Крючков Павел: Дело о Доме

Воспросы литературы, № 3
2011

"Живите в доме - и не рухнет дом…"
Арсений Тарковский

Эти стихи поэта, и - особенно - строчку из них, вынесенную в эпиграф, Лидия Корнеевна Чуковская очень любила. Собственно, по ней и существовала, создав, вместе с посетителями переделкинской дачи Корнея Чуковского, вместе с его читателями - народный мемориальный музей. Дом Чуковского сразу стал легендарным, люди ехали туда со всего света. В течение двадцати пяти лет через эту дачу почти непрерывно шел поток паломников, но музей не числился ни в одном отечественном музейном справочнике. За вход там не брали денег, а слава Дома, в котором все осталось "как было", который, как никакой другой отразил в себе личность человека, известного всем и не известного никому - ширилась.

Легендарной стала и мучительная борьба за этот музей, - эхо которой рассеяно сегодня по мемуарам, дневникам и письмам. Чаще всего о ней вспоминают, пожалуй, в этом же самом Доме, на сегодняшних экскурсиях, уже не самодеятельных, но - официальных, поскольку Дом обрёл и "статус и штат"¹.

Однако, пятнадцать лет уже, как нет с нами создательницы музея (Лидия Чуковская скончалась в 1996 году), один за другим уходят свидетели и непосредственные участники тех многозначных событий, а в архиве лежат несколько внушительных папок с лаконичной надписью "Дом". В настоящей публикации мы представим читателю некоторые исторические документы (изрядная часть которых никогда не публиковалась) и свидетельства той, казалось бы, сугубо "локальной" драматичной истории борьбы за музей. Нам и сейчас кажется, что в этом, отдельно взятом, растянутом на несколько лет событии, как в зеркале отразилась и недавняя, неостывшая эпоха, и - шире - человеческие нравы и репутации.

Это же, смеем думать, и важная страница в истории отечественной культуры.

И еще несколько сугубо личных соображений перед тем, как читателю откроется часть документальной хроники, посвященной переделкинскому Дому-музею Корнея Чуковского. Советской власти как будто бы давным-давно нет. И вместе с тем она, по нашему твердому мнению, вполне себе жива и здорова. Но - конечно, в обновленном, модифицированном, "постмодернистском", если угодно, изводе. Разложившись почти до костей, труп канувшего в историю режима на наших глазах ежедневно "растворяется" в атмосфере, становясь её органической частью. Сегодня это хорошо заметно по работе средств массовой информации, начиная, например, с цинично распродаваемого сталинско-брежневского бренда/тренда (процесс нередко идёт даже с использованием таких терминов как "толерантность" и "свобода слова") и, кончая современной культурой, беспечно жонглирующей тем, что она именует "советскими архетипами". Мы теперь всё чаще слышим о том, что всё было "не так просто" или "не так страшно". Все-де было гораздо интереснее, "художественнее".

Слава Богу, еще звучат то там то здесь отдельные голоса, еще находятся люди, трезво напоминающие нам о том, что очевидное зло действительно ушло, - но только ушло оно не туда, куда бы ему и следовало - через общественное покаяние или хотя бы благотворное молчание - в небытие. Оно теперь, к сожалению, везде и нигде. Но прислушиваться к этим голосам некогда. А историческая память как выветривалась, так и продолжает понемногу выветриваться, заменяясь эклектичным целлулоидным экстрактом. И самое примечательное, что нынче она еще и продается, стала товаром, ею уже давным-давно начал заниматься рынок.

Что же до свободного слова, то, вот, к примеру - многотиражное газетное издание, имеющее в своем названии слово "литература" вроде бы неожиданно публикует сентиментально-восторженную статью о покойном (и справедливо забытом) советском литчиновнике, приложившем руку ко многим писательским судьбам и книгам. Судьбы были надломаны, книги не допущены до читателя. В статье, конечно, об этом ни слова: замечательный был-де человек, любил писателей, книги, сам кое-что понаписал, коллекционировал зайчиков². И что? А ничего. Разве это тема для разговора? Те, кому есть, что сказать по этому поводу, либо не обращают внимания (себе дороже!) либо просто поумирали.

…Или вот прогрессивный телеканал устраивает горячее ток-шоу на модную нынче "тему сталинских репрессий". Зал одинаково бурно аплодирует той или иной взаимоисключающей хлесткой формулировке. И ничего тут не поделаешь, перед эфиром публику инструктировали модераторы - "хлопайте почаще, эфирный продукт должен быть ярким". Словом, как недавно грустно пошутил один мой знакомый молодой литератор, "слово "стыд" теперь не релевантно". В биографическом словаре "Русские писатели 20 века"³ (М., 2000) статью о Лидии Чуковской написал поэт и прозаик Владимир Корнилов (1928-2002). Героиню своего исследования он знал: Л. К. Чуковская была ему многолетним другом и "совопросником". В своём жанрово-специфическом тексте, говоря о таком важном явлении как "чувство ответственности за страну и историю" Корнилов в который раз припомнил одну точную метафору-формулировку, принадлежащую как это ни удивительно иностранцу, бывшему корреспонденту газеты "Нью-Йорк Таймс" Хедрику Смиту. В своей книге "Русские" (1976) Смит сравнил Лидию Чуковскую с петроградским ординаром, отмеряющим уровень нравственности русского общества…

Конечно, это замечательно, что крупное книжное издательство "Время" выпускает сегодня - том за томом - художественные и публицистические книги Лидии Чуковской. Но будут ли они прочитаны, перечитаны, станут ли для читателей, пользуясь выражением её знаменитого отца, "жизненно необходимыми"? Неизвестно, но верить хочется. Сейчас, когда я готовлю эту публикацию, издательство выпустило и её "Очерк литературных нравов" - книгу "Процесс исключения", впервые изданную за границей, в "YMCA-PRESS" (1979). На родине автора книга была напечатана в 1990-м, в самое "перестроечное" время. Помнят ли её?

Ниже - читателя ждет своего рода коллаж из документов, хронологически разделенный на "главы" и "периоды", подробно рассказывать здесь о переделкинском музее мы не станем, многое будет ясно из самих цитируемых текстов. В необходимых случаях, документы и отрывки из публикаций будут скрепляться сопроводительным комментарием, отделенным от основного массива текста. Все сокращения выделяются угловыми скобками, а документы цитируются с сохранением своих грамматических и пунктуационных особенностей.

Сердечно благодарю наследницу Корнея Чуковского и дочь Лидии Корнеевны - Елену Цезаревну Чуковскую - за помощь и разрешение ознакомиться с "Архивом Дома Чуковского".

Сейчас в это трудно поверить, но первой о необходимости дома-музея Корнея Чуковского сообщила центральная пресса. 27 октября 1972 года многотиражная "Комсомольская правда" напечатала очерк Н. Аллахвердовой "У Чуковского", в котором рассказывалось о продолжающейся традиции "Чуковских костров" на дачном участке писателя.

"И хотя изменился пафос костров (смысл их сегодня - память о Корнее Ивановиче), как и в прежние времена, дети здесь не сидят чинно по рядам, а висят на деревьях, как большие озорные бананы, и никто на них не шикает, что бы они не вытворяли. Артисты, ожидая своего выхода, переодеваются за простыней, протянутой неподалеку от эстрады, женщины-артистки в прекрасных одеждах сидят на пеньках, а дрессированные собачки бегают между детьми.

Вот и в этом году Николай Атаров (как в прошлые годы Вениамин Каверин) открыл праздник, а потом начались радость и веселье. <…>

Детские праздники в Переделкине были любимым делом Корнея Ивановича. Он задолго готовился к ним, волновался, а главное, радовался, предвкушая встречу не меньше, чем дети.

На праздниках-кострах у Корнея Ивановича дети видели и слышали Аркадия Райкина, Агнию Барто, Льва Кассиля, Сергея Михалкова, Рину Зеленую, Валентина Берестова, Бориса Заходера, Якова Акима, Эмму Мошковскую.

Тут, конечно, не перечислено и половины тех, кто выступал на кострах разных лет.

Когда начинались праздники, Корней Иванович немедленно превращался в "рядового" зрителя.

Обычно он выходил в экзотическом костюме индейского вождя (подарок какого-то индейского племени) и, как всегда, пренебрегая возрастом, садился вместе с гостями прямо на траве, с удивительной непосредственностью слушал, аплодировал, играл, потом читал свои стихи, сказки, путаницы, перевертыши. Было забавно, когда он внезапно говорил "забыл", "как дальше - забыл", а дети начинали ему хором подсказывать - ведь, наверное, у нас в стране нет детей, которые не знают Чуковского наизусть.

До сих пор костры Чуковского всегда, и после его смерти (уже три года) проводились как будто сами по себе.

Это хорошо, потому что еще раз говорит об общей любви к Чуковскому.

Но это и не совсем хорошо, потому что каждый такой костер, требующий очень большой подготовительной работы, может состояться, а может и не состояться, если не найдется добровольцев-устроителей.

Прошлой осенью мы ездили в Переделкино.

Мы ходили по таинственному, полному удивительных вещей дому Чуковского, похожему на избушку на курьих ножках. В нем все так же чисто, весело и уютно. Тут, в рабочем кабинете, индейский костюм, говорящий лев, волшебный камень, будто бы немедленно исполняющий все желания, и другие диковинные вещи, которые так любил Корней Иванович. Можно ли теперь представить нашу детскую литературу без дома Корнея Ивановича в Переделкине, без его традиций, которые прежде, чем утвердиться, прошли такую большую, трудную и прекрасную дорогу, без детской библиотеки, которую Корней Иванович построил здесь и подарил детям.

У нас в стране постоянно устраиваются Брюсовские чтения с серьезными литературоведческими докладами, на Пушкинские праздники в Михайловское съезжаются поэты и читают свои стихи.

Но ведь и у детской литературы есть свои заповедные места.

Может быть, правильнее было бы, чтоб костер Чуковского, как некую ценность общенародного значения, взяли под свою охрану и детская секция Союза писателей, и местная администрация, и детская редакция Центрального телевидения, для которой праздник - костер у Корнея Ивановича не может не представлять интереса.

Особенность и прелесть костров Чуковского в том, что для этого костра все равны, каждый, кто хочет, может на него прийти без пригласительных билетов <…>" (Из очерка Н. Аллахвердовой "У Чуковского", "Комсомольская правда", 27 октября 1972 г.).

В феврале следующего, 1973 года, та же газета напечатала крохотную редакционную заметку "Быть музею Корнея Ивановича", где сообщила об официальной реакции на прошлогодний очерк. А количество посетителей самодеятельного музея уже давно перевалило за тысячу человек.

"… Редакция получила ответ из Министерства культуры СССР. Заместитель начальника управления культурно-просветительных учреждений А. Гавриленко сообщил, что управлению музеев Министерства культуры РСФСР поручено рассмотреть вопрос о создании музея в доме писателя К. И. Чуковского в Переделкине" ("Комсомольская правда", 4 февраля 1973 г.).

Тем же февралем, "Литературная Россия" писала о расширенном заседании секретариата правления Московской писательской организации под председательством Ю. Стрехнина (через год ему предстояло исключать из СП СССР Лидию Чуковскую) - "Литературные памятники Москвы и Подмосковья", где в списке тех, чью память следует увековечить, назван и Корней Чуковский. Было вынесено и постановление (от 31 января 1973) "Об открытии дома-музея К. Чуковского на базе созданной им библиотеки для детей и даче писателя в поселке Переделкино Московской области". (Через три года постановление московских писателей и взятие дома под охрану опротестует собственник переделкинских дач - Литфонд СССР в лице своего председателя Ю. Н. Воронина).

В некоторых газетах ("Голос Родины", "Ленинское знамя") появились заметки о самодеятельном музее с описанием обстановки Дома и рассказом о его ушедшем хозяине. Мало того: в 4-м номере "Юности" за 1972 год был напечатан мемуарный очерк Вениамина Каверина "Я - добрый лев", заключительная, девятая главка которого была целиком посвящена жилью Чуковского и иллюстрирована фотографиями его кабинета.

"… Книги и книги.

Полка Некрасова - все, что написал он, и лучшее, что написали о нем.

Письменный стол необыкновенно хорош, потому что ничем не похож на письменный стол. Сидя за ним, можно и даже удобно писать, - но хочется не писать, а любоваться праздничным макетом "Чудо-дерева", который подарили Корнею Ивановичу ученики 609-й школы. Или сравнивать двух крокодилов. Один из них мраморный, аристократический, белый, второй прямой, как нож, африканский, из черного дерева. Или изучать набор, сделанный из старинных английских географических карт, - коробка для заметок, стакан для карандашей. Или подержать в руке старинный камень, который привез Корнею Ивановичу из Новой Зеландии известный исследователь Антарктики Андрей Капица, - небольшой обкатанный камень теплого, мутного цвета. Или поздороваться с маленьким прелестным Андерсеном в полосатых брючках, с зонтиком и саквояжем. Книги и книги.

Мантия доктора филологии Оксфордского университета - длинная, красная, торжественная, вся в больших сборках, с серыми рукавами и серой отделкой на груди. Шапочка устроена сложно, - с первого взгляда становится ясно, что над этим устройством доктора филологии ломали себе головы еще в XV или XVI веке: черная суконная лодочка на красной подкладке, черный суконный прямоугольник и черная кисть, венчающая одеяние. Не многие из русских писателей удостоены этого звания: Тургенев - в 1879-м - и через почти столетие Чуковский, а вскоре после него Анна Ахматова.

Книги и книги.

Он любил вдруг явиться перед друзьями в этой шапочке, в этой мантии, которая так шла к нему, как будто он родился с единственной целью - стать доктором филологии Оксфордского университета. Но ему ничего не стоило мгновенно сменить этот пышный старомодный наряд на пестрый, длинный, сделанный из разноцветных перьев головной убор вождя Черноногих индейцев, который привез ему из Америки один из друзей. Легкий, трудный, праздничный, простой, сложный, погруженный в мучительную работу, весело-вежливый, любивший жизнь и славу иронический человек. <…>

Эта комната - одушевленная, сложившаяся десятилетиями вещественно воплощенная часть истории русской литературы. В ней - все как было в день его смерти и для нас, его современников, для тех, кто пришел и еще придет нам на смену. И надо, чтобы все так и осталось, как было…" (из очерка В. Каверина "Я - добрый лев", "Юность", 1970, № 4).

Разумеется, ни Вениамин Каверин, ни Лидия Корнеевна не знали тогда, что Союз писателей СССР - союзный, не московский! - еще 11 декабря 1969 года (т. е. через полтора месяца после смерти Чуковского) докладывал в ЦК КПСС, что "не считает возможным создавать музей на даче К. Чуковского в Переделкино". Но это определение еще только будет цитироваться в справке Союза, прилагаемой к записке Председателя КГБ Юрия Андропова в ЦК от 14 ноября 1973 года.

"Секретно СССР КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ при СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР 14 ноября 1973 г[ода] № 2790-А г. Москва ЦК КПСС

… Из оперативных источников известно, что для встреч с иностранцами [Чуковская] использует дачу Литературного фонда Союза писателей СССР в поселке Переделкино, выделенную в свое время К. ЧУКОВСКОМУ. Для закрепления права пользования дачей за собой на будущее ЧУКОВСКАЯ добивается превращения ее в литературный музей отца, рассчитывая стать его директором. В последние дни получены данные о том, что ЧУКОВСКАЯ предложила проживать на даче в зимний период СОЛЖЕНИЦЫНУ, который дал на это предварительное согласие.

С учетом изложенного считаем целесообразным предложить секретариату Союза писателей СССР отказать ЧУКОВСКОЙ в создании музея в поселке Переделкино. Председатель Комитета госбезопасности АНДРОПОВ"

Ни одного слова правды, кроме приглашения А. И. Солженицыну, в этом документе не было.

Из дневника Лидии Чуковской:

"8 декабря 70, среда. Переделкино

Я здесь со 2 декабря.

В этот мой приезд я испытала новое чувство и тяжкое и радостное. В тот миг, когда я приехала, едва вошла - постучали четверо. Из кардиологич<еского> санатория, хотят осмотреть дом. Я сказала: завтра. Завтра пришли 17 человек и все с пакетами, а в пакетах тапочки! Очень трогательно. Я повела их наверх. В голове ни единой мысли. А говорила час, и они были заинтересованы, я чувствовала. Уж очень кабинет Дедов хорош в своей глубокой уютной рабочей выразительности. <…>

А вчера туда поднялись Вен<иамин> Ал<ександрович> [Каверин] и Бор<ис> Абр<амович> [Слуцкий] - впервые после смерти КИ.

Совсем так, все так, как при нем! - сказал Вен<иамин> Ал<ександрович>, и я видела, что он был тронут и Сл<уцкий> тоже и была этим вознаграждена <…>".

Историю создания музея и жизнь Дома в 1970-1980-е годы Лидия Корнеевна рассказала, в частности, и в упоминавшемся "Очерке литературных нравов" - "Процессе исключения". Но мы приведем здесь обширный фрагмент из её куда менее известной работы "Куоккала - Переделкино" - последней, большой статьи, написанной для ставшего библиографической редкостью малотиражного сборника, посвященного 90-летию академика Д. С. Лихачева (Русское подвижничество, книга, посвященная 90-летию со дня рождения академика Д. С. Лихачева, М.: Наука, 1996., стр. 415-456).

"…Решительно никакого намерения создавать музей Чуковского в Переделкине у меня не было. Не сам ли он в старости шутил: "Вот я умру, а люди, проходя по этой улице мимо нашего дома, будут говорить: 'здесь, кажется, когда-то жил Маршак'..." Я предложила родным не занимать комнаты Корнея Ивановича, не переставлять вещи и книги с места на место, не менять ничего в передней, в столовой. Просьба моя была чисто эгоистическая, хотя поселиться там сама я не собиралась... Я хотела приходить к нему в гости. За собою оставила крайнюю комнату в нижнем этаже, где никогда не жил он, да крохотный, в четыре квадратные метра садовый домик в лесу - "Пиво-Воды", как обозвали это легкое сооружение мои родные за сходство с киоском для продажи пива и вод... ("А у тебя ни воды, ни пива" - шутил Корней Иванович.) Жить в "Пиво-Водах" можно было только летом, в жару... Буду приходить к нему в комнаты и к нему на костровую площадку - одна, чтобы быть с ним. К собранию сочинений Герцена, которого мы оба любили и в отрывках знали наизусть, - к блюдцу с сухариками и к термосу, стоящим на столике возле его тахты. (По ночам он пил чай с сухарями, продолжая работать во время своих томительных, смолоду приобретенных, бесконечных бессонниц.)

люди - при жизни и после смерти. Побуждаема я была одним сознанием: дачные комнаты в Переделкине,тамошний лесной участок - это тоже художественные произведения, где запечатлена личность Корнея Чуковского не в меньшей степени, чем в его книгах.

Берегла я все это для себя, для себя, для одиноких свиданий с ним, а случилось иначе: сидим мы однажды, внизу всей семьей за обедом или завтраком. Моя дочь, внуки и правнуки Корнея Ивановича. Робкий стук в дверь. Кто-нибудь, оставив ложку, идет открывать. На пороге чужой незнакомый человек. Или люди. С детьми или без детей. Мнутся, стесняются. "Мы только взглянем... Как он жил... Разрешите взглянуть!"

С досадой кто-нибудь ведет непрошенных посетителей наверх. "Вот за этим столом Корней Иванович работал... Вот тут, на этой тахте, он спал... Да, это дверь на балкон... Вот тут, у него над подушкой, фотография матери... Чей портрет возле двери? Это Хлебников, работы Бориса Григорьева".

Всё. Люди уходят. А через два часа или на следующий день возникают на пороге другие.

Мы поняли, что музей неизбежен. Такова воля читателей Чуковского, таково народоизъявление, столь же свободное, как и любовь к его книгам. Такова наша судьба. Наше предназначение.

Так, музей "Дом Чуковского в Переделкине" на улице Серафимовича, 3 возник не по плану, не по моей воле, а по воле читателей и почитателей, которой мы не посмели противиться. Посетители являлись словно из-под земли. Многие, придя один раз, приходили снова - с родными или знакомыми. И столь же нежданно-негаданно, словно с неба упали, явились на помощь бескорыстно преданные памяти Корнея Ивановича добровольцы-экскурсоводы. Моя дочь Елена и Клара Израилевна Лозовская "обучали молодых". Во всех подробностях разработали они планы экскурсий разного типа. Планы эти, как и Музей, выросли, я повторяю, не из какой-либо заранее придуманной программы или схемы, но родились от встреч посетителей с памятью и познаниями экскурсоводов. Рассказ для маленьких. Рассказ для старшеклассников. Экскурсия для специалистов-литературоведов. Экскурсия для случайных прохожих (краткая).

Экскурсия для иностранных туристов (подробная или краткая в зависимости от степени глубины их интереса и их познаний).

На дверях дома явилось точное расписание приемных дней и часов приема. На столике у телефона в кухне книжка для предварительной записи (посетителей такое изобилие, что понадобилась предварительная запись.) Люди преимущественно приезжие: от Хабаровска до Вильнюса и от Австралии до Канады. На стол в столовой легла толстая переплетенная книга: сюда посетители записывали свои отзывы и пожелания. И скольким таким переплетенным томам суждено было возникнуть и сохраниться!

Поток посетителей по воскресеньям был так велик, что приехавшие из города сотрудники дома заставали во дворе нетерпеливую толпу ожидающих. Переделкинские ребятишки, целые классы из московских школ. Кроме советских людей нас посещали иностранцы. Даже послы иностранных держав.

Сама я никогда экскурсий не водила и вообще старалась жить невидимкою. С 1972 года, когда запрещено было в печати упоминать мое имя, и уж во всяком случае с января 1974-го, когда Союз писателей меня исключил, я твердо усвоила, что своим присутствием в доме (как и в детской Библиотеке) "навожу тень на плетень". Роль моя сводилась к роли сторожа. (У нас ни сторожей, ни собак, ни электрической хранительной сигнализации.) Я приезжала из Москвы и дежурила там, в Переделкинском доме, в те три дня каждой недели, когда для посетителей Музей был закрыт - со вторника по пятницу. А в дни экскурсий, подменяя друг друга на ночь, оставался "сторожить", по взаимному дружескому сговору, кто-нибудь из экскурсоводов. Ни сторожей, ни собак. Мне казалось, бояться решительно некого. В свои приезды я жила и работала в своей угловой комнате, где жила еще и при Корнее Ивановиче, и ежедневно поднималась к нему наверх раза два - побыть у него, с ним, приглядеть, не сдвинули ли экскурсоводы, в спешке под напором все новых и новых экскурсантов пепельницу, или телефон, или "Чудо-дерево"; поставили ли точно на прежние места паровозик и льва на "штуковине" и фотографию Анны Ахматовой на письменном столе. Надо было ежедневно проветривать комнаты, закрывать окна в пору грозы или густой метели, следить за состоянием книг и фотографий - и не обвисла ли где занавеска, не перегорела ли лампочка в люстре, как работает отопление...

Казалось бы, все идет хорошо: посетителей много, записи в книге благодарные и даже восторженные, сотрудники Дома работают дружно, весело, споро.

Дом был окружен волшебным кругом неприкосновенности - и в дни экскурсий и в дни моих одиноких дежурств. За двадцать лет существования в нем не пропала ни одна вещь, ни один экспонат, ни один автограф, ни одна безделушка на столе. Шарфики, шляпы, башмаки, куртки, оставляемые в передней экскурсантами, не пропадали тоже. "И вы не боитесь тут одна? " - спрашивали меня знакомые. "Нисколько".

Однако благополучие это оказалось мнимостью.

Ни дом наш, ни участок нам не принадлежали. Кому же? Хотя Корней Иванович, а за ним и мы, аккуратно, день в день, долгие годы ежемесячно платили за дом и лес, за электричество, газ, телефон - хотя на экскурсиях никогда и никто не позволял себе ни одного антисоветского слова (мы сознавали, что среди экскурсантов - шпики), хотя мы совершали несомненное культурное дело и не брали при этом с посетителей ни единой копейки - Дом принадлежал не нам, а Литературному фонду, а Литературным фондом руководил Союз писателей, из которого я была изгнана, а Союзом писателей - сам Отдел культуры самого ЦК партии. (Для этого отдела культуры не было ничего ненавистнее, чем культура.) Отделом культуры ЦК руководил, как и всем в нашей стране, Комитет государственной безопасности.

У меня же с этой организацией сложились нелегкие отношения издавна <…>".

Но гром еще не грянул, музей продолжал принимать посетителей, в иные дни до 150-ти человек в день. И, кроме отписок директора Дома Творчества Литфонда СССР В. Т. Оганесяна о том, что дирекция Литфонда непременно де включит дачу Чуковского в планы того или года для капитального ремонта, власти - молчали.

Правда, 13 октября 1975 года исполком Мособлсовета неожиданно обозначил дачу Чуковского и его могилу в "Перечне памятников истории и архитектуры Московской области, включаемых в список состоящих под государственной охраной, как памятники истории и архитектуры местного значения". Это стало радостью: появилась охранная грамота. О том, что Литфонд СССР эту радость опротестовал специальным письмом (о чем уже говорилось выше), направленным в Производственное бюро по охране и реставрации памятников культуры Московской области (от 8 января 1976 г.) - хранители Чуковского дома тогда, в 1975 году, разумеется, не знали.

А в дни исключения Лидии Чуковской из Союза Писателей СССР, Александр Солженицын распространил специальное заявление.

"... не сомневаюсь, что побудительным толчком к нынешнему исключению писательницы Лидии Чуковской из Союза, этому издевательскому спектаклю, когда дюжина упитанных преуспевающих мужчин разыгрывали свои роли перед больной слепой сердечницей, не видящей даже лиц их, в запертой комнате, куда не допущен был никто из сопровождавших Чуковскую, - истинным толчком и целью была месть за то, что она в своей переделкинской даче предоставила мне возможность работать. И напугать других, кто решился бы последовать ее примеру. Известно, как три года непрерывно и жестоко преследовали Ростроповича. В ходе травли не остановятся и разорить Музей Корнея Чуковского, постоянно посещаемый толпами экскурсантов. Но пока есть такие честные бесстрашные люди, как Лидия Чуковская, мой давний друг, без боязни перед волчьей стаей и свистом газет, - русская культура не погаснет и без казенного признания"⁴.

Летом 1980 года, в один и тот же день, 30 июня, наследница Корнея Чуковского и дочь Лидии Корнеевны - Елена Цезаревна, отправила Секретарю СП СССР Г. М. Маркову и Председателю Литературного Фонда СССР Ю. Н. Воронину по письму.

"Уважаемый Георгий Мокеевич!

Обращаюсь к Вам как внучка и наследница писателя Корнея Чуковского, накопилось много вопросов, связанных с его литературными делами, изданиями, увековечением памяти, которые я бы хотела с Вами обсудить.

Я пишу Вам накануне близкого юбилея Корнея Ивановича - 1 апреля 1982 года исполняется 100 лет со дня его рождения. Между тем в настоящее время:

В удручающем положении находится Дом-Музей в Переделкино, посещаемый тысячами людей со всех концов нашей страны.

Крыша дома течет и каждый дождь заливает книги в кабинете Чуковского. Как мне кажется, СП СССР должен принять самые неотложные меры для приведения дома в нормальное состояние. Дом этот принадлежат Литфонду СССР.

СП СССР не выполнил ни одного из своих решений об установлении мемориальных досок в Ленинграде и в Москве на домах, где жил и работал Корней Чуковский.

Комиссия по лит<ературному> наследию К. Чуковского после смерти председателя Комиссии Николая Сергеевича Атарова практически прекратила свое существование.

Весьма неблагополучно обстоит дело и с изданиями книг Чуковского. Вопрос этот столь обширен, что я только называю его, а не конкретизирую в этом предварительном письме.

Прошу Вас дать распоряжение о безотлагательном ремонте переделкинского дома-музея Чуковского и, когда время Вам позволит, встретиться со мной для обсуждения остальных вопросов.

С уважением…"

"Уважаемый Юрий Николаевич!

Как внучка и наследница покойного Корнея Чуковского вновь обращаюсь к Вам по поводу его переделкинского дома.

В этом доме уже давно действует музей К. Чуковского, который посетили около 15 тыс. человек. Дом содержится на средства от гонораров Чуковского и ни разу не получил никакой помощи от Литературного Фонда СССР. Вряд ли Вам покажется преувеличением, если я скажу, что рассматриваю это как неуважение к памяти Корнея Чуковского и к воле тысяч его читателей, посетивших дом и миллионов читателей в нашей стране и во всем мире.

Чтоб не быть голословной сошлюсь на записи, сделанные в книгах отзывов посетителями нашего музея. Я располагаю сотнями таких записей. Пишут школьники, педагоги, приезжие, строители Байкало-Амурской магистрали, иностранные туристы. Рядом со словами благодарности хранителям дома встречаются такие слова: "…огорчает их (комнат К. Чуковского) печальное состояние и отсутствие заботы о них со стороны Литфонда" или "…очень грустно видеть разрушающиеся стены" или "…к сожалению дом очень ветшает" или "…можно удивляться, что допущено такое халатное отношение к этому дому-музею и хочется верить, что наконец всё будет приведено в полный порядок для сохранения музея для будущих поколений" или "…набираюсь смелости от всего Норильска и всего северного края Таймырского национального округа сказать, что нужен музей, иначе мы себя обворуем и потеряем то, что нам оставил Большой человек Корней Иванович Чуковский".

На этом я прекращаю цитировать отзывы посетителей музея, которые, разумеется, в основном пишут не о ремонте, а о впечатлениях от личности Чуковского и от его книг. Перехожу собственно к делу:

В своем письме от 11 августа 1977 года за № 140 Литфонд СССР сообщил, что ремонт дома Чуковского включен в план на 1978 год. Однако за этим письмом ничего не последовало. Никакого ремонта. Между тем всё сильнее текла крыша. 22 феврали 1979 г. я обратилась с письмом, в котором просила её отремонтировать - никакого ответа.

Вновь обращаюсь к Вам со следующими просьбами:

1. Срочно отремонтировать крышу на даче Чуковского, т. к. сейчас дыры таковы, что каждый дождь льется на его книги.

1 апреля 1982 года - 100 лет со дня рождения К. Чуковского. Хотелось бы верить, что этот юбилей Музей Чуковского встретит в отремонтированном виде.

С уважением…"

Ответов не было. Весной следующего года, точнее, 14 мая, Чуковские получили письмо от уже упоминавшегося директора Дома творчества им. К. А. Федина Вартана Оганесяна, в котором тот безапелляционно предложил освободить дачу Чуковского от личных вещей писателя и сдать ключи коменданту поселка. Конечно, он знал о музее - видел подъезжающие к дому автобусы, возможно, и сам отправлял на дачу к Чуковскому каких-то своих знакомых. И формально - он "был прав": в доме нет членов Союза писателей (Л. Ч. исключена из СП "за антисоветскую деятельность"), два года, в течение которых после смерти литератора, дачей еще могут пользоваться члены его семьи - истекли. А - музей, какой - музей? О нем он даже не упоминал, ни к чему.

Началась эпоха писем - властям. Е. Ц. Чуковская немедленно написала тогдашнему министру культуры П. Н. Демичеву и VII Съезду писателей СССР.

"24 мая 1981 г. Министру Культуры СССР П. Н. ДЕМИЧЕВУ

Глубокоуважаемый Петр Нилович!

Обстоятельства вынуждают меня обратиться к Вам с настоящим письмом и привлечь Ваше внимание к судьбе литературного наследия и Дома-музея моего деда, писателя Корнея Чуковского.

После кончины Чуковского в октябре 1969 года, в его переделкинский дом, где он провел последние 30 лет жизни, началось стихийное паломничество его читателей - детей и взрослых со всех концов Советского Союза. Поток посетителей был столь велик, что постепенно мы установили постоянные приемные дни, завели книги отзывов, приобрели необходимые навыки музейной работы. Дом был взят под охрану государства, как памятник истории и культуры (решение Исполнительного комитета Московского областного Совета депутатов трудящихся от 13. 10. 75 № 1343). Сейчас, когда я пишу Вам это письмо в Доме Чуковского (судя по записям в книгах отзывов посетителей) побывало около двадцати пяти тысяч человек.

Разумеется, со временем дом ветшал. Комнаты Чуковского - его кабинет и библиотека - находятся на втором этаже, поток экскурсантов, проходящих по деревянной лестничке, расшатывает дом, фундамент крошится. В прошлом году ветром сорвало часть крыши.

Владельцем дома является Литературный фонд СССР, который ни разу не ответил мне на мои просьбы о ремонте и ничем не помог Музею Чуковского.

Здесь я приостанавливаю свой рассказ о судьбе переделкинского дома, воздерживаясь от эпитетов и восклицательных знаков, и хочу сообщить Вам, что 30 июня 1980 г. я обратилась с письмами к Первому Секретарю СП СССР Г. М. Маркову и директору Литературного фонда СССР Ю. Н. Воронину. Я называю эти имена, потому что считаю их персонально ответственными за сложившееся положение.

На мое письмо Г. М. Маркову, в котором я писала: что приближается 100-летие Чуковского (1-е апреля 1982 г.), а нет даже Комиссии СП СССР по его литературному наследию; что СП СССР не выполнил ни одного из своих решений по увековечиванию памяти Чуковского (устройство Музея, мемориальные доски); что надо обсудить дела по изданию книг Чуковского - на это моё письмо не последовало вообще никакого ответа. А ведь Корней Чуковский - человек в нашей культуре довольно значительный. А я - его внучка и единственная наследница по завещанию. Именно мне Корней Иванович вверил весь свой архив, свою библиотеку и свое авторское право. Поэтому то, что мое письмо оставлено без ответа - это не мне обидно, это оскорбление памяти Чуковского. Так расценила и молчание Г. М. Маркова и больше я там обивать порогов не собираюсь. Скажу только, что если люди, занимающие государственные посты, уклоняются от решения вопросов, которые они поставлены решать и ищут на кого бы переложить ответственность, то получается волокита и вред для порученного им дела.

На днях я получила письмо от директора Дома творчества им К. А. Федина и городка писателей В. Т. Оганесяна, в котором мне предлагается освободить (от книг, письменного стола и других личных вещей К. Чуковского) переделкинский дом, в противном случае дело с выселением будет передано в суд.

Итак, после года молчания СП СССР наконец нашел форму празднования 100-летия Чуковского: уничтожение его Дома-музея. Я рассматриваю это решение как акт вандализма, как плевок в лицо всем тем, кто хранит Дом Чуковского уже больше десяти лет и тем, кто посетил его за эти годы.

Разумеется, я с уважением приму будущее решение Суда (куда и предъявлю статьи о Музее в нашей печати и книги отзывов посетителей) однако, не считаю, что предлагаемая СП СССР форма празднования юбилея Чуковского особенно удачна. Раньше было принято к 100-летию знаменитых писателей собирать их личные вещи и устраивать их музеи, а не разрушать то, что удалось сохранить.

Глубокоуважаемый Петр Нилович! Простите мне, если моё письмо слишком пространно и несет печать раздражения. Я не могу равнодушно и спокойно взирать на происходящее безобразие. Очень прошу Вас выслушать это дело и отменить решение СП СССР об уничтожении Дома-музея Чуковского.

С искренним уважением Елена Чуковская.

Воскресенье, понедельник, вторник - с 11-ти до 3-х".

"24 июня 1981 г. Москва. Я обращаюсь к Съезду Писателей, чтобы разрешить вопросы, связанные с судьбой литературного наследия Лауреата Ленинской премии Корнея Чуковского. Как внучка и наследница Чуковского я пыталась обратиться с этими вопросами к руководству Союза Писателей СССР, но не получила никакого ответа. Не существует и Комиссии по литературному наследию Чуковского, которая могла бы систематически заниматься его литературными делами. В результате сейчас, через 11 лет после его кончины и накануне 100-летия со дня его рождения (1 апреля 1982 г.) я чувствую неотложную необходимость привлечь внимание писательской общественности ко многим из волнующих меня проблем.

Детские книги Чуковского систематически издаются большими тиражами издательствами "Детская литература", "Малыш" и др. Однако этим, в основном, всё и ограничивается. Ни разу не переизданы и отсутствуют в планах издательств такие книги, как "Современники", "Высокое искусство", "Люди и книги 60-х годов". Одиннадцать лет не выходила книга "От двух до пяти", переведенная за это время на многие языки мира. Таким образом, Чуковский - критик, Чуковский - литературовед, Чуковский - мемуарист, Чуковский - теоретик перевода - исключается из обращения для новых поколений читателей.

Меня тревожит не только полное прекращение изданий книг Чуковского, адресованных взрослым, но и отсутствие планов по изданию материалов из его богатейшего архива. Здесь прежде всего следует указать на его Дневник, который представляет несомненную ценность для истории нашей культуры. Очень интересно было бы обнародовать в полном объеме переписку Чуковского с Репиным, Горьким, Брюсовым, Кони и многими другими.

В планах издательств отсутствуют избранные произведения Чуковского, не говоря уже о собрании его сочинений.

И, наконец, библиография книг и статей, опубликованных Чуковским за 68 лет его литературной деятельности, по непонятной случайности не включена в известные сборники библиографии советских писателей (прозаиков и поэтов). Совершенно очевидно, что без библиографии невозможно осмысление писательского пути Чуковского и квалифицированное переиздание его произведений. Однако эта библиография (объемом 30 печ. листов), представленная в издательство "Книга" еще в феврале 1979 года, так и пребывает там безо всякого движения и не включена в план издания⁵.

Союз Писателей СССР не выполнил ни одного из своих решений по увековечению памяти Чуковского (на домах, где он жил в Ленинграде и Москве не установлены мемориальные доски, Литфонд СССР систематически откладывает ремонт переделкинского дома Чуковского. Этот дом, посещаемый тысячами людей со всех концов нашей страны, находится накануне разрушения).

Как видно даже из беглого перечня - круг вопросов, нуждающихся в обсуждении и решении, велик. Прошу VII Съезд Писателей СССР принять необходимые меры для делового решения всех этих проблем".

Наступила осень, и на официальном бланке переделкинского дома творчества ("подразделения" Литфонда) Чуковским пришло очередное письмо.

"СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ СССР

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОНД СССР

ДОМ ТВОРЧЕСТВА ПЕРЕДЕЛКИНО им. К. А. Федина п/о Чоботы

При ответе ссылаться на наш № 42

14 сентября 1981

Тов. Чуковской Е. Ц.

Письмом № 17 от 14 мая с. г. Вы были предупреждены о необходимости освободить дачу и два гаража-сторожки по адресу: Городок писателей "Переделкино", ул. Серафимовича, д. З, предоставленные в аренду для творческой работы вашему деду - члену Союза писателей СССР Чуковскому К. И., умершему 28. 10. 69.

Принимая во внимание, что в течение 3-х месячного срока со дня получения названного предупреждения Вы не освободили дачу и не сдали ключи коменданту, ставлю Вас в известность, что материалы о выселении со всеми совместно проживающими передаются на решение народного суда без дополнительного уведомления.

Дача предоставляется в аренду писателю-фронтовику для творческой работы⁶.

Директор дома творчества им. К. А. Федина

".

Вот этот самый Оганесян и будет представителем истца в течение грядущих "судебных" лет. А за спиной - уже первые серьезные трагедии: в марте 1978 года случился пожар в детской библиотеке, которую Чуковский выстроил на своем участке и подарил государству. Погибли издания с автографами писателей, картины, мебель. В доме зимой полопались трубы, и горячая вода в очередной раз пролилась на книги Корнея Ивановича.

Из письма Л. К. Чуковской - Д. С. Самойлову:

"30 мая 1981 Москва 30/V 81 (День смерти Пастернака). <…>

У меня некоторая беда, и даже довольно значительная. Я получила повестку о выселении из Переделкина. "Если Вы не освободите дачу в течение месяца, дело будет передано в суд". Повестка подписана директором Городка Оганесяном и основана на решении президиума правления Союза писателей, желающего освободить городок от нелитературных элементов. Ну конечно, какой же я литератор. Такую же повестку получили Пастернаки, так что мы в хорошей компании. То, что у нас на даче музей, что его посетили уже 27 тысяч человек, что вот сейчас, например, я звонила на дачу и там идет за сегодня 8-я экскурсия (московские школы; ближайшие санатории; шведские слависты), - никого не занимает. То, что в 1982 г. наступает 100-летие со дня рождения К. И., - тоже. Союз писателей нашел новую форму чествования.

Л[юша] (домашнее имя Е. Ц. Чуковской - П. К.) написала письмо министру культуры т. Демичеву. Посмотрим, что будет. Я до суда буду молчать. Но и с места не тронусь. <…>".

Из письма Л. К. Чуковской - А. И. Пантелееву:

"23/V 81. <…> Уже на крыльце услышала настойчивый телефонный звонок. Взяла трубку. Это Люша сообщала мне, что по решению Президиума Правления Союза Писателей мы должны не позднее, чем через месяц, освободить переделкинскую дачу.

Итак, музей, существующий и работающий 12 лет, музей, через который прошло около 27 тысяч человек - взрослых и школьников - должен быть нами разрушен: 5 тысяч книг, картины Коровина, Репина, Григорьева, письменный стол К. И., его мантия, его рабочая лампа - словом весь его мир должен быть разрушен, уничтожен, а дача передана кому-нибудь из "молодых" и перестроена по их вкусу. Люша по телефону прочла протокол. Он имеет характер трагикомический. "Следует навести порядок в писательском городке. На даче Пастернака живут вдовы его сыновей; Катанян насильно вселился в дачу своих родителей; такой-то допустил сгорание гаража" и т. д.

Очень хорошо о вдовах сыновей Пастернака: младший сын Б. Л., Леничка, действительно умер; старший же, Евг<ений> Бор<исович>, к счастью, жив; его милая жена, Алена, отнюдь не вдова, и оба, не покладая рук, собирают, комментируют, публикуют наследие Бориса Леонидовича.

Так отметит Союз Писателей столетие со дня рождения К. И. (1 апреля 82). Уничтожением его дома. И статьями в газетах о "любимце советской детворы".

Я еще не собралась с мыслями. В. А. Каверин предполагает обратиться с каким-то письмом к т. Демичеву и Зимянину. Люша позвонила в Охрану Памятников Старины, чьи сотрудники часто бывали у нас. Потом позвонила директору городка: он выражал ей горячее сочувствие: "я, Е. Ц., всё понимаю, но поймите - я только исполнитель, я ничего не решаю, мне предписали". - "Имейте в виду, - сказала Люша, - что если вы исполнитель, то вам и придется исполнять уничтожение дома: я ни одной вещи из дома не вывезу". Потом она позвонила в Союз и потребовала, чтоб ей прочитали решение. Ей прочитали, но назвать подписи отказались.

Я всегда знала, что этот день настанет, каждый раз думала об этом, когда поднималась по лестнице в неприкосновенные комнаты К. И., к его столу, к его японскому паровозу.

Но не могу сказать, чтобы была готова подняться в последний раз.

Это будут какие-то вторые похороны. К. И. очень был фотогеничен - и его комнаты очень его комнаты.

Покуситься на дачу, где жил Пастернак! Ее собираются перестраивать для трех семейств. Ну как же не сообразить, что через 25 лет придется восстанавливать. И это будет труднее, чем сейчас рушить. Почему чиновники никогда ничего не помнят?"

Из писем Л. К. Чуковской - Д. С. Самойлову:

"29 октября 1981 <…> У нас с дачей все по-прежнему неясно. Вчера мы устроили выставку переписки по этому поводу: два хамских письма из Литфонда, Люшино письмо т. Демичеву, и, затем, коронный номер: ответ "Лит. Газеты" неизвестным нам гражданам, посетившим музей и написавшим туда, что этот музей надо сохранить. "Лит. Газ." ответила им, что они, видимо, ошиблись, что существует Библ[иотека] им. К. И. Ч., а никакого Музея - нет. О, лавры Герострата. Намечен уже писатель фронтовик, кот[орый] займет эту дачу. Но оба сына К. И. были фронтовиками, и один убит".

"27 декабря 1981 <…> Вы спрашиваете о даче. Пока все утихло. 31 марта 82 г. Корнею Ивановичу исполнится 100 лет. Дата указана в календаре и таким образом сделалась доступной пониманию Г. М. Маркова. Думаю, что до юбилея нас выселять не станут. А дальше - не загадываю. <…>"

"5 марта 1982 <…> Насчет дачи: вызова в суд пока нет. Слухов много. Писем в разные инстанции от граждан именитых, а также и не именитых тоже много. (Пенсионеры, учителя, рабочие предлагают, обращаясь в "Лит. Газ.", открыть подписку на сбор денег, чтобы отремонтировать дом, и шлют в газету пятерки и трешки.) В общем, много удивительного, т. е. кроме казенного юбилея существует еще и подлинный, с особенной ясностью проявляющий себя именно из-за слухов насчет дачи. "Простые" граждане просят сохранить музей и шлют деньги. Очень все странно.

Экскурсий - множество. Одни знают о судебном иске, другие нет. Пишут в книге отзывов разные разности. Недавно ученики 9-го класса какой-то московской школы написали: "Спасибо партии и правительству за то, что сохранили для нас этот замечательный дом".

А вообще-то я больше боюсь за Люшу, чем за дом".

В Доме - традиция: собираться 1 апреля (по случаю дня рождения Чуковского) и 28 октября( в день его кончины), - вспоминать, слушать архивные сообщения, словом, сберегать память. После 1982 года собрания сократились до одного раза в год - только в день рождения К. Ч., но осенью 1981 такое собрание, как мы видим из писем, еще прошло. Состоялась даже и однодневная выставка. Открывала собрание, как всегда, Лидия Корнеевна. И говорила она о судьбе Дома. Сохранилась магнитофонная запись её выступления.

Из выступления Лидии Корнеевны в Доме Чуковского 28 октября 1981 г. (дословная расшифровка магнитофонной записи):

"…Под угрозой находится его дом. И об этом доме я хочу сказать несколько слов. Мы сохранили рабочие комнаты Корнея Ивановича, и эту комнату, в том виде, в каком они были. Это вы все знаете. В этих комнатах очень много того, что называется "культурные ценности" - работы знаменитых художников, книги, интересные фотографии. Но я сейчас хочу сказать о другом.

Дело в том, что Корней Иванович никаким коллекционером и собирателем не был. У него, действительно, есть на стенах - и Репин, и Коровин, и Григорьев, портрет Хлебникова, и Маяковский. И среди его книг очень много интересного. Но он не коллекционировал ничего. Книги, которые стоят в кабинете - это либо инструменты для его работы, либо подарки ему как критику. И я думаю, что можно найти сейчас и в Москве, и в Ленинграде и во многих других, вероятно, городах - дома?, в которых собрано гораздо больше культурных ценностей, чем в этом доме, чем в комнатах Корнея Ивановича. У комнат Корнея Ивановича есть особое свойство, из-за которого я не могу себе представить их разрушение. То есть - не хочу себе представить.

Представить могу, но не хочу.

Дело в том, что у Корнея Ивановича кроме многих свойств таланта или характера, было еще одно, казалось бы, совершенно незначительное свойство - фотогеничность. Вот у нас очень много его фотографий всюду - и здесь, и там, на улице Горького. И напечатано много, и много не напечатано.

Удивительно он всегда на фотографиях "выходит". Очень мало плохих. Они почти все похожи. А это бывает довольно редко, потому что, если мы смотрим альбомы или собрания фотографий любого другого человека, то мы говорим: "О, как это похоже" или "О, ну это совсем не похоже".

У Корнея Ивановича таких фотографий, где можно было бы сказать - "знаете, это совсем не похоже" - почти нет, несмотря на то, что фотографы были разного качества. Я хочу сказать о его комнатах. Есть - люди, замечательные, крупные, большие, великие, которые в своих комнатах совсем не выражены. Это им нисколько не в минус - просто свойство такое, - человек себя иногда выражает в жилье, а иногда не выражает. Он выражает себя, скажем, только в книгах или в каком-нибудь другом искусстве, а комнаты его не выразительны…

Комнаты Корнея Ивановича, во всяком случае, на мой взгляд, поразительно на него похожи. Каждый раз, как я… уже привыкнув там бывать обыкновенно… ну, когда я здесь живу - те три дня в неделю, два раза в день, - потому что нужно закрывать окна, открывать окна и так далее… …Я каждый раз вхожу к Нему в комнату, и каждый раз вижу Его - в каждой там поставленной вещи.

Причем, заботы об этом у него совсем не было. Он вообще к вещам был равнодушен. Он старался, чтобы ему было удобно, чтоб под рукой было то, что нужно, но домовитости в характере не было.

Тем не менее, вот эти две комнаты, верхние в особенности, - в них все о нём говорит.

вообще занимался англо-американской литературой… Или, что он всю жизнь занимался Чеховым.

Он там виден весь - начиная от письменного стола и до последней торчащей на полке книги - это все он, все его Личность.

Отчасти, может, это сложилось так, потому что последние годы он жил только здесь, почти не ездил в город, и постепенно эти комнаты стали как бы его обличьем, его какой-то выразительной скорлупой.

…Когда он скончался, то была такая естественная мысль: снять маску с лица. Ну, мне этого не хотелось, другим родным очень хотелось, - она была сделана, насколько я знаю.

Но комнаты эти, вероятно, гораздо более выразительны, чем любое его изображение.

Вот почему, угроза Литфонда и Союза писателей, которые, казалось бы, должны были быть первыми хранителями этого достояния - мучительны. Потому что дело не в том, что некуда поместить вещи Корнея Чуковского. Картины можно отдать, подарить или продать, от многих не откажется Третьяковская галерея. Письменный стол Корнея Ивановича в конце концов поместится и у любого из нас и в Литературном музее. Библиотека легко поддается распродаже или дарению, и, казалось бы, ничего такого катастрофического нет в том, чтобы вот эти вещи… …ну скажем, мантия Оксфордского университета, - чтобы она бы висела где-нибудь в Литературном музее.

Но в данном случае это вещь недопустимая. Потому что нам поручена не ценная коллекция редких культурных произведений, а - человеческий облик, человеческое лицо, которое так выражено в этих комнатах.

Чаще всего я там бываю одна, ведь не я вожу экскурсии. Но все-таки несколько раз мне приходилось видеть, как люди входят в эти комнаты… при этом, люди самого разного культурного уровня, - и как они сразу начинают что-то понимать, еще до того, как им начинают объяснять, что "тут стоят все его книги, тут все английские, а тут все книги по Некрасову" - или что-нибудь в этом роде.

Там чувствуется его живая личность. Даже в плаще и зонтике. В "Энциклопедии Британника", которую я помню со своего пятилетнего возраста.

И потому мне кажется, что разрушить этот человеческий мир данного человека, который передает время, - что это поступок дурной.

…Я очень хорошо понимаю, что мы живем в таком благословенном соседстве, как дача Бориса Леонидовича Пастернака. И всё что я говорю, конечно, относится к нему в первую очередь. Мы будем все отвечать, если там будет сдвинут хотя бы волосок. Я хорошо понимаю, что, скажем, обязанность нашего поколения была бы сохранить комнаты Анны Ахматовой, от которой не сохранено ничего… …Остались отдельные вещи, которые, вероятно, я надеюсь, существуют в музеях, может быть, и в Пушкинском Доме. Но существует же дом Ахматовой, который… который превратился в никакой⁷.

…Это вещи я не соизмеряю, но мне выпало на долю - мне и моим близким - сохранить вот это - то, что дано здесь, в этом доме. И, несмотря на то, что я совершенно не вижу своей обороноспособности, ни своей, ни…

Я не знаю, как надо охранять эти комнаты.

Я знаю только одно, что отдать их на разрушение, то есть вывезти оттуда вещи Корнея Ивановича - есть преступление. Может быть оно меньшее, чем многие подобного же рода, но, тем не менее - это преступление и участвовать в нем я не хочу. И мне не хотелось бы, чтобы можно было потом сказать, что мы как-то не оборонили доверенную нам личность, выраженную в этих комнатах.

На то, что я говорю, естественно последует вопрос: "А что же надо делать?"

Я с полной откровенностью отвечаю - не знаю, что надо делать. Не знаю. Если бы я знала, что надо делать, я бы делала. Но попытки делались и делаются.

Примеривая и то, и другое, я ничего решительно не предлагаю ни себе, ни другим… Про себя я просто твердо знаю, что пока я жива, я буду стараться, чтобы стол Корнея Ивановича не выбрасывали со второго этажа. Что у меня из этого выйдет, я не знаю…

Я вспомнила в одном прекрасном стихотворении Инны Львовны Лиснянской замечательную строчку: "Защиты жди от слабого, от сильного не жди". И если у меня есть надежда на то, что этот дом все-таки сохранится, - под "домом" я понимаю комнаты, лицо, личность Корнея Ивановича, которые выражены в этом доме… И если у меня есть надежда, с которой я никак не могу расстаться, что будет сохранена такая святыня нашей страны, как дом Бориса Леонидовича Пастернака, - то я все время повторяю про себя эту именно строчку: "Защиты жди от слабого, от сильного не жди…""

"Заведующему отделом культуры ЦК КПСС; Копия: Редакция "Литературной газеты"

Очень просим Вас оказать помощь в решении одного вопроса, который касается культурного наследия писателя, одинаково близкого миллионам советских детей и взрослых. Речь идет о музее К. И. Чуковского в Переделкино.

В конце мая мы побывали на экскурсии в этом музее на даче писателя. Экскурсия была замечательной, она наверняка запомнится и нам и наши детям на долгие годы. Видимо, нет необходимости в этом письме напоминать о том, каким разносторонне талантливым человеком был Корней Иванович, хотя о многих гранях его литературной и общественной деятельности мы узнали именно в этом музее. Сколько интересных фактов и мыслей было в речи Клары Израилевны Лозовской, которая в течение многих лет работала секретарем Корнея Ивановича. В доме бережно сохранена обстановка, которая была при жизни Чуковского, в том числе сотни томов редких с его пометами, книги самого писателя, изданные в разных странах, замечательные игрушки, присланные ему в подарок, живописные работы Репина, Маяковского. Но мы были просто поражены, услышав в конце экскурсии, что, наверное, будем последними посетителями этого музея, так как есть распоряжение Правления Союза писателей СССР о том, что эту дачу передают одному из ныне здравствующих и остро нуждающихся в ней писателей.

Таким образом, музей закрывается и все те дети и взрослые, которые могли бы его посетить, будут лишены этой возможности.

Мы понимаем, что наиболее распространенный довод, который обычно приводят в таких случаях, звучит примерно так: "А если каждый захочет, чтобы в его квартире (или на его даче) устроили музей?" Возразить на это можно только одно. Чуковский - основоположник советской детской литературы, его знают и любят сотни миллионов детей и взрослых. На его книжках выросло много поколений советских ребят. Пожалуй, нет другого писателя у нас в стране, завоевавшего такую любовь и признание. В 1982 году все мы будем праздновать 100-летний юбилей Корнея Ивановича. Так как же можно директивным путем уничтожить то, что, может быть, через несколько лет придется по крупицам собирать вновь? Никакой экономией средств и стройматериалов не оправдать моральные потери от лишения нас и наших детей радости от встречи с "дедушкой Корнеем". Неужели Литфонд и Союз писателей не могут наши другого решения этой проблемы обеспечения жилплощадью своих членов?

Очень надеемся, что музей будет сохранен и получит официальные права, и справедливость восторжествует, как в книжках Чуковского [подписи]".

Документ, присланный из "Литературной газеты" этим посетителям музея заслуживает того, чтобы его привести целиком, до запятой.

"Литературная газета. 31 июля 1981 года.

Уважаемые товарищи!

Копию вашего письма получили.

Как нам известно, дома-музея К. И. Чуковского в поселке Переделкино не существует. Видимо, вы ошиблись. Там есть детская библиотека имени Корнея Ивановича. Она открыта для посетителей.

Всего хорошего.

Редактор отдела писем "Литературной газеты" А. Троян".

К 100-летию Чуковского создали Всесоюзную юбилейную комиссию с С. В. Михалковым во главе. Л. К. Чуковскую в нее не включили. Эмигрировавшая из СССР в 1981 году Сарра Бабенышева (друг семьи Чуковских) опубликовала в американской газете "Новое русское слово" статью "Дом Корнея Чуковского" : "…Я не завидую тому писателю, которому придется соревноваться в славе и работоспособности с Корнеем Чуковским. Как он будет ходить по этим ступеням? Что ему будет сниться?"

Из письма Л. К. Чуковской - А. И. Пантелееву:

"26/I 82

Дорогой Алексей Иванович.

Вы наверно уже знаете, что создана Комиссия для чествования К. И. по случаю 100-летия со дня рождения. Во главе - Михалков. Члены - мин<истр> культуры Мелентьев, председатель Комитета по печати Стукалин и др. высокопоставленные лица. Из писателей - Вы.

Пишу Вам, п<отому> ч<то> чувствую на расстоянии, как Вы взволнованы, обеспокоены - за нас, за судьбу дома.

после юбилейных торжеств. Но нет. Сегодня мы с Люшей получили судебные повестки с требованием явиться в суд (Солнцевский р-н, г. Видное) для предварительного собеседования. Явиться мы должны 1 февраля. Л<юша> просит, чтобы я не ехала. Ехать мне, конечно, тяжко, но не ехать - хуже.

По-видимому, выселение решено осуществить не после юбилея, а именно под гром юбилейных торжеств. Статьи, портреты, вечера, телевидение и пр. - и тут же выселение.

А дело ведь не в том для меня, что меня лишают дачи в Переделкине. Мне Переделкино не на пользу - и душе и телу. Дело в том, что уничтожат комнаты К. И., такие выразительные, такие его.

За что у них отнимают этот дом? Мне лично, да и Люше, будет только легче: мы разбогатеем - не придется платить каждый месяц 100 р. за дачу и 120 - Кларе Израилевне. Не придется думать о лампочках, испорченном водопроводе, крысах, невылазном снеге, засыхающих яблонях и т. д.

Ужасным моментом будет переезд. Непонятно, куда вывезти 5 тысяч книг, картины, письменный стол, лампы, шкафы, "штуковину" и т. д. И потом - как все это будет похоже не на вывоз, а на вынос.

Если разорение Музея произойдет, то оно будет . Книги, всё написанное К. И. - скажем, "Высокое Искусство", или "О Чехове", или "Современники" - будут переизданы - не в 82, так в 89 г., но комнаты - после уничтожения - собрать уже нельзя будет. <…> Одновременно с нами затевается выселение семьи Пастернака и Кассиля.

В дом Пастернака - хотя в нем сохранилось немногое - тоже стремится ежедневно поток посетителей. Я их понимаю: глянуть из того окна, из которого глядел Пастернак - уже счастье. Я бы всю эту местность назвала его именем - всё тамошнее им воспето - рощи, Сетунь, вьюги, кладбище.

Вот начала Вам писать, чтобы утешить Вас и успокоить, а вышло нечто другое. Нет, не другое. Это мое письмо - моя любовь к Вам, мое утешение - Вам. Я знаю, что в эти тяжелые дни Вы с нами, то есть с К. И., с памятью о нем - не с тою, которую призван воплощать Михалков - а с истинною. Не огорчайтесь! Никто из читателей "Лит. Газ<еты>" не спутает Вас с Алексиным и Ко.

Я здорова. У Л<юши> корректуры и бесконечные звонки - юбилейные - из всех журналов и газет. И повестка в суд. Она спокойна и разумна".

"Дорогой Сергей Владимирович!

Летом прошлого года мы говорили с Вами о даче К. И. Чуковского, и Вы сказали тогда: пусть живут. Я только что - стороной - узнал, что Литфонд передал все-таки дело о выселении в суд.

Не в том дело, "живут" или "не живут", а в том, что рушится единственный в своем роде неповторимый и невосстановимый мемориал лев?.. И - главное - где найдет пристанище дух Чуковского, в каком сарае, в каком чулане, на каких задворках?

Удачное время выбрали для выселения: сотая годовщина со дня рождения выселяемого!

На этот раз я обращаюсь к Вам не только как к руководителю писательской организации и не только как к хорошему человеку и доброму собрату по перу, но и как к председателю Юбилейной комиссии.

Подумайте, Сергей Владимирович, наверное что-нибудь можно сделать. Крепко жму руку.

Л. Пантелеев [1982]".

"друге советской детворы". Он ознаменовался и "народной стройкой" в Переделкине, - ведь Дом погибал, разваливался прямо на глазах. Об этой стройке можно было бы написать отдельную статью, - о том, как под полом, прямо во время экскурсий, ползали добровольцы, руками укрепляя фундамент, которого не было, - Дом, оказывается, стоял на воздушной подушке. Как и откуда они доставали строительные материалы. Какие гражданские профессии и ученые степени имели эти энтузиасты и какие города СССР они представляли. Музей же, повторим, не прекращал работать.

Из письма Л. К. Чуковской - А. И. Пантелееву

"8/X 82 <…> Фундамент под дачу подведен, крыльцо выкрашено, весь вход оштукатурен. Были бы и балконы починены теми же героическими руками, да нет досок (Литфонд нам ничего не продает; кирпичи, гальку, краску мы купили, а вот доски не удается). Но началась сейчас новая беда, с кот<орой> добровольцам не справиться: испортился один из газовых котлов, надо вызывать газовщиков и водопроводчиков, а это дело сложное. Вообще же в последний мой приезд дом был накануне взрыва (на котлах - 1200 вместо 70. Трубы раскалены и притом неравномерно, т. е. не только котел испорчен, а внутри радиаторов - пробка.) Предстоит новая возня - т. е. новый предлог для Люши не ехать в отпуск. В последн<ее> воскрес<енье> провела 9 экскурсий, всего 120 человек. Очень мучительны иностранцы - многие без языка - и непонятно, что с ними делать. Пришли, например, 40 человек финнов - какое-то финское землячество - из которых 20 не понимают по-русски <…>"

Из письма Л. К. Чуковской - Д. С. Самойлову

"20/XII 82 <…> У Пастернака же - и в его удачных и неудачных вещах - всегда благоухание. Благоухание - благоухание духа. Кстати, сегодня Евг[ений] Б[орисович]. отнес в Гослит первый том двухтомника: стихи, все, кроме стихов из романа.

формально то же, что у нас: т. е. Литфонд вцепился в нее зубами, судами, предполагает разделить ее на 3 квартиры и пр. Но у них защитой будет весь мир, и дай им Бог. Я же получила от неизвестных мне граждан письмо, оканчивающееся так: "Пусть Вас вылечит доктор Айболит и защитит Ваня Васильчиков". И, знаете, доктор Айболит у меня есть; Вани Васильчиковы за это лето поставили дом на новый фундамент, отстроили заново один из трех сгнивших балконов, сделали заново одно из двух крылечек, отштукатурили и оклеили заново весь низ (клеить больше нельзя было - начались дожди, а Вани работали только по субботам и воскрес[еньям]) - Вани Васильчиковы спасают дом, как могут, но против них сейчас не какой-нибудь там Крокодил с крокодилицей, а Георгий Мокеич ( Марков - П. К.) с женой и дочерью - Г[еоргий] Мок[еевич], выстроивший у себя на участке кроме своей еще две отдельные дачи - для великой Агнии Кузнецовой (его жены) и великой дочери (тоже член Союза). <…>".

О бедах переделкинских мемориальных домов заговорило иностранное радио. Однако, говоря о даче Чуковского, и "Свобода" и "Голос Америки" в силу, очевидно, своей непросвещенности толковали лишь о выселении родственников. В эфире прозвучало, что в доме Чуковского живет "дочь основоположника советской литературы", Лидия, "писательница и критик", и что её, как и родных Пастернака - выселяют. О музее, который эта дочь создала и который еженедельно принимает посетителей - ни слова. Лидия Корнеевна была огорчена: она-то как раз не торопилась апеллировать к Западу и собирать корреспондентов, не торопилась, понимая, что иностранных журналистов и так скорее всего будет интересовать лишь её "диссидентство". Но к тому, что о музее и подлинном литературном масштабе Чуковского там вообще не знают (или не хотят знать), наверное, была не вполне готова.

"В защиту дома Чуковского уже сказали свое слово такие деятели нашей культуры как Сергей Образцов, Аркадий Райкин, Вениамин Каверин, академик П. Л. Капица. Нельзя, мне кажется, оставить без внимания и голоса тысяч людей, сделавших удивительные записи в книгах отзывов. Пожалуйста, помогите мне УЗАКОНИТЬ действующий музей Чуковского и предпринять необходимые шаги по сохранению его мемориального Дома для будущих поколений его читателей…"

К заведующему Отделом культуры ЦК КПСС обратился в тот год и академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. Обратился лично.

"В Центральный Комитет КПСС тов. В. Ф. Шауро (лично)

от акад. Дм. С. Лихачева

Глубокоуважаемый Василий Филимонович!

Для познания творчества поэта особенно огромное значение имеет знакомство с местностью, с домами, где жил поэт, жил писатель.

Десятки тысяч людей приезжают в Переделкино и всех их будет беспокоить судьба дома К. И. Чуковского и дома Б. Л. Пастернака.

Дом К. И. Чуковского особенно посещается пионерами, для которых он в саду своем создал за свой счет библиотеку.

Дом Б. Л. Пастернака связан еще с могилой его сына - в саду перед окнами.

"работать" на нашу советскую литературу.

С уважением

Академик Дм. Лихачев 4. III. 82"

6 декабря уходящего, юбилейного года Чуковским пришла и повестка - в местный, Видновский суд. Через два дня у Л. Ч. случился сердечный приступ, заседание перенесли на 13 января следующего года. Судебные заседания - еще будут, будут и бесконечные их переносы. Но самое горячее время, такое, что "и не снилось нашим мудрецам", только начинало свой отсчет.

…А начался первый "послебрежневский" год (впереди еще знаменитая трехлетняя "чехарда генсеков") для почитателей Чуковского и посетителей его музея - почти идиллически. Печатный орган ЦК КПСС, Верховного Совета и Совета министров РСФСР, газета "Советская Россия" опубликовало пространный отзыв-статью журналистки О. Полозковой на юбилейную телепередачу, которую вел поэт Валентин Берестов. "…И вот мы в Переделкино, на даче К. Чуковского, в его рабочем кабинете. Медленно движется камера, открывая перед нами таинственный мир, в котором рождались многие произведения писателя. Мир сказочный, волшебный. …Книжные полки, старые фотографии, подарки". И так далее - подробное, со вкусом описание кабинета. А в конце совсем уж по-домашнему: "В кабинете Чуковского гостеприимно горят два окна. Мы прощаемся с Переделкином. Но еще раз встретимся с К. И. Чуковским, с этим светлым, добрым человеком, прекрасным сказочником, о котором по-доброму и талантливо было рассказано в передаче. Встретимся, читая его сказки". Через три дня после этой статьи, названной "Неужели в самом деле…", 22 января, печатный орган ЦК КПСС, газета "Советская культура" публикует большую фотографию - Корней Иванович с ребятами в Переделкине. Сказка за сказкой.

Из более или менее властных (т. е. официальных) защитников у Дома Чуковского к началу 1983 года был только один - Производственное бюро по охране и реставрации памятников культуры Московской области. Официальный штамп именно этой организации ("СОГЛАСОВАНО") был поставлен 4 января 1983 года на лист бумаги с текстом памятной доски на дом Чуковского.

"СОГЛАСОВАНО Начальник производственного бюро по охране и реставрации памятников культуры Управления культуры исполкома Мособлсовета [подпись]. 04. 01. 1983 № 52

Отважные работники этого бюро прекрасно знали, что Литфонд не подписал охранное обязательство на дом. Хранители музея догадывались, что установка доски - в любом случае - риск… За день до столетнего юбилея Чуковского (30 марта 1982 г.) секретарь правления Союза писателей СССР Ю. Н. Верченко (тот самый, напомним, коллекционер зайчиков, о котором говорилось во вступлении к нашей публикации) настоятельно воззвал к тогдашнему председателю Мособлисполкома Н. Т. Козлову - обуздать вверенное ему Управление культуры ("<…> Союз писателей СССР вынужден обратиться к Вам с просьбой о повторных указаниях Управлению культуры Мособлисполкома по существу вопроса, окончательно решенного, как мы полагали, в 1976 году"). Ну, Верченке не привыкать: он жаловался Козлову еще летом 1976-го, напомнив, что Союз писателей уже отменял старинное постановление Московской писательской организации о будущем музее, и прилагал к своему письму свежеизготовленный протокол.

…Тучи собирались, а в воскресенье, 17 января 1983 года, прямо на глазах у посетителей мемориальную доску - открыли! Точнее - установили, ведь представителей власти не было (не считая, конечно, представителя Производственного бюро по охране памятников А. Э. Клева⁸). Нынешний заведующий домом-музеем, тогда - рабочий машиностроительного завода АЗЛК и один из хранителей дома Сергей Васильевич Агапов, изготовил крепительные штыри для доски такой длины и прочности, что оторвать этот символ несгибаемости можно, кажется, было только вместе со стеной. На открытии мемориальной доски выступили писатели Лидия Лебединская, Владимир Глоцер, филолог Вячеслав Иванов. Тамара Владимировна Иванова сказала о том, что только с приездом Корнея Чуковского в Переделкино - в поселке появилась душа. Доска была установлена на той стене дома, за которой скрывалась так называемая "гостевая" комната. Именно в ней - казалось, еще совсем недавно, десять лет тому - трудился в свою последнюю зиму Александр Солженицын.

Тем временем, в подведомственных КГБ писательских организациях вызрела новая идея удушения непокорных дач-мемориалов: объявить о создании в литературном поселке …музейной экспозиции, дабы собрать под одной крышей (на одной стенке, на одном стенде и т. п.) всех переделкинских персонажей - от А. Фадеева и Н. Погодина до И. Сельвинского и К. Чуковского. Пойди, обвини тогда в невнимании к отечественной культуре! Где, в какой даче, в каком таком доме творчества разворачивать эту мифическую экспозицию, вешать эти мифические стенды, - литчиновники еще не решили, но - начали действовать. Только-только Министерство культуры РСФСР прислало в дом Чуковского комиссию, только-только тогдашний заместитель министра этого ведомства А. И. Шкурко (ныне почетный президент Государственного исторического музея) немного обнадежил Чуковских письмом от 28 апреля 1983 года, как вдруг дачу в спешном порядке снимают с охраны. И Шкурко пишет Е. Ц. Чуковской (14 июня 1983 г.) о том, что, узнав о будущем "литературном музее писателей", Минкульт "считает возможным согласиться с мнением о снятии с Государственной охраны дачи, в которой жил К. И. Чуковский". И - "в связи с этим" просит свое предыдущее письмо считать "утратившим силу". А ларчик-то открывался просто: за четыре дня до этого второго письма Совет Министров РСФСР (№ 949-р) принял специальное распоряжение об исключении дома Чуковского "из списка памятников истории и культуры, подлежащих охране как памятники местного значения" и готовности "оказать необходимую методическую помощь в организации указанной экспозиции". Подписана сия бумага была тогдашним Председателем Совмина РСФСР самим товарищем М. С. Соломенцевым. В 1983 году это было одно из его последних деяний на указанном посту: получив второго Героя Социалистического Труда, он скоро станет членом Политбюро и перейдет в руководство Комитетом партийного контроля, т. е. поближе к Андропову.

культуры мы опустим.

"Председателю Президиума Верховного Совета СССР тов. Ю. В. Андропову

Многоуважаемый Юрий Владимирович!

Я обращаюсь к Вам по поводу переделкинского дома Корнея Чуковского - дома, в котором он прожил последние тридцать лет своей жизни. Прошло почти 14 лет со дня смерти Корнея Ивановича, но в его доме, в его кабинете, в его библиотеке всё сохранено без перемен. За эти годы дом стал народным музеем, который посетили десятки тысяч людей со всех концов нашей страны и со всех концов нашей планеты. Они оставили удивительные по сердечности записи в семи толстых книгах отзывов нашего музея. <…> Вопреки всем ходатайствам и решениям по непонятным причинам нынешние руководители Союза Писателей в последнее время приумножили свои усилия по уничтожению дома Чуковского и его музея. Деятельность эта противозаконна, так как они добиваются и уже почти добились отмены государственного закона об охране памятников применительно к переделкинскому дому.

Прилагаю два документа, полученных мною за последние полтора месяца, которые говорят сами за себя.

не имеет и не может иметь никакого отношения к судьбе переделкинского дома Чуковского. Можно ли заменить комнаты, где жил Чуковский, ставшие слепком его жизни и его литературного труда - той будущей гипотетической выставкой, которую намерен устроить в Переделкине Союз Писателей? Обстановка кабинета и находящиеся там книги и личные вещи Корнея Ивановича имеют смысл только в тех стенах, которые хранят тепло его дыхания, звук его шагов и тот вид из окна, который был у него перед глазами.

<…> Ведь очень легко развеять по ветру несколько картин, несколько десятков фотографий, несколько тысяч книг и несколько десятков тысяч благодарных человеческих улыбок. Но надо ли это делать? Будет ли это полезно нашей культуре, нашим детям, нашему народу?

Принято считать, что все сказки Чуковского написаны, в сущности, на одну тему - о неизбежности победы добра над злом. Мне хочется надеяться, что с Вашей помощью победа добра над злом произойдет и в той истории, о которой я пишу в этом письме.

Прошу Вас оградить от беззакония и помочь сохранить для будущих поколений переделкинский дом Чуковского.

С уважением, Елена Чуковская. 22 июня 1983 г.".

имеет скромная газета Московского областного педагогического института имени Н. К. Крупской (ныне Московского Государственного областного университета) "Народный учитель", тихо издававшаяся с 1950 года тиражом 999 экземпляров? А между тем именно в ней, 29 июня того же года, за подписью студентов второго курса исторического факультета А. Р. Парамонова и О. А. Ермоловой был напечатан очерк "В пенатах К. И. Чуковского". Ближе к финалу этой живописной статьи есть такие слова: "…и теперь Литфонд хочет передать дом другим владельцам в качестве дачи. Нельзя оставаться равнодушным, когда знаешь, что дому-музею грозит опасность. Как не могут понять те, кто хочет перенести экспозицию музея в другое место, что экспозиция потеряет значительную часть своей прелести. Сейчас мы не мыслим себе музей К. И. Чуковского вне Переделкино и дома, где сейчас находится музей. Дом в Переделкине теперь не просто здание. В сознании людей он так и останется местом, где жил и работал настоящий Человек".

Где-то они сейчас эти замечательные студенты, рабкоры своей "ведомственной" газеты?

А в конце лета того же года заместитель министра культуры РСФСР, то есть ведомства, казалось бы, окончательно отряхнувшего прах со своих ног/рук, - неожиданно получает письмо не от кого-нибудь, а от нобелевского лауреата по литературе Генриха Бёлля. От Бёлля, которого к этому времени в СССР уже почти не печатали (главным образом из-за его общения с Солженицыным), но не считаться с которым было нельзя. И министерство через пару месяцев ответило. Эти исторические документы мы посчитали нужным привести целиком.

"23 августа 1983 года

Господину Шкурко, заместителю министра культуры РСФСР Москва

Во время моего последнего визита в Советский Союз летом 1979 года я с огорчением установил, что дома писателей Чуковского и Пастернака в Переделкине выглядят столь запущенными, что их состояние на грани катастрофы.

Между тем я узнал, глядя на фотографии, которые это подтверждают, что оба дома сейчас находятся в прекрасном состоянии, достойном имен этих великих писателей и благодаря одобрению Вашего министерства от 28. 4. 83 года включены в ряд советских культурных памятников, как это принято по русским и советским традициям. Дома многих известных поэтов и писателей сохраняют, чтобы дать возможность народу приблизиться к обстановке их жизни.

Я был очень удивлен, когда узнал, что статус установленный Вами 28. 4. 83 года был взят назад. Разрешите мне Вас попросить еще раз пересмотреть это неожиданное изменение статуса. Для всех посетителей Советского Союза возможность побывать в столь содержательных музеях - это одно из очень важных впечатлений.

С благодарностью за Ваше внимание и дружескими пожеланиями

"

"ФРГ 5165 Хюртгенвальд-Гроссхау господин Генрих Бёль

Уважаемый господин Генрих Бёль!

Ваше письмо от 23 августа этого года получил со значительной задержкой и, находясь в отъезде, не мог сразу ответить.

Мне понятна Ваша озабоченность сохранением мемориальных памятников, связанных с известными советскими писателями. Должен сказать, что идеи охраны и использования памятников истории и культуры в Советском Союзе не только разделяются и активно поддерживаются широкой общественностью, но давно уже стали предметом последовательной государственной политики. Позволю себе сослаться, что только в Российской Федерации за последние десять лет на основе сохраненных, восстановленных и отреставрированных зданий-памятников открыто более 100 мемориальных музеев. В их числе музеи А. Чехова и М. Лермонтова в Москве, А. Блока в Ленинграде, И. Тургенева в Спасском-Лутовиново, Ф. Достоевского в Омске, М. Салтыкова-Щедрина в Калинине, Н. Чернышевского в Астрахани, К. Федина в Саратове, А. Толстого в Куйбышеве, А. Фадеева в Приморском крае и многие другие.

Это касается затронутого Вами вопроса о бывших дачах К. Чуковского и Б. Пастернака в поселке Переделкино. Дача К. Чуковского действительно была поставлена на охрану как памятник местного значения и мы исходили из этого статуса, что нашло, в частности, отражение в письме от 28. 04. 83, на которое Вы ссылаетесь.

Однако более детальное и всестороннее изучение вопроса с учетом перспективы дальнейшего использования этого здания как объекта музейного показа выявило определенные противоречия, объективно связанные с характером самого поселка. Переделкино - традиционное дачное место творчества, жизни и отдыха многих известных советских писателей. Наряду с К. Чуковским и Б. Пастернаком, здесь жили и работали такие выдающиеся писатели как К. Федин, А. Фадеев, М. Шагинян. С Переделкино связаны Л. Леонов, Б. Лавренев, В. Шкловский, В. Иванов, Л. Кассиль, С. Наровчатов, А. Довженко, Р. Рождественский, А. Вознесенский, Е. Евтушенко и ряд других достаточно известных советских писателей и поэтов.

Поэтому выделение одного-двух объектов из целого комплекса потенциальных памятников, связанных с целой плеядой литераторов, вряд ли оправдано, во всяком случае, спорно. Если же рассматривать такой подход как начало тенденции, это будет означать прекращение в ближайшей перспективе функционирования Переделкино как дачного поселка писателей. При этом нужно учитывать, что все дачи поселка являются собственностью не государства, а Литературного фонда Союза писателей СССР, задача которого состоит в обеспечении наиболее благоприятных условий творческой деятельности и отдыха писателей. Сочетать эту цель с созданием в поселке нескольких объектов широкого публичного показа крайне трудно.

Поэтому было признано более разумным создать в поселке в ближайшее время единый литературный музея писателей, живших и работавших в Переделкино, в котором материалы о К. Чуковском и Б. Пастернаке найдут, естественно, свое достойное место. Замечу также, что детская библиотека, построенная К. Чуковским, сохраняется как мемориальный объект и продолжает свою деятельность в поселке.

К сожалению, Ваш информатор не сообщил Вам эти доводы, которые были ему изложены в письме от 16. 06. 83 г. ("информатор" - это, как догадался читатель, Лидия и Елена Чуковские - П. К.)

С глубоким уважением и добрыми пожеланиями,

А. Шкурко, заместитель Министра культуры Российской Федерации

Москва

26 октября 1983 г.".

1985-го знаменитый детский писатель Эдуард Успенский напомнит в письме руководителю Союза писателей что это "только могилы бывают братскими". Но это будет чуть позже. Пока же страной управляют из больничной палаты, в музее проводится по 10 экскурсий в день, а судьбоносное для дома Чуковского судебное заседание назначается на конец ноября. Лидия Корнеевна готовит свою речь для суда (сохранились ключевые наброски этого выступления и фрагмент тайно сделанной магнитофонной записи).

Из дневника Лидии Чуковской:

"27 октября 83, четверг, Переделкино.

<…> Это удивительная комната. Вчера я тут была одна и как всегда поднялась наверх и постояла там, слушая её музыку - музыкальную шкатулку. Я так каждый раз делаю: стою, слушаю, и вглядываюсь в Деда: вот он по тропинке в мой домик, вот он, со свитой, из Д<ома> Т<ворчества> движется по улице к дому и издалека слышен его голос, вот он зимой входит в дверь, отворив дверь перед собою палкой и почему то не затворяя ее за собой, хотя на улице мороз - и мороз вместе с ним вваливается в дом; вот он - на могиле М<арии> Б<орисовны>, вот он... и так без конца.

У его комнаты, кроме всех уникальностей, книг, игрушек и пр<очего> - особые чары, кот<орые> были менее видны при его жизни ( п<отому> ч<то>там все было еще в живом движении), а теперь видны, осязаемы. Эти чары - ее гармония, гармоничность, соединение труда, веселья и печали души. Он и сам не заметил, как создал из своей комнаты произведение искусства. И вот почему, находясь в ней, чувствуешь: "этого нельзя разрушать". И вот почему она подлежит разрушению".

"3/IX 83 <…> А на даче К. И. пока что становится все великолепнее: вся отштукатуренная, выкрашенная заново в желто-золотой цвет. Выкрашены уже и все нижние окна, а вокруг дома, как прежде, растут высокие флоксы. Осталось только выкрасить окна в верхнем этаже - спешим, пока нет дождя. На днях позвонил молодой голос: "говорят незнакомые студенты. Разрешите нам приехать поработать на стройке". Вот завтра их ждем. Раздобыли лестницу. Но я весь день, сидя в городе, буду бояться 1) чтобы кто-нибудь не упал 2) как Л<юша> одна справится с десятками экскурсантов и обедом для работающих?

Но, знаете, Алексей Иванович, Люшенька говорит: "Я не жалею, что выезжать нам придется из заново отстроенной дачи. Не следует оставлять после себя выжженную землю. Пусть тот, кто въедет, убедится, что здесь жили люди, а не скоты".

Я согласна. Вот не знаю, согласятся ли наши строители - не роптать.

Я рада, что благодаря судебной волоките, столько людей успело еще побывать в доме К. И. и еще успеет. Мы будем украшать дом и сад до последнего дня. Вот только сад - погибшие яблони, вишни и жасмин - восстановить не успеем.

Женя Пастернак говорил по телефону с одним средней высоты чиновником в Мин. Культуры. Тот сказал ему: "Нам трудно противостоять С<оюзу> П<исателей>. Это очень сильная организация".

Оно так - если иметь в виду ее гениальную верхушку. <…>".

24 ноября 1983 года на машине детского писателя Павла Катаева (в отличие от своего отца, он поддерживал с Чуковскими добрососедские отношения), ответчики поехали в близлежащий городок Видное. События этого ноябрьского дня предсказать, кажется, не смог бы тогда никто. В истории советского права случилось из ряда вон выходящее происшествие.

Как это было уже не раз, ответчики представили суду свои документы - письма известных людей в защиту дома, многочисленные выписки из книг отзывов (которые, впрочем судебные работники всегда игнорировали: "Это не документ"). С обращением к суду выступила и Лидия Корнеевна. Сохранился небольшой фрагмент магнитофонной записи этого выступления (звукозаписывающий аппарат лежал в сумке у К. И. Лозовской).

"…Если у вас ко мне больше нет вопросов, то я хочу сказать несколько слов об этом деле. Я прошу прощения заранее у всех юристов, специалистов… Я - не юрист, и буду говорить только по существу дела. Я хочу сказать, что один посетитель нашего музея, посмотрев музей, прослушав экскурсию, уходя, спросил: "Правда ли говорят, что отсюда выселяют?" На что ему сказали, что - да, такие попытки предпринимаются. Он тогда ответил: "Это есть покушение на преступление".

Конечно, это ответ не очень сильно грамотного человека, может быть, даже немного смешной, но, по-моему, очень точный.

Самый этот иск, - то, что литературная организация [Литературный фонд] хочет уничтожить этот дом и этот музей, - мне кажется покушением на преступление.

И я просто обращаюсь к суду с просьбой: защитить нас от покушения на это преступление.

…

А я хочу говорить о другом.

Дело ведь не только в экспонатах, которые там, [в переделкинском доме], хранятся. Существует культурная традиция нашей страны, по которой - на первом месте - конечно стоят книги писателя, а на втором месте - по ценности для потомства и современников - его жильё.

Поэтому когда тут рассказывают о каком-то [новом] музее, который, кажется, будет, и [спрашивают], передадим ли мы туда предметы…

Ведь речь идет не о передаче экспонатов куда бы то ни было.

…Вообще Третьяковская галерея от репинских портретов не откажется, и [наверняка] найдется [какое-то] культурное учреждение, куда можно [будет] передать экспонаты… Но - не найдется жилья Чуковского.

…Жилья, куда приходят люди.

…И - тянутся люди".

Из отзывов посетителей дома-музея Корнея Чуковского (избранные выписки из семи тетрадей были сделаны специально для суда; они составили 47 машинописных страниц, в них были представлены более двухсот записей, начиная с января 1971 года и до ноября 1983-го).

"7. II. 1971 г.

"Переделкино", очень довольны, что нас пустили осмотреть кабинет нашего любимого Корнея Ивановича. Это очень дополняет наши знания. Мы очень хотели бы, чтоб из его дачи организовали литературный музей. Это необходимо и нам, взрослым, и детям особенно. Присутствовали 85 человек. (т. 1, стр. 2)

25. IX. 71

Дорогой Корней Иванович, были у Вас в гостях, извините, что без приглашения.

Тронуты до слёз. Любовь Вам бесконечная и низкий поклон от ленинградцев (подписи). (т. 1, стр. 16)

4. ХП. 71 г.

русский народ. Да и не только русский (подпись). г. Сызрань, Куйбышевской области. (т. 1, стр. 23)

16. VIII. 72 г.

Удивительное впечатление оставляет кабинет К. И. Чуковского: ясно представляешь себе, как много знал и видел писатель, каким непрерывным трудом была наполнена вся его жизнь. Эти комнаты как бы впитали, а теперь хранят черты личности писателя - мудрость и простоту, широкую образованность и предельную житейскую неприхотливость, требовательность и сердечность. Достаточно посмотреть на книги, собранные Корнеем Ивановичем, чтобы понять всё многообразие интересов, широту знаний, разносторонность творческой деятельности К. И. Чуковского.

Думается, что кабинет Чуковского - именно в таком неизменном виде! - это по существу чудесный музей, который даёт пищу и уму и сердцу посетителей. Спасибо! А. Гордон, доцент Таджикского госуд. университета, г. Душанбе (т. 1, стр. 62).

16. VI. 73.

"Здравствуй, замечательная страна Лип-по-по, воспетая лучшими поэтами нашего детства" (Айболит, 66)

Странно, но у меня ощущение, что мне тут все знакомо, всё притягательно, во всем тепло дивного Корнея Ивановича.

Он и наш общий и каждого - он и мой.

Мой - оттого, что я вырос на его стихах.

Мой - оттого, что его любовь к детям мне очень близка.

Мой - оттого, что моя любимая работа "Айболит, 66" - его Айболит.

Это очень хороший дом, его надо сохранить - искусство для детей нуждается в своих реликвиях!

С любовью Ролан Быков. (т. 1, стр. 119)

14. VII. 1973.

"Современники", захотелось побывать там, где жил любимый с детства писатель. Попала не в музей, не в холодную атмосферу жилища оставленного, а в Дом, в домашнюю обстановку с такой любовью сохраняемую.

Т. Р. Дельвиг-Горленко. (т. 1, стр. 131)

8. XII. 1974.

Большое моё счастье посещение дома, где жил и работал крупнейший писатель, знаток детской души Корней Чуковский. В Болгарии он широко известен, популярен, мы его любим. Желаю этому дому стать музеем!

Ангел Тодоров, писатель, председатель Союза переводчиков Болгарии (т. 3, стр. 54)

Большое спасибо за то, что Вы сохранили дом Корнея Ивановича таким, какой он есть. Это первый живой музей писателя, который мы видели.

Десятиклассники школы № 875 г. Москвы. (т. 3, стр. 103)

Я, Гриша Котов и Вася Морозов побывали в гостях у дедушки Корнея. Нам больше всего понравились паровоз, мантия и пружина. (т. 4, стр. 1)

19. 4. 77.

Мы глубоко благодарны тем, кто сохранил для литературы, для истории, для людей благородный и трогающий душу облик Корнея Ивановича Чуковского, который и сейчас, кажется, жив в этом доме.

Сотрудники отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им В. И. Ленина (подписи) (т. 4, стр. 75)

Впечатление огромно и даже неожиданно - целый мир литературы и искусства России в этом большом человеке, прожившем огромную жизнь и донесшим до нас дух своих современников. В Доме Чуковского всё впечатляет, кажется, что хозяин где-то недалеко, в саду, в лесу - где-то рядом. Наши дети притихли, оны потрясены тем, что ожил для них их любимый писатель, которому мы все, взрослые, благодарны за необыкновенную любовь к детям… Потомки декабристов Нарышкина и др. (подписи) (т. 4, стр. 157)

5. 05. 1979.

Основное впечатление, которое осталось у нас можно выразить так: мы побывали в доме книги, встречаться с его друзьями. Кусочек этого счастья мы сегодня взяли с собой.

Харьков, Киев (подписи) (т 5, стр. 34)

25. XI. 79.

У вас здесь очень хорошо. За окном идет снег, мы сидим в голубой гостиной, населённой старинной мебелью. Здесь всё живое… От синих стен, ковра и картин на стенах веет теплотой. Когда входишь сюда, попадаешь в атмосферу покоя и сосредоточенности в себе. И постепенно преследует чувство, что вот-вот сюда войдет Корней Иванович… Большое спасибо за то, что можно попасть в этот дом.

Студенты Полиграфического института (т. 5, стр. 68-69).

Мне тут очень понравилось. Я уже была тут с классом. А сегодня привела папу, маму и сестрёнку. Большое спасибо за интересную экскурсию…

Аня Михненко (т. 5, стр. 78)

11. V. 80.

От лица строителей Байкало-Амурской магистрали хочу выразить искреннюю благодарность… за теплый прием в неурочный час.

"Московский комсомолец" А. Чемеков (т. 5, стр. 84)

17. 8. 80.

Очень, очень присоединяюсь к тому, что написали все предыдущие. Нужен музей, нужен ремонт, нужна К. И. Лозовская. Спасибо.

Эльдар Рязанов (лауреат Госуд. премии) (т. 5, стр. 107)

октябрь 1980.

… Таков и этот чудесный дом сказочника, друга нашего детства и юности. И просто невозможно, чтобы этого дома не стало… Музей этот создан любовью и ею стоит, и мы все, кто приходит сюда, должны помочь сохранить и сделать его настоящим "большим музеем". Прошу, если будет нужна любая помощь, обратиться ко мне [адрес, телефон]. Черкасова С. С. (т. 5, стр. 128-129)

12. IV. 81.

[перевод с итальянского:]

Альдо Де Яко (т. 5, стр. 151)

10. V. 1981.

С благодарностью за прекрасную экскурсию и за возможность познакомиться с прекрасными материалами, которые важны для всех, изучающих русскую культуру XX века.

Ниша Хом (Венгрия, Будапешт) (т. 5, стр. 156)

Я вдыхаю аромат бесконечной доброты, культуры и благородства в этом доме, что может быть дороже этого!.. Спасибо.

Ирина Карумян, литератор, Ереван (т. 5, стр. 158)

30. V. 81. В этом доме - кусочек совести человеческой. Не потерять бы и его!

А. Кардаш, г. Москва (т. 5, стр. 163)

Мы, пионеры 891 школы города Москвы пришли в дом нашего любимого писателя К. И. Чуковского.

Мы любим доктора Айболита, мы любим Бибигона и боимся Бармалея. Здесь всё так чудесно, как в книжках Корнея Ивановича.

Нам понравилась очень лекция сотрудника музея. А ещё нам очень понравился лев и паровозик, который тоже как живой и тоже как будто вышел из сказки. И весь дом, такой таинственный и прекрасный.

Спасибо партии и правительству за заботу о детях и за то, что сохранили музей для нас.

".

Из статьи Лидии Чуковской "Куоккала - Переделкино" (1996)

"В 1983 году администрация Городка писателей подала иск в суд районного города Видное - иск о выселении нашей семьи из незаконно занимаемой дачи.

Первое заседание районного суда под председательством судьи О. Широковой, при участии женщины прокурора Л. Н. Тумановой и юристов, представляющих обе враждующих стороны, состоялось 24 ноября 1983 году.

Представитель администрации городка сообщил, что я занимаю писательскую дачу незаконно, потому что дачу имеют право занимать лишь писатели, я же таковым не являюсь. Мы (я и моя дочь) отвечали, что в даче располагаемся не мы, а музей "Дом Чуковского в Переделкине", что музей весьма почитаем и посещаем, что мы можем предъявить записи и отзывы множества посетителей. Мы перечислили также культурные ценности, хранящиеся в Доме - ценности, которые мы обязаны сохранить в интересах общества. Нам отвечали, что статуса государственного музея дача Чуковского не имеет. И что если каждую дачу умершего писателя превращать в музей, то - где же тогда поселять "живых и действующих" писателей.

Я привела историю Музея Александра Блока. После кончины великого поэта квартира его и вещи почти не сохранились, и когда музейные работники через много лет взялись за работу, - кое-что из подлинных вещей было найдено, кабинет почти восстановлен, а вот в комнате, где он скончался - не сохранилось ничего. Пусто. Поставили стол, на стол положили маску и на нее направили свет. "Я не равняю Чуковского с Блоком, - сказала я, - но зачем же уничтожать то, что существует, живет - разрушать, чтобы потом восстанавливать заново?" "А восстанавливать, - повторяла я, - придется".

Судья Ольга Игоревна Широкова, женщина с умными и острыми глазами на замкнутом суровом лице, прервала мои рассуждения внезапным вопросом: "Суду необходимо осмотреть спорную дачу. Транспорт есть?" Представители обеих враждующих сторон отвечали: "есть"... От Видного до Переделкина - 70 километров. Мест в машинах хватило всему составу суда - О. И. Широковой, Л. Н. Тумановой, народным заседательницам - и мне, и моей дочери, и представителям выселяющей стороны. Приехали. Дрожащей рукой я отворила дверь дома. (Тапочки, тапочки в ящиках, тапочки для посетителей...) День не приемный, посетителей нет.

С бесстрастными строгими лицами представители суда ходили из комнаты в комнату, осматривали игрушки, книги, автографы, фотографии наверху и картины - Коровина, Григорьева, Репина - и хрусталь, и карельскую мебель внизу.

Впереди шла Широкова - молчащая, сосредоточенная с замкнутым суровым лицом, следом за нею весь состав суда. Молчание. Только однажды, проходя в передней мимо большой, цветной фотографии Корнея Ивановича (перед ним крохотная девочка с огромной книгой под мышкой, высоко задрав голову, чтобы увидеть его лицо) - одна из заседательниц шепотом спросила у меня: "В чем же дело? Ведь это богатейший музей... ".

Я шепотом ответила: "Ненависть".

вернулись в Видное.

Мне неизвестно, была ли осведомлена Ольга Игоревна о <…> документе, подписанном председателем КГБ Ю. В. Андроповым⁹. Но как бы там ни было, суд вынес нежданный мною приговор: "Музею - быть. Истцу отказать". Доблестная женщина, прокурор, во время суда перешла на сторону защиты. Случай небывалый!

Представитель истца заявил: за десять дней я прекращу это безобразие. И немедленно перенес иск в следующую инстанцию, в городской суд города Москвы. И прекратил: приказано было заново решать дело в Видном, но в другом составе суда. (Насколько мне известно, судья Широкова и прокурор получили взыскания.)".

Из протокола судебного заседания 24 ноября 1983 г.

"Прокурор:

Считаю, что это исключительный случай. Имеем дело с музеем на общественных началах. Он функционирует. Считаю, что иск о выселении преждевременный. Прошу суд отказать в иске. Встречное исковое заявление прошу удовлетворить. Прошу продлить срок аренды".

Из письма Л. К. Чуковской - А. И. Пантелееву

29. XI. 83

пишу Вам.

Что сказать? День 24-го был счастливый, п<отому> ч<то> мы видели хороших, умных, справедливых, хотя и не весьма интеллигентных людей. Разумеется, и приговор в нашу пользу ("в иске Литфонда отказать, аренду с Ч<уковскими> продлить на 3 года") - это радость. Но она может оказаться недолгой, п<отому> ч<то> истец намерен апеллировать. Апелляция д<олжна> быть подана в течение 10 дней. Итак, мы каждый день ждем повестки.

Моменты во время разбирательства бывали и тяжелые и очень напряженно-драматические. Тяжело было, когда директор городка и Дома Тв<орчества> (В. Т. Оганесян - П. К.) на вопрос судьи: "почему не совершался в доме ремонт? " ответил не моргнув: "Мы хотели делать капитальный ремонт дачи К. И., но его наследники не позволили". А я ведь этого директора лет 25 знаю, он человек в общем добродушный, и не вор, и у К. И. бывал и даже на суде только что говорил правду в нашу пользу, а потом вдруг так... Это его научил кто-то, сам он не додумался бы до такой подлой лжи¹⁰. Тяжело было выносить злобу, клокотанье и ненависть юрисконсульта Литфонда, он орал на нас просто с пеной у рта. Драматический момент - суд (уже, как мы тогда не понимали! клонившийся на нашу сторону) стал настаивать, чтобы Л<юша> и я обязались впоследствии отдать "реликвии" Литфонду в их будущий музей. Это суду было нужно, чтоб решить дело в нашу пользу. Но Люша сказала:

- Нет. Литфонду ни единой нитки.

- Литфонд унижал, оскорблял нас целые годы. Ни на одно мое заявление никакого ответа. Разрушил дачу К. И.

- Значит, из-за обиды?

- Да, из-за обиды... И из-за того, что это - ненадежные руки. Я буду обдумывать судьбу дома и вещей, но Литфонду никогда ничего.

- И вы тоже, Л. К.? - обратились ко мне.

Тут уж на нас кинулась и наша защитница, но мы стояли твердо. И я любовалась Люшиным металлом.

(На обратном пути наша юристка нас бранила. "Вы должны были обещать, вас это ни к чему не обязывало". - "Нет, мое слово меня обязывает".)

Но все это пустяки по сравнению с большими радостями! После моего выступления (сбивчивого) - речь прокурора защитительная"В иске Литфонду отказать... ". А потом чужая женщина, плачущая. Л<юша> у нее: "Отчего вы плачете? " - "От счастья". И две чужие женщины при мне подошли к столу судей, поклонились:

- Спасибо вам.

(Это не "зала суда", а "комната суда", метров 18. "Публики" не было, т. е. было, кроме участников, человек пять...) Очень хорошо прозвучали в моем выступлении слова, украденные мною из Вашего письма к С<ергею> В<ладимировичу> [Михалкову]. Почему я совершила плагиат и не назвала ни Вас, ни его? 1) Приобщить этот документ к делу нельзя было, ибо обращен он не в суд 2) Вы на копии не поставили даты 3) юристка нам советовала говорить только о Литф<онде>, а не о С<оюзе> П<исателей> 4) целиком мне Ваше письмо прочесть не дали бы, Ваш диалог с С. В. ("ты сказал мне" и пр.) "не к делу". А прочла я замечательные строки о духе К. И., живущем в доме. Очень сильные, и их поняли и услышали все.

Я считаю, что защитил свой дом сам К<орней> И<ванович>: у суда мнение переменилось, когда они осмотрели <…>"

Радость, действительно, оказалась недолгой: 14 декабря 1983 года состоялась кассация, решение Видновского суда было отменено, а дело направлено в ту же инстанцию в ином составе судей. В феврале 1984 года Е. Ц. Чуковская написала председателю Верховного суда СССР Льву Смирнову, напомнив, в частности, и о том, что под давлением истца третья сторона, вошедшая в суд (Производственное бюро по охране памятников истории и культуры) была устранена из дела. И процитировала историческое решение суда.

Из письма Е. Ц. Чуковской - Л. Н. Смирнову:

"24 ноября 1983 г. Видновский городской народный суд разбирал дело, выезжал на место и записал в своём решении, что "ликвидация существующего музея нанесет непоправимый ущерб государству и советскому обществу, духовным потребностям советских граждан". <…>

Глубокоуважаемый Лев Николаевич! Зная Вашу занятость, я опускаю многие, может быть и существенные детали этого странного дела. Скажу напоследок, что десятки тысяч советских людей - академики, писатели, артисты, строители, учителя, рабочие, ветераны партии и труда, сотрудники НИИ, юристы, военнослужащие высказали своё отношение к Дому Чуковского в семи толстых книгах отзывов нашего музея. Они просят сохранить этот Дом для будущих поколений. Наши многочисленные посетители восприняли решение Видновского народного суда как справедливое и единственно возможное. Оно наглядно способствовало укреплению авторитета нашего Суда. Это и даёт мне смелость обратиться к Вам по делу формально гражданскому и жилищному, а фактически общественному и имеющему государственное значение.

от 14 декабря 1983 г.".

1 марта аналогичное письмо было отправлено и тогдашнему министру культуры П. Н. Демичеву. "<…> Руководители СП СССР забывают, что есть вещи, которые даже они не могут отменить. Они не в силах вытравить память о Корнее Чуковском, оставшуюся в сердцах миллионов его читателей, погасать интерес к его личности, биографии, к обстановке его жизни. Они не властны заглушить звуки шагов и голоса десятков тысяч посетителей Дома Чуковского, шум народной стройки, возродившей Дом из разрухи. Не удастся уже теперь перечеркнуть и выводы народного суда, разбиравшего дело о Доме Чуковского. Если после всего этого их административное рвение все же увенчается успехом и Дом Чуковского будет уничтожен - наша культура и наше общество ничего не выиграют. Ведь разрушить мир Чуковского недолго, а воссоздать его будет невозможно".

Союзный и республиканский советы министров тоже получили по соответствующему письму.

А на следующий день после письма Демичеву, 2 марта, в музей поздно вечером (на даче находилась Л. К. Чуковская со своей помощницей Ж. О. Хавкиной и К. И. Лозовская) приехал начальник секретариата Президиума Верховного совета СССР, первый заместитель заведующего Общим отделом ЦК КПСС - Анатолий Иванович Лукьянов.

Этот удивительный визит состоялся благодаря хлопотам писательницы Лидии Либединской. Лукьянову провели экскурсию (партийный деятель обнаружил отличное знание истории литературы и живописи) и с группой сопровождающих он удалился. О суде и кассации не говорили. Вскоре пришло известие о том, что Лукьянов готовит доклад Черненке, намереваясь подписать у того письмо в Союз писателей с предложением сохранить дома Чуковского и Пастернака как самостоятельные мемориальные музеи. Возникла необходимость надписать книги Корнея Ивановича - начальству, а также подготовить новые письма с подписями знаменитостей - от Образцова и Райкина до Капицы, Каверина и Лихачева.

…

О той, почти фантастической истории, которая произошла между визитом Лукьянова в Переделкино и очередным приговором музею Чуковского, - узналось 12 лет спустя, из книги воспоминаний помощника Черненко Вадима Алексеевича Печенева, который, оказывается, и был застрельщиком в попытке спасти переделкинские музеи на самом высоком уровне. Причем, в обход Отдела Культуры ЦК, "ибо уже хорошо представлял позицию его руководителя" (В. Ф. Шауро - П. К.). Заручившись поддержкой Лукьянова ("учитывая его слабость к поэзии") Печенев поговорил с Черненко, который и попросил подготовить соответствующее письмо для руководителя Союза писателей - Маркова. Во второй половине марта 1984 года такое письмо было отправлено¹¹.

В это трудно поверить, но Марков отказал Генеральному секретарю ЦК КПСС в его просьбе! Печенев вспоминает, что чиновник из Союза писателей привез "секретное" послание от Маркова в приемную Черненко. В нем автор сибирской эпопеи "Строговы" и дважды Герой соцтруда (вторую звезду он получил как раз в том самом, 1984 году), подробно рассказал генсеку о поселке Переделкино и живших там писателях. Затем, "поблагодарив К. У. Черненко за "товарищеское письмо", напомнившее о необходимости "ускорения решения ряда вопросов", он сообщал, что поскольку невозможно весь дачный поселок превратить в музей, то "мы", как писал он, пришли к единодушному решению о построении в Переделкине специального музея, который увековечит память видных советских писателей". ¹²

… мемориальный музей его, Георгия Мокеевича Маркова, имени, который просуществовал пятнадцать лет до начала президентства В. В. Путина.

В конце апреля 1984 года суд принимает очередное решение о выселении. Жалобы, кратковременные отсрочки, последние заседания… Представитель истца уверенно врет, что "есть куда перевезти" из дома Чуковского все экспонаты. Е. Ц. Чуковская демонстрирует суду фотографию ободранного, полусгнившего коттеджа на территории дома творчества со свежеиспеченной табличкой на стене: "Литературный музей". Сюда что ли?

А 8 июня 1984 года "Литературная газета" сообщает о секретариате правления СП СССР, где декларируется решение "о строительстве в районе поселка Переделкино филиала Государственного Литературного музея, в котором можно было бы развернуть экспозиции, посвященные жизни и творческому вкладу в советскую литературу выдающихся мастеров слова". В предшествующем этой цитате абзаце - список мастеров, где помимо К. Федина, Л. Соболева, Ф. Гладкова, Н. Тихонова, К. Тренева, В. Кочетова и других есть "К. Чуковский" и "Б. Пастернак".

Казалось, битва проиграна, хотя суд и откладывается до осени. Но слабый свет еще брезжит. "Болельщики" музея Чуковского организовывают одобрительное письмо от Управления музеев, изобразительных искусств и охраны памятников Министерства культуры СССР - начальству "по культуре" Московской области, которое, в свою очередь, ходатайствует о восстановлении охраны принадлежащей Литфонду дачи с находящимся в ней мемориалом. И - придания ей статуса филиала Литературного музея.

Но - без всяких дополнительных экспозиций, а только как дома-музея Корнея Чуковского.

руководства Москвой Владимир Федорович уступал только князьям Владимиру Долгорукому и Дмитрию Голицину, он правил с 1963 по 1986).

Итак, на исходе лета 1984 года исполнительный комитет Московского городского Совета народных депутатов (в просторечии - исполком Моссовета) отправляет в Совет Министров СССР весьма примечательное послание.

"МОСКОВСКИЙ ГОРОДСКОЙ СОВЕТ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ

ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

20 августа 1984 № 4-19/2556 на № ПП-12490 Совет Министров СССР

"Переделкино" или вблизи от него и сообщает.

В связи с отсутствием в писательском поселке "Переделкино" территориальных резервов и соответствующих инженерных коммуникаций, размещение на его территории строительства нового здания музея не представляется возможным.

Если директивными органами будет принято решение о необходимости организации загородного филиала Государственного литературного музея за пределами территории писательского поселка, исполком Моссовета осуществит подбор земельного участка для этих целей в другом месте и выполнит в 1985-1986 гг. проектно-сметную документацию на его строительство в счет лимитов, переданных в установленном порядке.

В связи с необходимостью выполнения в 12-й пятилетке большого объема работ по начатым стройкам и объектам, на строительство которых имеются разрешения Совета Министров СССР, Мосгорисполком просит поручить Госплану СССР определить подрядчиком по строительству предлагаемого музея строительную организацию Мособлисполкома. Строительные организации Мосгорисполкома окажут, при необходимости, генеральному подрядчику помощь в выполнении высококачественных столярных работ и облицовки из естественного камня.

Функции заказчика по строительству загородного филиала Государственного литературного музея следует возложить на Министерство культуры СССР.

".

А "защитные письма" все идут: академик Д. С. Лихачев обращается в Союз писателей, сообщая, что уникальный мемориальный музей Корнея Чуковского вот-вот закроется. Взывая к совести писательского начальства, он напоминает о том, что Л. К. Чуковская создала музей для миллионов читателей книг Чуковского, что, разрушив мемориальную обстановку, уничтожится нечто большее…

Начальство, конечно же, подправляет ревнителя литературных музеев из Пушкинского дома. Причем, "подправляет" так, словно бы никакой Промыслов ни о каком будущем музее "за пределами территории писательского поселка" и не писал. Оно и понятно: дьявольская игра идет по раз и навсегда затверженному сценарию - удобному и универсальному.

"СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ СССР ПРАВЛЕНИЕ № 2576 6. IX. 1984 г. <…>

Глубокоуважаемый Дмитрий Сергеевич!

музея неправомерно. И уж совсем неправомерно как-то связывать эти ошибочные сведения с именем дочери К. И. Чуковского. Хотелось бы также сообщить Вам, что сейчас принято решение о строительстве в Переделкино филиала Литературного музея. Полагаю, что в этом филиале экспонаты, связанные с жизнью и деятельностью К. И. Чуковского, займут достойное место¹³.

С искренним уважением

Г. Марков".

Круг замыкается, наступает осень, а в семи минутах ходьбы от дома Чуковского происходит настоящая культурная катастрофа. Разоряется дом Бориса Пастернака.

"19/X 84 Переделкино Дорогой друг, всё очень мрачно. Вчера днем, в 3 часа, я пошла проститься с домом Б<ориса> Л<еонидовича>. Для меня главное препятствие - шоссе. Поэтому я обыкновенно в ту сторону не хожу... Ну вот. А вчера пошла. На мое счастье, шоссе было пустое. А то бывает, как на ул. Горького. Ну вот... Шла я по той же улице, мимо тех же дач, тех же деревьев, мимо кот<орых> шла в июне 60 г. на похороны. И как тогда - настежь ворота. Но ни цветов, ни людей... Во дворе три легковые машины и два контейнера. Возятся рабочие, укладывают, увязывают вещи... Я взошла на крыльцо. Весь первый этаж - пуст. Только веревка и бумага на полу. Я вошла в ту маленькую комнату налево, где впервые видела его мертвым. Там раньше был рояль. Пусто. Я обошла весь низ - бродят какие-то чужие тетеньки. Я - к лестнице наверх. Подошла ко мне какая-то высокая, молодая, с листом в руке. "Вы куда, гражданка?" (Я потом только поняла, что это была "судебная исполнительница".) Я: "- Хочу пройти в кабинет Б. Л.". Она: "Там уже ничего нет, вещи вынесены". Я: "Я видела этот кабинет, когда в нем стояли вещи, а теперь хочу посмотреть на него, каков он без вещей". Женщина пожала плечами и отошла. Я поднялась. Там был внук Боря. В кабинете пусто, только две полки без книг еще висят на стене, да люстра под потолком. Пустая комната кажется очень большой. Я постояла у окна. Нет, уже всё не так, как при Б. Л.: выросли деревья, заслонили поле...

Машины, упаковка... Я поклонилась дому... Пошла к себе - опять повезло - шоссе пустынно.

Только вечером я узнала, что утром там побывало высокое литфондовское начальство в сопровождении... милиции. По-видимому, ждали толпу поклонников, читателей и почитателей поэта... Но не пришел никто (!), и к трем часам, когда явилась я, - охрана уже удалилась.

Дом свободен... Кто туда въедет - теперь? И через сколько лет будут выселять жильцов, искать картины, те книги (с пометками Б. Л.), ту люстру... <…>".

"22/XI 84 Переделкино

<…> С<оюз> П<исателей> заткнул рот прессе, затыкает рты всем нашим защитникам. Защитники тычутся всюду и получают всюду один и тот же стандартный ответ: "Почему только Ч<уковско>му и П<астерна>ку? Надо и Фадееву, и Федину, и Соболеву, и Кочетову. Мы построим общий музей для всех выдающихся писателей, живших в Переделкине". - "Да позвольте, ведь этот музей уже существует, зачем же его разваливать? " Тогда в ход пускают меня: "Л. К. исключена из С<оюза> П<исателей> и ей не место в Переделкине... - "Но дело не в родственниках К. И., - отвечает рьяный защитник - а в нем самом! Ведь Дом Ч<уковско>го - это его <орый> хранит память о его личности, его труде". - "Вот построят общий музей и там будет комната Ч<уковско>го, комната П<астерна>ка". "Но комната в общем Музее не передаст духа, стиля жизни Ч<уковско>го!... ". "А почему же именно Ч<уковск>ий, а не Фадеев?.. " Ну, одним словом - мочало, начинай сначала.

Иногда проступает уже нечто сюрреалистическое или кафкианское. Напр., один гражданин, побывав в Доме К. И., написал о Доме пламенное письмо: "Ч<уковски>й равен Андерсену, бр. Гриммам и пр.". "Культура начинается с пеленок, и все дети начинают с Ч<уковско>го". Ответ - на бланке! - получил такой: "Уважаемый тов. NN! Заверяем Вас, что дача Пастернака не будет перестраиваться" <…>".

"19/II 85 Москва

<…> С дачей так: дело все еще в обл. прокуратуре, ответа пока нет. А 13/II в "Лит. Газете" было напечатано интервью с т. Кешоковым и там, прямо и косвенно, дается ответ всем, кто заступался за дачу П<астерна>ка и К. И. Легко опровергнуть каждую его фразу, да ведь не напечатают <…>"¹⁴.

Наступил 1985 год, с которого принято отсчитывать новый исторический период в жизни нашего отечества. А драматические события в судьбе Чуковского дома и его хранителей только множились. В конце февраля, поскользнувшись на обледенелых ступеньках подъезда, упала и серьезно повредила позвоночник Елена Цезаревна Чуковская. Она торопилась на встречу с юристом: суд хотя и приостановился до весны, но хранителям переделкинского музея останавливаться было нельзя ни на один день.

4 октября 1985 года Лидия и Елена Чуковские получают из Видновского городского народного суда извещение.

"Видновский горнарсуд М. О. предлагает вам исполнить решение суда № 2-336 от 25. 04. 1984 г. в части выселения из дачного помещения по адресу: ст. Переделкино, Ленинского р-на, М. О., ул. Серафимовича д. 3 в добровольном порядке до 24 октября 1985 г.

В противном случае на 24 октября 1985 г. в 10. 00 назначено исполнение решения суда принудительно с участием представителя милиции.

Вам необходимо находиться по указанному адресу 24 октября 1985 г. в 10. 00.

Нар. судья Чумиков¹⁵

Суд. исп. [подпись неразборчива]".

На этом извещении мы останавливаем публикацию архивных документов по "делу о доме". До официального открытия мемориального музея Корнея Чуковского оставалась еще почти десять лет: оно состоится 3 июня 1996 года после двухлетней реставрации и ремонтных работ, проведенных Государственным Литературным музеем; мемориальный дом Чуковского получит статус одного из филиалов ГЛМ (ныне - Отдел).

Предшествовать этому историческому событию будет приказ № 80 (от 2 февраля 1994 г.) тогдашнего министра культуры Е. Ю. Сидорова. Символично, что контроль за выполнением этого приказа министр возложит на своего заместителя - Татьяну Никитину. Вместе с мужем Сергеем Никитиным Татьяна Хашимовна не раз выступала на знаменитых "кострах Чуковского", еще проводимых некоторое время на переделкинском участке после кончины Корнея Ивановича¹⁶.

P. S. На первом отечественном издании книги Лидии Чуковской "Памяти детства" (М., 1989) сделана примечательная дарственная надпись: "От Куоккальского дома, которого уже нет¹⁷ ".

Дом стоит, Лидия Корнеевна.

И - работает.

Павел Крючков¹⁸

1. Музею в этом году исполняется сорок лет. С 1994 года дача Корнея Чуковского стала Отделом Государственного Литературного музея; здесь и сегодня работают те, кто проводил экскурсии в этом доме в эпоху его "непризнанности".

3. См.: М.: Научное издательство "Большая Российская энциклопедия"/Издательство "Рандеву-АМ", 2000.

4. 11 февраля 1996 года, в день прощания с Л. К. в Переделкине, Солженицын говорил у её гроба:

" <…> Я стою в этой комнате и в этом доме с совершенно особенным волнением. Потому что именно здесь я получил, по меньшей мере четырежды, щедрый и надежный приют и защиту. Корней Иванович открыл мне свой дом в самые тяжелые дни, когда мой "криминальный" архив был захвачен КГБ и очень реальна была возможность ареста. Вне его дома меня можно было смахнуть, как муху. А вот здесь - не возьмешь.

Он повторно меня звал сюда еще и в начале 66-го. И в момент, когда я писал "Письмо съезду", которое тоже могло обернуться в то время по-разному.

работал, то только благодаря ей.

Вот здесь мы рядом жили, я в той комнате, она - в этой. Целыми днями работали. Здесь, как раз при мне, пережила она жестокий, унизительный, оскорбительный изгон из Союза писателей, когда над нею издевались <…>" ("Русская мысль", 1996, № 4113 (15-21 февраля)", стр. 13).

5. Полное прекращение изданий "взрослого" Чуковского было в том числе и местью литературных властей за "инакомыслящую" дочь.

Борис Заходер очень точно назвал в 1988 году Корнея Чуковского "репрессированным посмертно" // Московские новости, 1988, № 26, 26 июня.

Начиная с 1990 года "взрослые" книги Чуковского регулярно выходят из печати; издано и 15-томное собрание его сочинений М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2001 - 2009.

"фронтовика" Оганесян лгал, впрочем, позднее дачу Чуковского пытались все же предложить нуждавшемуся в загородном жилье писателю. "Литфонд исподволь предложил поэту-слепцу Эдуарду Асадову занять дачу Чуковского, откуда вот-вот будут выселены незаконно занимающие дачу жильцы. Эдуард Асадов во время войны горел в танке и потерял глаза. На предложение Литфонда он ответил:

- Вы желаете прикрыть моим увечьем свою подлость! Не будет этого" (из статьи Л. Чуковской "Куоккала - Переделкино").

7. Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме был открыт в 1989 году, к столетию со дня рождения поэта.

8. Пользуясь случаем, назовем и некоторых других сотрудников этой организации, деятельно "болевших" за судьбу музея: старшего инженера по охране и реставрации памятников старины В. М. Коклюшкина, эксперта А. А. Клименко.

9. В 1996 году, когда Лидия Корнеевна писала статью "Куоккала - Переделкино", докладная записка Андропова в ЦК КПСС, цитированная нами в начале этих заметок, ей была уже известна: документ опубликовали в архивном издании "Источник" - приложении к журналу "Родина" (см. Источник, 1994, № 2, стр. 101). Вспоминаю, что, когда эти партийно-чекистские материалы были опубликованы, Лидия Корнеевна была тем не менее немало удивлена.

"Источник" архивных материалов из архивов ЦК КПСС и КГБ СССР, причины подобного поведения истцов и их представителей стали окончательно понятны.

11. "Содержание его, по понятным причинам, знаю хорошо. "Уважаемый Георгий Мокеевич! - говорилось в нем. - Недавно ко мне обратились родственники Б. Пастернака, а также ряд известных поэтов и писателей, деятелей культуры и науки с просьбой о сохранении домов (дач) Б. Пастернака и К. Чуковского в Переделкине в качестве домов-музеев. Приводимые в письмах доводы в пользу этого представляются мне убедительными; удовлетворение этих просьб, думаю, было бы хорошо встречено нашей общественностью. И напротив, негативное решение вопроса явно вызовет ненужный и нежелательный резонанс как в стране так и за рубежом. Я бы попросил Вас найти возможность положительного решения этого дела, закрыв тем самым длительную 'тяжбу' родственников Б. Пастернака и К. Чуковского с Литфондом СССР". Не скрою, некоторое время после отправки письма я находился в состоянии, близком к эйфории: наконец-то, думал я, один из лидеров партии восстановит, хотя и задним числом, попранную в отношении Пастернака справедливость…" (см. Печенев В. А. Взлет и падение Горбачева: Глазами очевидца. Из теоретико-мемуарных размышлений 1975-1991 гг. М.: Республика, 1996, C. 117).

12. Печенев В. А. Указ. соч., стр. 119.

"По неизвестной причине, Вы лично препятствуете созданию этого музея, - писал в те месяцы Эдуард Успенский. - Вы говорите, что будет создан общий писательский музей в Переделкино. Уважаемый Георгий Мокеевич, вы что-то путаете, это только могилы бывают братскими. А объединять судьбы многих совершенно разных писателей под одной крышей просто нелепо. <…> Может быть, Вы так прохладно относитесь к созданию музея потому, что Вы занимаетесь взрослой литературой. Если бы речь шла о создании музея Шолохова, Вы безусловно были бы "за". Но все остальные члены Вашей семьи занимаются, кажется, детской литературой. Может быть, они сумеют Вас убедить в необходимости создания музея Корнея Ивановича. Я заранее присоединяюсь к их голосам, как и писатели Благинина, Пантелеев, Берестов, Каверин, Евтушенко, Ильина, академики Лихачев, Капица, Флёров, Доллежаль, народные артисты Образцов, Райкин, Р. Быков и многие другие товарищи, которые уже писали по этому вопросу в различные инстанции".

14. Речь идет об интервью председателя правления Литературного фонда СССР Алима Кешокова, опубликованном под заголовком "Еще одна ступень". Кешоков сказал: "Литературная общественность внимательно и заинтересованно относится к дачным строениям, которые арендовали А. Фадеев, А. Серафимович, К. Федин, М. Шагинян, Б. Пастернак, К. Тренев, К. Чуковский и другие. Они не подлежат реконструкции, если даже этого пожелают новые арендаторы, которые в будущем поселятся там.

В то же время нам хотелось бы максимально сохранить памятные места, связанные с жизнью и творчеством выдающихся литераторов.

В связи с этим Министерство культуры СССР и Союз писателей СССР обратились в Совет Министров СССР с предложением построить за счет средств СП СССР филиал государственного литературного музея в пос. Переделкино. Учитывая, что не все ушедшие из жизни писатели оставляли Литературному фонду завещания, было бы благородно, если бы их наследники, родственники, друзья и знакомые отдавали в целях лучшей сохранности для будущего музея биографические предметы, материалы, книги, принадлежавшие писателям. Так поступают многие. Музейные учреждения получили ценнейшие экспонаты от родных и близких А. Фадеева, Л. Соболева и других. Начата уже работа по сбору материалов и для переделкинского музея".

15. Сегодня на сайте Видновского городского суда Московской области можно посмотреть на фотографию этого судьи образца 1986 года (он стоит в группе своих коллег). Фотография помещена в раздел "История суда". Разумеется, об истории с домом-музеем Корнея Чуковского на сайте не сообщается.

"костры" проводятся и сегодня, два раза в год, они называются "Здравствуй, лето!" и "Прощай, лето!". А традицию этих праздников Чуковский, напомним, заложил еще в конце 1950-х годов.

17. Куоккальская дача Чуковского сгорела дотла в 1986 году, в ней располагалось общежитие. В день пожара в здании никого не было.

18. Научный сотрудник Государственного Литературного музея ("Дом-музей Корнея Чуковского в Переделкино"), редактор отдела поэзии журнала "Новый мир".