Канунникова Ольга: Тень воина

"Еврейское слово" №22
30 мая - 5 июня 2001 г.

"Чукоккала". Обстоятельно рассказал о встречах с английскими писателями, военачальниками, политиками, с английским королем Георгом (об этом эпизоде и Владимир Набоков - сын одного из участников делегации, кадета В. Д. Набокова - в романе "Другие берега" упоминает); вспомнил о курьезных и смешных случаях, приключившихся с ним и его спутниками во время поездки; опубликованы в альманахе и автографы его английских собеседников - Артура Конан-Дойля, Герберта Уэллса, Роберта Росса.

"Англия накануне победы" (1916). Сам Корней Иванович вспоминать об этой книге не любил, к очеркам, ее составившим, впоследствии не возвращался (что для него нехарактерно), и причины такого "беспамятства" вполне понятны - уже через год о некоторых его попутчиках, депутатах 1-й Государственной Думы, у нас стали писать с эпитетом "контрреволюционер" (впоследствии к нему добавился "белоэмигрант"), а Англия из "союзнической" стала "империалистической" - в общем, хорошая память могла оказать ее обладателю плохую услугу. А вспомнить об этом - пусть периферийном - эпизоде биографии Чуковского сегодня, восемьдесят лет спустя, думается, имеет смысл.

Шла первая мировая война, английское правительство пригласило делегацию русских писателей для того, чтоб показать, как Англия умеет воевать - и как умеет побеждать. Покоренной оказалась и делегация русских писателей - и Чуковский с воодушевлением написал об успехах английской армии, о мощи только что родившейся авиации, о героизме англичан и самоотверженности неангличан, воюющих на стороне Британии (ничего этого в "Чукоккале", конечно, нет).

Одна из самых взволнованных глав в этой эмоционально напряженной книге - "Англичане и сионская дружина" (о роли еврейского батальона в составе британской армии). Откуда эта взволнованность - и каков источник этой темы? "За бортом" рассказа в "Чукоккале" осталась (по понятным для нашего читателя причинам) встреча, для Чуковского значимая. В Лондоне он повидался с кумиром своей юности, Владимиром Жаботинским, бывшим одноклассником и товарищем по журналистскому цеху, к тому времени - лидером сионистского движения. "Он ввел меня в литературу… Я смотрел на него снизу вверх: он был самый образованный, самый талантливый из моих знакомых... От всей личности Владимира Евгеньевича шла какая-то духовная радиация, в нем было что-то от пушкинского Моцарта да, пожалуй, и от самого Пушкина", - вспоминал Корней Иванович. Цитируя ранние переводы Жаботинского, он добавлял: "Все это врезалось мне в память - так глубоко я переживал все, что писал тогда Аltalena (псевд. Жаботинского. - О. К.)". Такие признания не часто срывались с уст Корнея Ивановича: из современников, удостаивавшихся подобных характеристик, можно назвать, пожалуй, только Юрия Тынянова (который тоже мерился важнейшей для Чуковского меркой - пушкинской). И становится понятно, сколь важна для него была их последняя встреча. "Он пришел ко мне в гостиницу… Он был в военной форме - весь поглощенный своими идеями, совершенно непохожий на того, каким я знал его в молодости, - но обнял меня и весь вечер провел со мной".

"идеями" был поглощен Жаботинский, но, без сомнения, он о них знал - воплощению одной из этих идей как раз и посвящен очерк "Англичане и сионская дружина". Жаботинский в ту пору был увлечен мыслью о создании еврейского легиона, который бы действовал в составе британской армии. Так как английский закон запрещал принимать в британскую армию иностранных добровольцев, представители британской армии предложили сформировать транспортный отряд, который мог бы использоваться на любом участке турецкого фронта. Возглавить отряд предложили Жаботинскому. Он отказался от этого предложения, а принял его Иосиф Трумпельдор - выходец из России, участник русско-японской войны (где он потерял руку и, тем не менее, сражался так доблестно, что получил всех Георгиев), один из тех, кто добровольцем ушел воевать за Палестину.

Вот этот-то капитан Трумпельдор - скромный еврейский герой - оказался общим персонажем Чуковского и Жаботинского. Чуковский в своем очерке восторженно пересказывает его историю, которую он прочел в книге английского генерала Паттерсона (обучавшего "смиренных еврейских ремесленников" боевому искусству). Жаботинский написал о Трумпельдоре лишь двенадцать лет спустя - в одной из лучших своих книг "Слово о полку" (1928). Трумпельдор для Жаботинского интересен не только как еврейский воин - герой нового времени; Трумпельдор для него - культурно привлекательный персонаж: Жаботинский, сам - языковед и полиглот, восхищен тем, что Трумпельдор "читал русские книги, которые мало кто читал - например, Потебню¹". Если бы Чуковский знал об этой склонности Трумпельдора, он бы непременно обрадовался. Для Чуковского интерес к этому современному Давиду, борющемуся с великаном Голиафом, тоже неслучаен. В. Берестов вспоминает, как увлекали его герои, овеянные библейской славой, и рассказывает о попытках Чуковского издать книгу библейских преданий - задуманную в 1916-м (!), отпечатанную в 1967-м, - когда Корней Иванович дожил почти до возраста библейских патриархов, и увидевшую свет лишь в 1990 году.

И как знать, - в 1967 году, работая над книгой о могучем Самсоне, мудром Соломоне, бесстрашном Данииле, - может быть, Корней Иванович вспоминал и друга своей юности Владимира Жаботинского, и неизвестного ему бесстрашного капитана Трумпельдора?

1 А. А. Потебня - русский филолог-славист.