди, маркизова рожа, или я тебе обе скулы расцехиню!

Суфлер: В роль вошли, идолы! Хоть разорвись, жарят свое".

К. И. Чуковский, смеясь и вспоминая те баснословные года, говорил И. А. Бродскому, опубликовавшему его слова в книге "Воспоминания о Корнее Чуковском": "Это С. М. пытался создать свою "Чукоккалу", он назвал ее "Около Куоккала". Городецкий очень способный рисовальщик. Репин говорил ему: "Вы - талант! Вы сможете стать художником. Но лучше оставайтесь поэтом, Вы уже нашли себя, а две лошадки обязательно опрокинут Вашу телегу в ров"".

Литературный критик, остро откликавшийся на явления современной прозы и поэзии, К. И. Чуковский внимательно следил уже за первыми шагами Сергея Городецкого, тем более что своими оригинальными, ни на что не похожими стихами молодой поэт буквально потряс литературный и артистический Петербург. А когда в 1906 году студент Петербургского университета С. Городецкий организовал вместе с друзьями "Кружок молодых", заседания которого с удовольствием посещали самые известные столичные литераторы, в его работе начал активно участвовать и К. Чуковский, к чьему мнению уже прислушивались в литературной среде. С. С. Дубнова, тогда вольнослушательница университета, пишет в воспоминаниях: "Жили мы как в чаду - университетский коридор гудел литературными спорами и стихами, читали то нараспев, то с традиционным упором на последний слог. И в конце концов стало ясно, что пора создавать в университете кружок для обсуждения вопросов литературы, искусства, театра <...> Решено было пытаться привлечь к участию в нашей работе людей из литературного и театрального мира <…> Одним из самых деятельных наших сотрудников был молодой писатель Корней Чуковский, автор ряда критических статей, обнаруживших тонкое литературное чутье и смелость суждений <...> Чуковский, лично знавший многих петербургских писателей, оказался незаменимым помощником, а ездить с ним было весело и занятно". Именно в издании "Кружка молодых" вышла первая и лучшая книга С. Городецкого "Ярь". Стихи, составившие "Ярь", в которых поэт обратился к образам языческой Руси с ее "веснянками", "ярильскими песнями", поэтизацией вольной жизни стихийного первобытного человека, произвели очень сильное впечатление даже на символистский Олимп - "башню" Вячеслава Иванова. В. Пяст, в своих мемуарах "Встречи" уделивший много страниц С. Городецкому, писал, что после одного из чтений поэта перед ареопагом символистов под председательством В. Брюсова "все заволновались. Все померкло перед этим "рождением Ярилы"". Все поэты признали выступление Городецкого удивительным и необычным. "Все следующие "среды", - продолжает В. Пяст, - были "средами" триумфов юного Ярилы". О книге "Ярь", еще до выхода ее из типографии, первым написал в газете "Свобода и жизнь" 3 декабря 1906 года К. Чуковский. Сейчас можно сказать, что это не был самый удачный опус критика. Составители современного Собрания сочинений Чуковского даже не включили эту статью в его состав. Кстати, не понравилась эта рецензия и А. Блоку. Но Чуковский не был бы самим собой, если бы в тексте статьи не оказалось несколько точных и очень верных слов о сборнике, который немного позже Александр Блок назвал "может быть величайшей из современных книг". "И вечно молится поэт, - писал Чуковский, - своему Яриле. Ярила не дает ему отвратить взор от самых корней, самых низин человеческого бытования. Он всегда там в этих вечных низинах, наедине с солнцем, с черной родящей землею, с минутным, родящим человеком. И каким оскорблением для солнечного бога должно быть вторжение шумного, теснящего города, мешающего солнцу и земле". "Других поэтов, - утверждает критик, - будет читать и чтить только тот, кто любит поэзию. Сергея Городецкого будет читать и чтить всякий, кто любит себя, свою молодость, свою жизнь и свою тоску". Через много лет, в 1947 году, в обращенном к К. Чуковскому стихотворении "Случайная встреча", сохранившемся в рукописи, Городецкий писал:

О до сих пор звучащей "Яри",
И юность буйную мою,
И поступь в новь из дикой стари.
 

В том же "Кружке молодых", где была издана "Ярь", в 1907 году вышла и книга К. Чуковского "Поэт анархист Уолт Уитман. Перевод в стихах и характеристика". Наверное, в ее судьбе принял участие и один из лидеров кружка С. Городецкий. Во всяком случае, посылая Чуковскому стихотворный привет к 80-летию, Городецкий вспоминал:

Творил неведомо для нас,
Вы этот гений самобытный
На русский возвели Парнас.
 

Самому Чуковскому статья о "Яри", видимо, тоже не нравилась. 7 декабря 1967 года, через шестьдесят лет (!), он записал в дневнике: "Когда я написал трескучую и моветонную статью о Сергее Городецком, появилась эпиграмма:

"Ярь",
Корней покрыл ее хвалою.
Поверьте, други, вас бы встарь
Одною высекли лозою.

И все же именно "Ярь" осталась книгой, после которой, по словам В. Брюсова, Городецкий обрел право "быть судимым по законам для немногих", Чуковский был первым критиком, сказавшим об этой удивительной, необычной книге стихов добрые и, по сути, верные слова. В 1923 году оставшийся в Финляндии И. Е. Репин писал из своих Пенат в Куоккале К. И. Чуковскому: "Вы всегда были душою общества, вселяли смелость и свободу. Помните лекции? Чтение Маяковского, Сергея Городецкого, Горького, пение Скитальца и других <...>"

"Чукоккала", название которого составлено из первого слога фамилии Чуковского и последнего слога названия финского поселка Куоккала, известного дачного места под Петербургом, где жили многие представители петербургского литературного, художественного и театрального общества. Когда в июле 1914 года И. Е. Репин сделал в "Чукоккале" первый рисунок, тем самым открыв этот чуть ли не всемирно известный теперь альманах, "Чукоккала", по словам Корнея Ивановича, была "тощей тетрадкой, наскоро сшитой из нескольких случайных листков". Одним из наиболее деятельных "сотрудников" альманаха стал И. Е. Репин, оставивший на его страницах много великолепных рисунков, выполненных иногда, за неимением под рукой другого "инструмента", обмакнутым в тушь папиросным окурком. Кстати, сохранился исполненный Репиным тушью в то же время, но углом визитной карточки, портрет жены С. И. Городецкого Анны Алексеевны, которую за необычайную красоту тот же Репин называл Нимфой (имя, сохранившееся за ней до конца дней). Так что любые подручные средства были подвластны гению Репина-рисовальщика.

В 1914 году С. М. Городецкий с Нимфой Алексеевной тоже снимали дачу в Куоккале и часто бывали на традиционных репинских средах в Пенатах. Именно в это время, а точнее - 27 мая 1914 года, Городецкий, острый и зоркий рисовальщик, и создал свой остроумный журнал "Около Куоккала". Основными его персонажами стали Репин и Чуковский. В отличие от "Чукоккалы", превратившейся с годами в огромный том, на страницах которого более чем за полвека сложной судьбы этого необычного манускрипта оставили свои рисунки, стихи, записи, шаржи многие выдающиеся, и не только русские, писатели, художники, деятели культуры XX века, "Около Куоккала" осталась тонкой тетрадью большого формата, заполненной рисунками и текстами одного автора - Сергея Городецкого. В веселых, выразительных рисунках он точно и остроумно подчеркнул характерные черточки куоккальского быта и жизни репинских Пенат, в которой было немало необычного. В книге "Репин" Чуковский писал, например, что повсюду в Пенатах висели объявления, плакаты, вывески, введенные в обиход женой И. Е. Репина Н. Б. Нордман-Северовой, ратовавшей за "раскрепощение прислуги" и стремящейся приобщить гостей к самообслуживанию и вегетарианству. Пришедшего в Пенаты встречали объявления: "Не ждите прислуги, ее нет", "Все делайте сами", "Дверь заперта", "Ударяйте в гонг", "Входите, раздевайтесь в передней" и т. д. Городецкий в своем рисунке шаржирует ситуацию, изобразив рухнувшего на землю, потерявшего сознание от массы объявлений гостя Пенат. Под рисунком подпись: "Некто к Пенатам пришел с тихим восторгом в душе. Надписи начал читать, лег у порога костьми".

В журнале прелестны шаржированные портреты К. И. Чуковского, "модного критика", как назвал его автор. На одной из страниц Городецкий изобразил высоченного Чуковского, согнувшегося в три погибели над крохотной фигуркой как бы испуганного, воздевшего руки Репина, что-то внушающего Корнею Ивановичу. Текст под рисунком гласит: " - Не ешьте, К. И., мяса, ни вареного, ни жареного. - Бесподобно сказано, И. Е., ни вареного, ни жареного! Oblesse noblige! Я его сырым жру! - Кого? - Пушечное мясо литературы!!"

Видимо, выражение "пушечное мясо" было тогда в ходу в Пенатах, и Городецкий подметил это. Например, около 10 февраля 1914 года Чуковский записал в дневнике разговор Репина с Шаляпиным. Шаляпин возмущался: " - Почему меня должен судить господин двадцати лет?

- Не по-ни-маю. Не понимаю. - Ну, они пушечное мясо.

".

И еще один интересный куоккальский дачник запечатлен в журнале Городецкого. Это писатель Борис Садовской, о котором Чуковский записал в дневнике 8 июня 1914 года: "Борис Садовской очень симпатичен, архаичен, первого человека вижу, у которого и вправду есть в душе старинный склад, поэзия дворянства". В те же дни на страницах "Около Куоккала" этот идеалист, поклонник и исследователь Фета изображен на рисунке "Тихий жилец", рядом с куоккальским лавочником и его женой, сдававшими писателю комнату. Рисунок сопровождает следующий текст: "Лавочник: - Распоследнего скандалиста посади, матушка, а этого тихого жильца убери! Всю душу мне измотал, целый день только и слышу: скрып да скрып! Высох весь, а все пишет. Жил бы, ел бы, а то все пишет! И про что писать-то ему, не пойму я! Дело летнее, торговле самый цвет... Убери его, до греха, а то задумываться я стал".

Через пять дней после этого рисунка Городецкий набросал портрет Б. Садовского в "Чукоккале" и сопроводил его экспромтом:

Известно кто: Борис Садовский,
Известно что: поэму пишет,

И режет, словно нож портновский.

В знаменитой "Чукоккале" много веселых портретов Корнея Ивановича, кто только не рисовал его: и Репин, и Маяковский, и Шаляпин, и Ю. Анненков... Те, что выполнены для "Около Куоккала" Городецким не уступают самым интересным, они психологически точны и отлично передают оригинальную внешность "модели".

В 1914 году И. Е. Репин работал над небольшим, но очень эффектным двойным портретом С. М. Городецкого с женой. В этом холсте явственно видна любовь автора к портретируемым. Художник не только высоко ценил стихи Городецкого, но и симпатизировал ему как личности: "Я все больше пленяюсь его умом, зрелостью и тактом", - писал Репин Нимфе Городецкой.

Хотя иногда эмоциональный Репин вскипал. В дневнике Чуковского записана такая сцена: "Пришел Репин. Я стал читать стихи Городецкого - ярило - ярился, которые Репину нравились, вдруг он рассвирепел:

И, уже уходя от нас, кричал Нимфе:

- Те женщины не были так развратны, как вы!

- То есть, как это вы?

- Вы, вы...

".

Началась Первая мировая война, и жизнь в Куоккале и Пенатах изменилась. Н. А. Городецкая писала И. Е. Репину: "Глубокоуважаемый и дорогой Илья Ефимович! Хотелось написать Вам гораздо раньше, извиниться за прерванные сеансы, но сил душевных совершенно не было! У меня страшное горе, мой брат, офицер, погиб на войне. Уверена, что Вы не сердитесь на меня. Я очень хочу посетить Вас, побеседовать с Вами, часто вспоминаю с удовольствием часы, проведенные в Вашей мастерской, Ваши слова и весь Ваш светлый облик.

Напишите мне два слова. У Вас по-прежнему собираются по средам? А в другой день нельзя приехать? Была на выставке - король Альберт - прекрасен. Жду от Вас два-три слова, это мне докажет, что Вы не сердитесь. Преданная и любящая Вас, Нимфа Городецкая. Малая Посадская, д. 14".

И. Е. Репин отвечал:

"2-е янв. 1915 г. Куоккала

По-прежнему всякую среду обыватели Куоккала и приезжие из Питера, собравшись в "Пенатах", увы, осиротелых, - вспоминаем Вас и рокочущего на громких струнах, нашего милого поэта С. Городецкого. Очень обрадуете, если соберетесь когда-нибудь посетить нашу страну молчания. А сердиться мне на Вас никакого серьезного повода нет и не было.

И если Вы не выражаете недовольства, что я выставил Вашу группу, не удосужившись Вашего разрешения, то я облегченным сердцем, благодарно сжимаю Ваши руки и посылаю Вам и Поэту наших могучих национальных восторгов - все мои лучшие пожелания для Нового 1915 года! Ваш Илья Репин".

Более чем через тридцать лет в стихотворении "Случайная встреча", обращенном к Чуковскому, С. М. Городецкий вспоминал те далекие годы, когда часто виделись они в Пенатах у Репина:

Ну вот, мы встретились, Корней,

Вы, как из бездны прежних дней,
Меня окликнули: - Серджина!

Я покупал три пирожка -
(Что может быть еще нелепей),

- Про вас писал я... В книге "Репин".

Стихи писали вы про сад,
А я просил про человека...
Случайной встрече был я рад -

Действительно, в книге "Репин" Чуковский рассказывает как в 1914 году, готовя специальный номер "Нивы", посвященный 70-летию И. Е. Репина, он обратился к Городецкому с просьбой написать стихотворение о юбиляре для журнала. Поэт в один день написал стихотворение, но оно оказалось лишь талантливым изображением той обстановки, в которой жил Репин, правдивой зарисовкой с натуры. Самого же художника в нем не было.

Какой старинной красотою
Уединенный сад цветет,
Где жизнью мудрой и простою

Недвижны дремлющие воды,
Красивы ивы у воды.
Содружны здесь с рукой природы
Людские мирные труды.

Выйдет в курточке зеленой,
Поглядит на водомет,
Зачерпнет воды студеной
И с улыбкою испьет.


Голубую седину
Ветер утренний ласкает,
Будто легкую волну...

"Таким Репин и казался тогда", - замечает Чуковский, с удовольствием напечатавший оба стихотворения в специальном, репинском, номере "Нивы". А в редакции этого популярного в России журнала, с которым были тесно связаны оба писателя, С. Городецкий нарисовал в 1915 году еще один, последний из известных нам шаржей на К. Чуковского.

"Дорогому Сергею Митрофановичу Городецкому на память о тех баснословных годах от Чуковского. Сентябрь 1926", - написал автор на книге "Некрасов", а от слов о "баснословных годах" провел стрелку и приписал "см. стр. 288 и след." На этих страницах книги помещена анкета К. И. Чуковского "Современные поэты о Некрасове", ответ на которую критик собирал на излете Серебряного века. Ему отвечали Анна Ахматова, Александр Блок, Максимилиан Волошин, Андрей Белый, Максим Горький, Вячеслав Иванов, Владимир Маяковский, Сергей Городецкий и другие.

После 1920 года, когда С. М. Городецкий вернулся с Кавказа, они с Чуковским встречались не часто. Городецкий переехал жить в Москву, работал в "Известиях" и театре Мейерхольда, но испытывал постоянное давление власти, не забывшей его акмеистического прошлого. Во время поездки в Москву в 1923 году Чуковский навестил Городецкого, обосновавшегося напротив Исторического музея на Красной площади. Поначалу что-то, видимо, не заладилось. Городецкий даже сохранил записку Чуковского на обрывке пожелтевшей бумаги в клеточку: "Дорогой Сергей Митрофанович. Вы приглашали меня сегодня на обед - между четырьмя и шестью. Я был у Вас в три, в пять и в шесть, но дверь заперта. Бог с ним, с обедом, но жалко: 1)Что не увидел Нимфы Алексеевны. 2)Что не побеседовал с Вами. 3)Что собака - заперта - воет так печально. Ваш Чуковский".

Но недоразумение разрешилось, и Корней Иванович пришел к своим старым питерским знакомым, а позже записал в дневнике: "Городецкий! В палатах Бориса Годунова. С маленькими дверьми и толстенными стенами. Комнаты расписаны им самим - и недурно <...> Нимфа все та же. Рассказывает, как в нее был влюблен Репин, как ее обожал Блок <…> Пришел Сергей - и показался мне гораздо талантливее, чем в последние годы. Во-первых, он показал мне свой альбом, где действительно талантливые рисунки. Во-вторых, очень хорошо рассказывал, как он спасал от курдов армянских детей. Спас около трехсот <...> Городецкий такой же торопыга, болтун, напомнил прежние годы - милые. Вечером у Маяковского".

В 1929 году Городецкий и Чуковский случайно оказались в санатории ЦЕКУБУ в Кисловодске. В архиве Городецкого нашлось шутливое стихотворение, написанное им "на случай" от лица одной из "аборигенш". Там упоминается и Чуковский:

Что я видела, ребята,

До чего живут богато!
Не забуду я в гробу!

Все там публика живая,
Но нередко меж столов

Путешественник Козлов.

Ростом там Чуковский вышел,
Он на ухо туговат.
Что услышит, все запишет,
<...>
 

Чуковский в дневнике описал эти осенние дни в Кисловодске. "Здесь Сергей Городецкий, недавно переживший смерть мужа дочери, шахматиста Рети, и травлю в печати по поводу "Сретенья царя". Я сижу за столом с ним и с инженером Гонзалем. Этот Гонзаль обломок старины <...>".

В санатории было сделано несколько очень удачных фотографий. На одной из них сидят под мощным деревом С. Городецкий, известный путешественник, исследователь Центральной Азии П. Козлов, приобняв за плечо тот самого Гонзаля, "обломка старины", стоит улыбающийся К. Чуковский. На фотографии обращенный к Корнею Ивановичу экспромт:

Несется время в новом темпе,
Года взлетают в новом такте.

И я сижу, как птеродактиль.
А ты, хоть и седой, но юный,
Все с той же ненасытью старой
Людских сердец взрываешь дюны


С. Городецкий

На лицевой стороне другой фотографии, где запечатлены те же персонажи, но несколько в иной мизансцене, Чуковский отвечает: Взгляни: мне 80 лет.

Уже я сед,
Уже я дед,

Все та же пламенная Ярь
В твоем напеве озорном
Кипит нарзаном и вином.

К. Чуковский

Запишу я в свой дневник -
Ты поистине велик:
Шутка ль! К имени Гонзаль
Рифму выдумал грааль

А вот что Чуковский действительно записал в дневнике в ночь на 12 октября: "Не сплю. Очень взволновал меня нынешний вечер - "Вечер Сергея Городецкого". Ведь я знаком с этим человеком 22 года, и мне было больно видеть его банкротство. Он сегодня читал свою книжку "Грань" - и каждое стихотворение пронзало меня жалостью к нему. Встречаются отличные куски - но все в общем бессильно, бесстильно и, главное, убого. Чем больше он присягает новому строю, тем дальше от него, тем чужее ему. Он нигде, неприкаянный. Стихи не зажигают. Они - хламны, не построены, приблизительны. Иногда моветонны, как стих. "Достоевский" <...> Но т. к. Городецкий мой сверстник, так как в его стихах говорилось о Блоке, о Гумилеве, о Некрасове, о Пушкине, я разволновался и вот не могу заснуть <...> пишу эти строки, а все не могу успокоиться".

В этой записи "для себя" в дневнике что-то не слышится обещанного "ты поистине велик". И самое печальное, что Чуковский прав. Поэт С. Городецкий останется в истории русской литературы как автор одной необычной книжки "Ярь", талантливого сборника "Ангел Армении" и, быть может, еще как один из основателей акмеизма. Хотя А. Блок в статье "Без божества, без вдохновенья" писал, что Н. Гумилев держит его как застрельщика с именем, и конфузится им нередко. Талант поэта Городецкого умер очень быстро, начало его распада почувствовал вскоре после "Яри" тот же проницательный Блок. Профессиональный литератор, образованный человек, Городецкий, конечно, жил в советской культуре, но как большой поэт, покоривший некогда символистский Олимп, он, увы, перестал существовать, что чутко ощутил и чем искренне опечалился К. И. Чуковский.

О литературных отношениях Чуковского и Городецкого напоминает письмо от 27 января 1941 года: "Дорогой Корней Иванович. Сейчас принесли мне 197 р. за "Горюшко", которое Вы удостоили помещением в детском альманахе. Благодарю Вас не за это, конечно, а за то, что взяли на себя честь печатания этого довольно-таки известного стихотворения в первый раз на том языке, на котором оно написано, т. е. на русском.

У этого стихотворения странная судьба (это мои советские "Звоны-стоны")... Я их везде читал и их везде хвалили, но напечатать их, как вообще мне свои стихи, почему-то не удавалось. Их (стихи "Горюшко") перевели на белорусский и украинский языки и напечатали. Но по-русски они появились впервые... Второй раз Вы меня смело пропагандируете!" Здесь Городецкий вспоминает статью молодого К. Чуковского, высоко оценившего "Ярь". Любопытное письмо К. Чуковского нашлось среди бумаг Городецкого. "Дорогой Сергей Митрофанович, - писал он 8 мая 1958 года. - Только теперь дошло до меня Ваше письмо. Я был в больнице, откуда сегодня сбежал. Что Ожегов анекдотический болван, я уже давно убедился. Самые принципы его словаря - идиотские. Но я благодарен ему, так как не будь его сумбурной стряпни, я не получил бы Вашей милой эпистолы, написанной тем же талантливым почерком, каким Вы писали полвека назад (на дверях моей Коломенской квартиры):

Родив ДЕВИЦУ краше всех девиц.
Теперь ДЕВИЦА эта - вся седая".
 

Девица - это Л. К. Чуковская, которая позже очень жестко писала о С. Городецком в своих записках об А. Ахматовой, относящихся ко времени их жизни в эвакуации в Ташкенте.

Архивы писателей часто таят удивительные документы. Вот и в архиве К. И. Чуковского, бережно хранимом его внучкой Еленой Цезаревной, обнаружился выпущенный в 1910 году альбом "Галерея современных писателей", бесплатное приложение к "Новому журналу для всех". На обложке надпись Корнея Ивановича Чуковского: "Большая редкость". И действительно, редкость - под каждым из сорока восьми портретов литераторов, помещенных в альбоме, шутливый стихотворный автограф - подпись Городецкого. Он сопроводил стихотворными экспромтами фотографии Горького, Бунина, Бальмонта, Блока, Куприна, Короленко и других писателей... Вот некоторые примеры этих экспромтов Городецкого:

"Скромен, мил и моложав
Стихотворный костоправ".


К. Бальмонт: "Был когда-то он таков:
Шантеклер средь пастухов".


А. Ремизов: "Знает всякая собака,
".

И. Рукавишников: "Милый, добрый, славный Жан, Да уйми же свой фонтан!"

М. Горький: "Я на Капри не бывал.
Дальше "Дна" я не читал" и т. д.

Не случайно, конечно, сохранил Чуковский этот уникальный экземпляр - характерные черты литературной жизни былой эпохи доносят до потомков такие раритеты.

Я помню Вас... Нет, не лохматым,
Но с вольной прядью над виском.
Всему талантливому братом,
Всему бездарному - врагом!

"Скорпионом" не был ранен
Ваш дальновидный горизонт.

Некрасов ближе, чем Бальмонт.
А скольким юным помогали!

 

К. И. Чуковский и С. М. Городецкий прожили долгие жизни - они были последними могиканами той литературы, которая начиналась еще на заре века. Об этом и сказал критик с грустной иронией в своем позднем письме поэту: "Вообще из всего нашего поколения мы оказались самыми прочными старцами. Но сохранились у нас - только почерки".

И разошлись седой Корней
И я, седин еще не знавший, -

И я, веснянок ангел падший.
 

В этих отличных строках Городецкого, завершающих стихотворение "Случайная встреча", - память о тех "баснословных годах", когда талантливые, молодые, веселые, встречались они в Куоккале, в репинских Пенатах.

Владимир Енишерлов