Гордиенко Т.В.: Б. К. Зайцев и К. И. Чуковский - творческие и биографические аспекты

В обширном литературном наследии К. И. Чуковского немало страниц отведено творчеству российских и зарубежных писателей. В 1907-1913 гг. он выступал со статьями, посвященными молодым авторам, своим современникам, публиковал в газетах и журналах обзоры литературы. В то время он и обратил внимание на творчество Б. К. Зайцева.

Они были почти ровесниками. Зайцев старше всего на год с небольшим, и у них много общего, что со временем могло бы сблизить их. Оба были талантливы, оба без поддержки пробивали себе дорогу, надеясь только на собственные способности и силы.

В поисках своего пути Зайцев оставил три высших учебных заведения, так как больше всего хотел писать, и инженерная карьера его никак не привлекала. Не падал духом и упорно шел к своей цели, хотя редакторы, благосклонно встречая его первые опыты, не спешили их печатать. Чуковский также перепробовал немало профессий, стремясь к любимой литературной работе.

Когда пришла слава, ни Зайцев, ни Чуковский не сломались под ее тяжестью, постоянно помогая и поддерживая других, именитых и неименитых.

Оба были европейски образованными людьми, знали языки. Чуковский, по его словам, в молодости работал в Лондоне "плохим корреспондентом" "Одесских новостей", и, "выучив язык самоучкой", стал переводчиком художественной литературы.

Зайцев смолоду влюбился в Италию и также самостоятельно выучил итальянский: свободно читал, говорил, сделал перевод первой части "Божественной комедии" Данте "Ад", который был отмечен как одно из самых примечательных событий в преддверии 700-летия со дня рождения поэта, и сегодня вызывает восторг и восхищение.

И один и другой написали книги о своих современниках, вели дневники, переписку со многими известными и неизвестными людьми. И спустя много лет публикации этих дневниковых и эпистолярных материалов стали почти сенсацией, потому что являются ценнейшими документами и прекрасным образом дополняют и проясняют многое в жизни людей ушедшей эпохи.

Наконец, оба создали семьи, в которых и дети и внуки много делают для сохранения их творческого наследия, бережно и умно относясь к нему.

После революции Чуковский и Зайцев оказались в разных странах, в разных условиях жизни, но одинаково продолжали служить своей родине, рассматривая литературу не только как вид искусства, но и как жизненно важную форму влияния на общество.

Зайцев, живя в эмиграции и не имея возможности приезжать в Россию, оставался верен ей и своему призванию. Чуковский, почти всю жизнь проведший в той стране и в тех условиях, с которыми не примирился его сверстник, достиг мировой известности, сумев в обстановке несвободы также не изменить своим принципам и делу.

Ни Зайцев, ни Чуковский не были замкнутыми кабинетными писателями. В 1921г. московские писатели избрали Зайцева председателем своего творческого Союза, эту миссию он выполнял долгие годы и в Париже, объединяя литераторов первой волны русской эмиграции, помогая решать все возникающие проблемы, делая это честно, самозабвенно и безупречно. Чуковский в 20-е гг. входил в Высший совет, который управлял знаменитым Домом искусств (ДИСК, "сумасшедший корабль", по определению Ольги Форш), работал в десять лошадиных сил - как историк литературы и мемуарист, литературовед и переводчик, теоретик художественного перевода и лингвист, детский писатель и исследователь детской литературы.

Можно привести немало примеров, когда пути писателей, живущих в разных мирах, и в сущности очень разных, незримо пересекались.

Оба любили Чехова, писали о нем. Борис Константинович в 1954 г. издал беллетризованную биографию А. П. Чехова, над которой работал много лет, оставил светлые воспоминания о своих коротких встречах с ним в Ялте и в Москве, в литературном кружке Н. Д. Телешова "Среда". Выпала ему и скорбная честь вместе со студентами нести гроб с телом Чехова до Новодевичьего кладбища. Он писал в дневнике, что Чехов "сопровождает его с юношеских лет, наверное, уж до могилы не расстанемся...".

Нередко в его письмах к разным адресатам можно встретить упоминание Чехова. Например, в письме от 22 июня 1914 г. Г. Чулкову он пишет: "Мы знакомы с тобой более 10 лет, когда жив был еще Чехов"¹.

Корней Иванович в заметке "О себе" писал: "Чехов, как и Некрасов, был одним из наиболее оболганных русских писателей. И я считал своим долгом освободить его образ от той многолетней лжи, которую горе-критики нагромоздили вокруг его имени" ².

Борис Константинович был внимателен к тому, что пишут о его любимом писателе. "Недавно прочитал у Чуковского очень много о Чехове (в кн. "Современники"), - читаем в дневниковых записях Зайцева за 13 мая 1963 г. - Он Чехова просто обожает. Это мне понравилось. В противность прежней критике ("нытик", "неврастеник"), он возводит его в "деятели" - уж очень даже получился "деятель"!

Конечно, Чехов был и сильный человек, и человеколюбивый, и очень много делал добра. Боролся с голодом в деревне, и с холерой, и на Сахалин ездил из-за каторжников - замечательные черты писателя именно "русского". Все-таки... - если бы он не был художником и поэтом, все это отошло бы в тень.

У Чуковского есть выражения: "гигант", кажется, и "великан", - вот это Чехову совсем не подходит. Ничего от Микель-Анджело, Бетховена или Толстого в нем не было. Он и обаятелен именно своей "будто бы" незаметностью: скромный полевой цветок, но такой, какого не забудешь. Гиганты при этом не носили пенсне, не покашливали, как бы стесняясь своего кашля, и не протестовали, когда фамилию их напечатают жирным шрифтом в списке других писателей.

Во всяком случае, приятно было читать о Чехове у Чуковского - из-за любви его, хотя главного, что я люблю у Чехова, он не затронул. Положим, в условиях российских теперешних многого и нельзя было затронуть. Попробовал бы Корней Иванович написать, что все духовные лица у Чехова изображены более чем привлекательно..."³ стремясь, чтобы образ Чехова был запечатлен как можно четче, точнее.

Писатели обменялись лишь несколькими письмами, но как много они сумели сказать друг другу. По свидетельству Е. К. Дейч, в парижском архиве Зайцева хранятся письма Чуковского. В одном из них (от 25 февраля 1969 г.) он пишет Зайцеву: "Ваша книга о Чехове, как и все, что Вы пишете, осиянная книга. Сейчас, когда я надолго залег в своей комнате, после целого цикла сердечных припадков, она для меня утешение и радость. Мне кажется, что она во сне светится на моих сумрачных полках... Очень обрадовала меня глава об "Архиерее". Этот сверхгениальный рассказ для меня на одном недосягаемом уровне с рассказами "Студент" и "Гусев". Вы первый сказали о них верное и прочное слово... И я счастлив, что мне довелось прочитать поэтическую книгу о Чехове"⁴.

"Вы были одним из первых, кто обо мне, мальчишке литературном, писал более полувека тому назад"⁵, - читаем в письме Чуковскому от 15 февраля 1966 г. И еще раньше, 3 февраля 1963 г.: "Боже, сколько времени прошло с тех пор, когда Вы писали обо мне в "Речи"! А я помню. Что-то о стихийности и некоем пантеизме. Теперь никакого пантеизма у меня нет..."⁶

Перу Чуковского принадлежит несколько статей, посвященных творчеству Зайцева. Две из них напечатаны в газете "Речь" - "Отпевание индивидуализма" и "Пафос косности и безжеланности", написанные соответственно в 1907 г. и 1913 г. Позже в несколько переработанном виде они печатались в сборниках⁷, и это свидетельствует, что автор дорожил ими и они не были случайными, что Чуковский выделил Зайцева "из вереницы наших усадебных классиков", как образно он сам обозначил литературную молодежь своего времени. И позже он писал Зайцеву: "Светлые воспоминания о Вашей поэзии, той душевной ясности, к которой она так властно приобщила меня, я пронес через всю свою жизнь"⁸.

Зайцеву было важно, что такой авторитетный, по сути дела один из лучших предреволюционных критиков, обратил внимание на его первую книгу, которая включала всего 9 рассказов⁹.

Очевидно, после первой рецензии, которая появилась в "Речи" 4 ноября 1907 года, они познакомились. В одном из писем от 5 декабря 1907 г. Чуковский упоминает: "Был у меня с визитом Борис Зайцев, а сейчас я иду в Третьяковку"¹⁰.

Однако можно предположить, что первые рецензии, написанные Чуковским, Зайцева не очень вдохновляли. Написаны они ярко, образно, остро, в соответствии с теми требованиями, которые Чуковский сформулировал в письме к М. Горькому как свое критическое кредо: "Критика должна быть универсальной, научные выкладки должны претворяться в эмоции. Ее анализ должен завершаться синтезом, и покуда критик анализирует, он ученый, но когда он переходит к синтезу, он художник, ибо из мелких и случайно подмеченных черт творит художественный образ человека. Критика должна быть научной, и эстетической, и философской, и публицистической"¹¹.

Как и положено критику, Чуковский не оставляет незамеченным ни одного недостатка. Он упрекает писателя в том, что тот "очень часто сближает людей с животными и растениями", что "у персонажей Зайцева почти нет индивидуальных особенностей", что "Зайцев - поэт сна. Ни у одного русского писателя люди не спят так часто, как у него", что "иногда он даже слишком сладок: "Май" и "Полковник Розов" приторны, как патока!"¹²

Он и сам был требователен к себе. Посылая один из первых своих рассказов Чехову, он просил ответить ему предельно честно и правдиво, ничего не утаивая, ибо "тяжело, когда жалеют. Да и вредно... Итак, жду хоть и сурового, но совсем искреннего ответа"¹³.

В заметке "О себе" Чуковский писал, оглядываясь на пройденный путь, что "в качестве критика он если бы даже хотел, не умел бы написать о том или ином литературном явлении хоть одно неправдивое слово". И продолжал: "В молодости это стремление к борьбе с установленными, тривиальными мнениями придавало иногда моим писаниям задиристый, запальчивый, крикливый характер, от которого я избавился лишь в зрелые годы, в послереволюционный период, потребовавший от писателей максимальной серьезности. Тяга к новаторству, к преодолению косных, заплесневелых идей присуща решительно каждому, кто увлеченно работает в какой бы то ни было области знаний"¹⁴.

Такое впечатление, что Чуковский через столько лет (1964), возвращаясь к своим ранним рецензиям, имеет в виду именно Зайцева, ибо именно он был увлечен "тягой к новаторству", стремлением писать по-новому, отойти от старых канонов и, характеризуя время, когда входило в литературу его поколение, писал, что "в начале века литература рождалась в столичных гостиных, в богемстве, в анархии", "воздуха, полей, лесов России, вообще свежего воздуха - в прямом и религиозно-мистическом смысле - мало было в ней"¹⁵.

Этот воздух полей Зайцев искал вопреки всему. И так радовался, когда это пришло. Очень ценно для исследователей литературы, да и просто читателей, что он сам на многие "загадки" в своем творчестве дал ответы в заметках, статьях, воспоминаниях, держа дверь в свою творческую лабораторию открытой. Он всегда стремился разобраться в тайнах собственного творчества, был склонен к самоанализу.

Известно немало его наблюдений над тем, как рождались образы. Приведем одно из них: "Я возвращался однажды весною в Москву из Царицына, дачной местности... И вот поезд помчал меня к Москве. Я стоял у окна и смотрел, в волнении и почти восторге. Поезд прогрохотал по мосту над рекой, туман расползался над лугами. Вдалеке блестела огнями Москва. Легкое зарево стояло над ней. У этого вагонного окна я и почувствовал ритм, склад и объем того, что напишу по-новому. Нечто без конца - начала - о грохоте поезда, тумане, звездах, лугах, никак не "повесть" для журнала "Русская мысль" - попытка бегом слов выразить впечатление ночи, поезда, одиночества"¹⁶.

¹⁷ с К. И. Чуковским. Французский студент писал научную работу о творчестве Бориса Константиновича, и ему было интересно мнение современника. В сопроводительном письме, подписанном заместителем председателя КГБ Захаровым, сказано: "По имеющимся данным, Рене собирает тенденциозную информацию о жизни и настроениях советских писателей. В частности, в январе 1969 г. с согласия Корнея Чуковского Рене записал на пленку его высказывания о творчестве эмигрантского писателя Бориса Зайцева".

Судьбе было угодно, чтобы на склоне лет, более чем через полвека после своей первой рецензии, Чуковский вновь обратил свой взор на писателя, "большим почитателем и всегдашним читателем которого был на протяжении многих лет".

Публикация этой беседы имеет огромную ценность. Собственно говоря, обнародован монолог Чуковского (очевидно, расшифровка сделана не собеседником, а специалистами так называемого "литературного отдела" КГБ. С одной стороны, можно предположить, что они делали свою работу тщательно, скрупулезно, не пропуская ни единого слова, сказанного Чуковским, с другой стороны, есть в тексте какие-то нестыковки, неувязки: писатель говорит, что ему 83 года, хотя в 1969 г. ему было 87 лет. А как объяснить фразу "вот говорите, а мы вас слушаем" - это "мы", к кому его отнести?)

Дважды Чуковский начинает разговор о романе "Голубая звезда", в первый раз ему не нравится, вероятно, разговорный стиль, в котором он начал свой рассказ: "Вот видите, я плохо говорю. Если бы я все это записал", - сожалеет он. И тут же начинает снова, отшлифовав слог: "Об одной картине Лев Толстой сказал: "Мастерство такое, что не видать мастерства". То же можно сказать о романе Зайцева..., главная героиня романа - Москва..." Как самое главное Чуковский отмечает то, что Зайцев "поэтически изображает людей", ценит в своих героях "моральную красоту человеческой высокой морали", умеет ее изобразить"; он говорит, что получил радость, читая эту книгу.

героев, иногда даже чрезмерно, невероятно подчеркивая их чистоту. Но здесь, в "Голубой звезде", это сказано "таким убедительным голосом".

Чуковский находит близость характеров, созданных Зайцевым, с героями Достоевского. Для него Христофоров из "Голубой звезды" - "это как бы герой Достоевского через 50 лет после написания "Идиота". Он говорит, что ему было интересно посмотреть не только ранние художественные поиски Зайцева, но и то, как развивалось его творчество за рубежом, ибо хочется видеть оба полюса его творчества, как он стал писать через полвека после "Голубой звезды": "я перечитал последнюю написанную им повесть, которая называется "Река времен"... и я порадовался за своего сверстника, вот он не бросает своего оружия, а когда берет его, то всегда выходит победоносным триумфатором и прошу простить меня, что когда-то в прошлом я, забияка, так сказать, был не совсем почтителен к его дарованию, которое я всегда признавал".

По мнению Чуковского, Зайцев сохранил такое высокое мастерство, такое чутье русской речи, такую тонкую наблюдательность, такую широту охвата духовной и материальной жизни, которую он восстанавливает, находясь вдали от России, почти, как археолог. "Но археологического в нем все-таки мало, - говорит Чуковский. - Это живой наш современник, с которым мы, может быть, и не согласны в каких-то восприятиях... Силу Зайцеву придает его вера в русского человека, в русскую государственность, в русскую волю, в отказ от мелкого благополучия и мелких удовлетворений... Остается в душе все же какое-то чувство облегчения тем, что было какое-то уважение к той интеллектуальной и высокоморальной жизни, которой жила в то время Москва".

Гордиенко Т. В.

Примечания

". - Т. 10. - С. 5. Далее в ссылках на это издание указываются лишь том и страница.

2. Чуковский К. И. Соч. в 2-х тт. - М.: Правда, 1990. - Т. 1. - С. 9-10.

3. Зайцев Б. К. Указ. соч. - Т. 9. - С. 391-392.

4. Зайцев Б. К. Указ. соч. - Т. 10. - С. 6-7.

5. Зайцев Б. К. Указ. соч. - Т. 11. - С. 233.

7. Впервые в газете "Речь" (6. 01. 1913), затем: Лица и маски. - СПб, 1914; Собр. соч. в 6 тт. - М.: Худ. лит, 1969. - Т. 6; От Чехова до наших дней. Литературные портреты и характеристики. - СПб: Изд. бюро. - 1908 и др.

8. Зайцев Б. К. Указ. соч. - Т. 11. - С. 426.

9. Зайцев Б. К. Рассказы. - М.: Шиповник, 1903.

10. Чуковский К. И. Из переписки с женой (1904-1916)// Культура - Медж. центр им. Н. К. Рериха. - 2002. - №3.

12. Зайцев Б. К. Указ. соч. - Т. 10. - С. 203.

13. Там же.

14. Чуковский К. И. Указ. соч. - Т. 1. - С. 10.

15. Зайцев Б. К. Указ. соч.

17. Рене Герра - французский славист, в 1969 г. как студент Сорбонны находился на стажировке в Советском Союзе. Опубликована запись его беседы с К. И. Чуковским о Б. К. Зайцеве. Цит. по: Документы свидетельствуют //Вопросы литературы. - 1993. - Вып. 6. - С. 221-230.