Приглашаем посетить сайт
Пастернак (pasternak.niv.ru)

Ляско Ким: Корней Чуковский: лицо и маска

Полиграфист и издатель, № 1
2001

Каким его преподносили нам? Откроем СЭС, самый, пожалуй, популярный и распространенный в советское время источник сведений о людях, внесших весомый вклад в культуру, науку, политику и все другие области. Словарь сообщает: «ЧУКОВСКИЙ Корней Ив. (1882-1969), рус. сов. писатель, литературовед, д-р филологич. наук (1957). Классич. произв. для детей в стихах и прозе («Мойдодыр», «Тараканище», «Айболит» и др.). Кн. «Мастерство Некрасова» (1952; Лен. пр., 1962), о А. П. Чехове, У. Уитмене, иск-ве перевода, рус. языке, о детской психологии и речи («От двух до пяти», 1928; 21 изд. 1970). Критика, переводы, худ. мемуары». Для 1979 года, года появления моего экземпляра словаря, откуда я позаимствовал сведения о Корнее Ивановиче, все сказано вроде верно, основные произведения писателя названы, и если что-то осталось неупомянутым в творческом багаже классика советской детской литературы, как его аттестует СЭС, так это сущий пустяк - рукописный альманах «Чукоккала» и «Дневник», который Чуковский вел почти семьдесят лет, с 1901 по 1969 год, и которому другой классик советской же литературы предрекал блестящее будущее. Правда, наступит это светлое времечко, когда читатель понесет с базара не только «Муху-Цокотуху» и «Бармалея», но и «Дневник» и «Чукоккалу», не скоро. Зощенко, хорошо знавший нравы, царившие в нашем славном государстве, назвал полвека. Михал Михалыч как в воду глядел! И если ошибся, то всего-то на какие-то пять лет: многострадальная «Чукоккала» вышла в свет, разумеется, с многочисленными цензурными купюрами, в издательстве «Искусство» в 1979 году. Между прочим, в том самом, когда появился СЭС, ни словом не обмолвившийся о ней!

«Чукоккалу» и «Дневник» (первая книга «Дневник» (1901-1929) вышла в издательстве «Советский писатель» в 1991 году, вторая «Дневник» (1930-1969) - в том же издательстве, но уже сменившем вывеску на «Современный писатель» - в 1997 1 Ивановичем Чуковским! Перед читателем с их страниц представал совсем иной Чуковский - не сусально-добродушный дедушка Корней, не чудаковатый сказочник с носом картошкой и вкрадчиво-медовым голосом, то в мантии почетного доктора Оксфорда, то с индейским боевым убором на голове, то устраивающий половецкие пляски с детьми вокруг костра на участке своей дачи в Переделкине, то еще невесть что, каким его изображают мемуаристы, нет, эта маска отброшена, - а появляется наконец подлинное лицо его, свидетеля и участника далеких теперь событий, ставших достоянием истории и не потерявших интереса новых поколений.

Но возникает вопрос: как это понять? Если верно, что Корней Иванович Чуковский - классик советской литературы, его книги, особенно произведения для детей, пользовались огромной популярностью и издавались гигантскими тиражами (достаточно сказать, что до 1994 года они выходили в Советском Союзе отдельными изданиями 1479 раз общим тиражом 316 миллионов экземпляров на 87 языках народов СССР и других стран), то разве это не счастье для писателя - он востребован, он издаваем и почитаем? А к этому добавьте еще и Ленинскую премию за книгу «Мастерство Некрасова» и другие награды, квартиру в центре Москвы и дачу в Переделкине, - ему ли быть недовольным советской властью? Ведь его «Дневник» - это сплошная «книга жалоб» и перечень причиненных ему властью, которой он, заметьте, служил своим пером, обид. Уж если Чуковский не из разряда преуспевающих и благополучнейших писателей, то кто? Не Николай же Гумилев или Осип Мандельштам, которых он хорошо знал и которые были репрессированы! Не Евгений же Замятин или художник Юрий Анненков, иллюстрировавший его «Мойдодыра» и «Чукоккалу», вынужденные эмигрировать из страны, откуда высылают философов и где расстреливают поэтов! Да и потом. Мало ли мы читали в последние годы, когда развалился Советский Союз, мемуаров, где считалось хорошим тоном облить грязью все то, чему автор еще недавно поклонялся и что воспевал в стихах или в прозе? И где, увешанный во всю грудь значками и орденами, изображал себя несправедливо гонимым и преследуемым. За что? Известно за что: за инакомыслие! Андрей Синявский, он же Абрам Терц, под каковым именем он едко высмеивал за бугром наши нравы и порядки, остроумно определил, за что угодил в лагерь: у него с советской властью были «стилистические разногласия».

А у Корнея Чуковского, которому, когда разразилась революция в семнадцатом, было тридцать пять, возраст вполне зрелого человека, и он вскоре по предложению A. M. Горького возглавит в созданном им в Петрограде издательстве «Всемирная литература» англо-американский отдел, он-то когда и где обнаружит «стилистические разногласия» с властью? Чтобы ответить на это недоумение, необходимо присмотреться к очень непростой фигуре нашего героя, близко знавшего многих выдающихся людей своего времени, и каждый из них порой мучительно решал для себя коренной вопрос переживаемого момента: принимать или не принимать? Как решал он, сказано в «Дневнике». Вот запись от 15 октября 1918 года: «Вчера повестка от Луначарского - придти в три часа в Комиссариат Просвещения на совещание: взял Кольку и Лидку - айда!» А через две недели Чуковский уже во «Всемирной литературе». 22 ноября 1918 года: «Заседания нашей «Всемирной литературы» («нашей»! - К. Л.) идут полным ходом. Я сижу рядом с Горьким. Он ко мне благоволит». Еще бы не благоволил: «В 1916 году A. M. Горький, - напишет в 1964 году в автобиографическом эссе «О себе» Чуковский, - возглавлявший издательство «Парус», задумал наладить в нем детский отдел и пригласил для этой цели меня. Под его руководством я составил сборник «Елка» и написал первую детскую сказку «Крокодил». Запомним это важное обстоятельство: близость и сотрудничество с Горьким. Алексей Максимович придет на помощь своему сотруднику, когда у того начнутся «стилистические разногласия» с властью. Но почему Чуковский возглавил во «Всемирной литературе» «англо-американский отдел»?

«горшочного возраста»? Конечно, детским писателем! А кем же еще? Вот и газета «Известия» (№ от 31 марта 2000 года) в рубрике «Вспомним» поведала: «В этот день в 1882 году в Петербурге родился поэт и литературовед Корней Иванович Чуковский (настоящее имя - Николай Васильевич КОРНЕЙЧУК). Его знаменитые детские сказки «Мойдодыр», «Тараканище», «Айболит» и «Муха-Цокотуха» до сих пор волнуют детские умы». Во-первых, настоящее имя писателя все же не КОРНЕЙЧУК, во-вторых, знаменитые его сказки волнуют до сих пор не только одни «детские умы», о чем у нас речь впереди. В-третьих, почему известинский летописец свел творческий потенциал Чуковского только к двум ипостасям - «поэт и литературовед»? В поисках истины обратимся к библиографическому указателю «Корней Иванович Чуковский» (М.: Издат. фирма «Восточная литература», РАН, 1999). Составительница этого уникального труда Д. А. Берман посвятила много лет поиску материалов и фактов о жизни и творчестве писателя. Где как не здесь искать ответы на всякого рода недоумения? Тем более что этот труд предваряет статья «Литературный путь Корнея Чуковского», написанная самыми близкими к Корнею Ивановичу людьми - Лидией Корнеевной и Еленой Цезаревной Чуковскими, дочерью и внучкой писателя. И еще немаловажное для меня обстоятельство - статья впервые опубликована в газете «Книжное обозрение» в ноябре 1989 года, когда я работал в редакции и возглавлял отдел, готовивший статью.

«Корней Иванович Чуковский (настоящее имя Николай Васильевич КОРНЕЙЧУКОВ) - русский писатель, критик, поэт, историк литературы, лингвист, переводчик. Родился 19/31. марта 1882 года в Петербурге; умер 28. X. 1969 года в Кунцеве под Москвой, похоронен в Переделкине. Детские годы провел в Одессе, где жил вместе с матерью, Екатериной Осиповной Корнейчуковой (крестьянкой Полтавской губернии) и старшей сестрой Марией. Отец оставил семью, когда мальчику было года три. Чуковский рос в бедности - мать зарабатывала на жизнь стиркой. Учение Чуковского рано оборвалось: министерство просвещения приказало «очистить» гимназии от «кухаркиных детей», и Чуковский был исключен из 5-го класса. Дальше он учился сам. Подростком, для заработка, он перепробовал много профессий, а с 1901 года стал сотрудничать в газете «Одесские новости». Писал иногда стихи, но главным образом статьи о художественных выставках и о книгах». Домашние биографы сообщают и такую многозначительную деталь, проливающую свет на независимую и самостоятельную натуру нашего героя: «Самоучкой овладел английским языком». Читатель вправе подумать, что уровень овладения у «самоучки» таков, что вполне можно читать вывески. Но надо знать Чуковского! Когда в 1903 году редакция «Одесских новостей» направила его в качестве корреспондента в Лондон, он, явно манкируя своими прямыми обязанностями, дни напролет проводил в библиотеке Британского музея, «с увлечением читая Браунинга, Суинберна, Карлейля, Маколея, Гиббона, Шелли, Китса» и других английских классиков. Не только наслаждаясь их стилем, но и совершенствуя знание языка оригинала, знание англоязычной литературы, закладывая основы своей эрудиции, что с таким блеском проявилось позже, когда он занялся переводами и познакомил русского читателя, нередко впервые, с произведениями У. Уитмена, М. Твена, Г. Честертона, О. Генри, А. Конан Дойла, О. Уайльда, У. Шекспира, Г. Филдинга, а для своего главного повелителя - для детворы «пересказал» такие шедевры мировой литературы, как «Барон Мюнхаузен» Э. Распэ, «Робинзон Крузо» Д. Дефо, «Маленький оборвыш» Дж. Гринвуда. Эти и другие книги, - а сколько их было, прочитанных с пристрастием и восторгом! - вряд ли стали бы любимыми книжками нашей детворы, если б на них не остановил свой острый взгляд Корней Чуковский!

«О себе» (1964) будет жаловаться: «Все другие мои сочинения до такой степени заслонены моими детскими сказками, что в представлении многих читателей я, кроме «Мойдодыров» и «Мух-Цокотух», вообще ничего не писал». Кто же в этом виноват, кроме самого великого и несравненного сказочника! Вот он называет «главным трудом своей жизни» Полное собрание стихотворений Н. А. Некрасова (1926) 2, потому что сумел «окончательно выработать канонический текст, свободный от цензурных искажений, и дать научный историко-литературный и текстологический комментарий к каждому стихотворению Некрасова». Честь ему и хвала за это! Как известно, сорокалетний кропотливый труд его по собиранию и изучению рукописей великого поэта и очищению от искажений его произведений увенчался книгой «Мастерство Некрасова», выдержавшей несколько изданий. Однако когда читаешь в той же его автобиографии «О себе», что «Большим поощрением в этой работе был для меня положительный отзыв В. И. Ленина о первом издании книги, сообщенный мне A. M. Горьким и В. В. Воровским. Впоследствии Горький процитировал этот отзыв в «Правде» (14 марта 1928 года)», испытываешь досаду: похвалу вождя он поминает всуе, поскольку ни в чьих поощрениях, занимаясь Некрасовым, своим любимым поэтом, еще с 1912 года, не нуждался. Его вполне удовлетворил отзыв Юрия Тынянова: «Тексты Некрасова до того, как их стал изучать и издавать Чуковский, и после этого в историко-литературном отношении то же, что издания Пушкина до Анненкова и после него». Но в тот момент, когда в «Правде» выступил Горький, в той же «Правде» и в других изданиях раскручивался, как сейчас сказали бы, скандал под названием «Чуковщина»: сказки Чуковского были взяты под обстрел рапповцев, пролеткультовцев, педологов. И ленинская похвала в горьковской статье была нужна не столько некрасоведу Чуковскому, сколько Чуковскому - сказочнику.

«Правде» (ее статья появилась 1 февраля 1928 года, а статья Горького 14 марта того же года - со статьей «О «Крокодиле» К. Чуковского»). Что бывшая «первая леди», подвизавшаяся теперь на ниве народного просвещения и старавшаяся запретить все, что открывает глаза и заставляет думать, инкриминировала первому советскому сказочнику? Во-первых, африканскую рептилию на советской почве обозвала «мещанином», то бишь чуждым элементом, во-вторых, заявила, что ничему хорошему эта «невероятная галиматья» научить не может, в-третьих, объявила как приговор: «Я думаю... «Крокодил» ребятам нашим давать не надо... потому, что это БУРЖУАЗНАЯ МУТЬ». Не остался в стороне и журнал «Красная печать»: устами заведующей детским отделом ОГИЗа К. Свердловой, выступившей со статьей «О "Чуковщине"», он предал анафеме «Крокодила» и другие сказки Чуковского. Приложила свою свинцовую резолюцию - запрет на издание - ни в чем не повинных сказок и Комиссия по детской книге ГУСа (Государственного Ученого Совета). Это были цветочки, ягодки появились потом, когда журнал «Дошкольное воспитание» (1929) опубликовал резолюцию общего собрания родителей Кремлевского детсада: «МЫ ПРИЗЫВАЕМ К БОРЬБЕ С "ЧУКОВЩИНОЙ"». Почему? Потому что «Бармалей», «Мойдодыр», «Чудо-дерево», оказывается, развивают «суеверие и страхи», «Муха-Цокотуха» и «Домок» «восхваляют мещанство и кулацкое накопление», «Крокодил» и «Тараканище» - «дают неправильное представление о мире животных и насекомых». А посему - «Не читать детям этих книг, протестовать в печати против изданий книг авторов этого направления нашими государственными издательствами»!..

Вон еще когда началось это шельмование неугодных властям писателей с помощью в одном случае «родителей», в другом - «передовиков производства», в третьем - «ветеранов», печатали от их имени письма с требованием запретить, привлечь к ответственности по всей строгости закона, объявить персоной нон грата и выслать за пределы самого справедливого в мире государства рабочих и крестьян, ежели не хотят идти в ногу со всеми и забывают, чей хлеб едят. И несдобровать бы Чуковскому, когда началась вокруг его имени свистопляска, не случись заступничества Горького. Алексей Максимович напомнил, как высоко оценил В. И. Ленин книгу Чуковского о Некрасове, и этого оказалось достаточно, чтобы недруги на время угомонились. Но как реагировал сам Корней Иванович? Испугался ли он, задрожал и возопил, как сказано у него в «Бармалее»: «О, я буду добрей, полюблю я детей! Не губите меня! Пощадите меня! О, я буду, я буду, я буду добрей!» Как бы не так!

Оскорбленный, но не сломленный, он записал: «В каком унижении находится детский писатель, если имеет несчастье быть сказочником. Его трактуют как фальшивомонетчика, и в каждой его сказке выискивают тайный политический смысл. Учиться я буду не у педагогов, а у самих малышей. И пусть поможет мне чуковщина, т. е. любовное изучение детей и длительная работа над своим материалом». Не так-то просто сбить с панталыку того, кто уверовал в свои принципы: «В писательской работе меня больше всего увлекает радость изобретения, открытия. Эту радость я впервые почувствовал, когда сочинял свои сказки, форма которых, уже не говоря о сюжетах, была в нашей литературе нова». И еще: «Ненавижу подражательность, эпигонство, рутину». Однако Корней Иванович рано праздновал победу над педологами-идеологами: когда в 1943-м была опубликована его антифашистская сказка «Одолеем Бармалея», в которой старый сказочник выразил свои патриотические чувства, со страниц все той же «Правды» (1 марта 1944 года) раздался оскорбительный окрик - «Пошлая и вредная стряпня К. Чуковского». Грубо и беспардонно одернули его и в сорок шестом году, когда журнал «Мурзилка» осмелился напечатать последнюю сказку Чуковского «Приключения Бибигона». Вернее - лишь начало ее. Полностью сказку про Бибигона малыши смогли прочесть лишь 17 лет спустя, когда климат в стране стал мягче.

«От двух до пяти» (1928; первоначальное название «Маленькие дети»). Она выдержала более двадцати пяти изданий в нашей стране и переведена на десятки иностранных языков. Тираж ее, по мнению Елены Цезаревны Чуковской, на русском уже превысил 1 миллион экземпляров. Всю свою любовь и преданность детям, всю свою несокрушимую веру в их неистощимую изобретательность Корней Чуковский воплотил в этом, не имеющем аналогов в мировой педагогике исследовании ребячьей психологии и культуры речи.

«особой папке» ЦК КПСС, а там нашли место и донесения, полученные от секретных агентов наших доблестных спецслужб, об истинных настроениях писателей и их отношении к политике партии и правительства, оказалось, что в числе тех, кто был под постоянным наблюдением, фигурирует и К. И. Чуковский. Вот где проглядывало его подлинное лицо! Но сначала о его маске вполне лояльного и послушного исполнителя воли партийного руководства, хотя в рядах партии не состоял и слыл закоренелым беспартийным литератором. Каким был, к примеру, К. А. Федин. Но даже и Федин, при всей своей осторожности и лояльности, позволял себе такие вот высказывания: «Не нужно заблуждаться, современные писатели превратились в патефоны. Пластинки, изготовленные на потребу дня, крутятся на этих патефонах, и все они хрипят совершенно одинаково». В годы войны осмелели многие. Им это аукнулось потом.

Мало того что тебя подвергли публичной порке на страницах «Правды», а центральный партийный орган читали, или, по крайней мере, просматривали все, ибо где же, если не там, можно было уловить, куда дует ветер, ты был обязан, и это было признаком хорошего тона, покаяться на тех же страницах. Поэтому Чуковский, реагируя на критику своей сказки «Одолеем Бармалея», в письме в редакцию «Правды» писал 14 марта 1944 года, что он критику признает. «Вместе с тем я решительно отвергаю всякое предположение о том, что я мог «сознательно» опошлить великие задачи воспитания детей в духе социалистического патриотизма». Корней Иванович прекрасно понимал, чем ему грозит подобное обвинение. Да еще в разгар войны! Поэтому он далее напоминает: «Вся моя многолетняя деятельность, как детского писателя, исключает возможность подобных предположений и, конечно, я приложу все усилия, чтобы дальнейшей работой вернуть себе то уважение советской общественности, без которого мне, как писателю, невозможно ни жить, ни работать».

А в это же время (по агентурным сведениям) вел иные речи: «В литературе хотят навести порядок. В ЦК прямо признаются, что им ясно положение во всех областях жизни, кроме литературы. Нас, писателей, хотят заставить нести службу, как и всех остальных людей. Для этого назначен тупой и ограниченный человек, фельдфебель Поликарпов» (Д. А. Поликарпов - зам. начальника Управления пропаганды и агитации ЦК партии, секретарь Союза писателей СССР - К. Л.). «В журналах и издательствах, - продолжал Корней Иванович, - царят пустота и мрак... Все идет на утверждение в ЦК и поэтому редакции превратились в мертвые, чисто регистрационные инстанции... Зависимость теперешней печати привела к молчанию талантов и визгу приспособленцев».

Не только его сказки подвергались заушательской критике и гонениям. Были зарублены и его «Воспоминания о Репине». На это старый писатель, знавший по собственному горькому опыту, что значит «свобода слова» при самодержавии (как редактор сатирического журнала «Сигнал» он за «оскорбление царствующего дома» был в 1905 году арестован и посажен в тюрьму), а теперь и при советском строе испытывавший цензурный гнет, реагировал так: «Я испытываю садистическое удовольствие, слушая, как редакции изворачиваются передо мной... Писатель Корней Чуковский под бойкотом... Всюду ложь, издевательство и гнусность». (Цитирую по книге Д. Л. Бабиченко «Писатели и цензоры». Советская литература 1940-х годов под политическим контролем ЦК. М.: Россия молодая, 1994.)

«Дневнике», рассказывая о встречах со знаменитым русским юристом А. Ф. Кони, сумевшим сохранить массу некрасовских рукописей для будущих исследователей, Чуковский пишет: эта рука пожимала руки Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, И. С. Тургенева... А разве рука самого Корнея Ивановича пожимала руки менее достойных людей? Список знаменитостей, нашедших отражение на страницах его воспоминаний и дневников, огромен. Безусловно, изо дня в день наблюдая и общаясь с А. А. Блоком и Н. С. Гумилевым, И. Е. Репиным и A. M. Горьким, В. Г. Короленко и А. А. Ахматовой, В. В. Маяковским и Ф. И. Шаляпиным, А. Н. Толстым и Е. И. Замятиным, А. В. Луначарским и П. Е. Щеголевым, М. Е. Кольцовым и В. Я. Брюсовым, Д. С. Мережковским и З. Н. Гиппиус, с людьми самых противоположных лагерей и взглядов, с личностями яркими и колоритными, Корней Чуковский сам должен был представлять для них интерес как личность и собеседник. Да так оно и должно было быть, иначе ему не удалось бы наблюдать этих непростых людей и взыскательных художников вблизи.

внимание на главном в их натуре и поведении. Причем делает это, как верно заметил Вениамин Каверин, беспощадно и беспристрастно. Раз прочитав, уже не забудешь, как в Доме ученых (дело происходит в Петрограде) Чуковский, отец четверых детей, встретил Анну Ахматову и она ему сказала: «Приходите ко мне сегодня, я вам дам бутылку молока - для вашей девочки». Вечером я забежал к ней - и дала! Чтобы в феврале 1921 года один человек предложил другому - бутылку молока!» Или вот эта запись (ноябрь 1919 года): «Горький о Мережковском: он у меня, как фокстерьер, повис на горле - вцепился зубами и повис». А визит к художнику Исааку Бродскому (февраль 1926 года)? В квартире его, начиная с прихожей, повсюду «портреты и портретики Ленина, сфабрикованные им по разным ценам, а в столовой - которая и служит ему мастерской - некуда деваться от "расстрела коммунистов в Баку"». «Тут же на мольбертах холсты, и какие-то мазилки быстро и ловко делают копии с этой картины, а Бродский чуть-чуть поправляет эти копии и ставит на них свою фамилию». Так сказать, соцреализм на конвейере!

Автор дневника, случалось, бывал лишен сантиментов: «А третьего дня на лестнице Госиздата встретил «Прекрасную Даму» Любовь Дмитриевну Блок. Служит в Госиздате корректоршей, большая, рыхлая, 45-летняя женщина. Вышла на площадку покурить. Глаза узкие. На лоб начесана челка. Калякает с другими корректоршами» (март 1926 года).

Немало таких мест, где он субъективен и холоден. А разве родниковая вода, когда ее пьешь, не ломит зубы?.. Недаром же он свои статьи о русских писателях называл «критическими рассказами», в них преобладало порой холодное любопытство аналитика. Всмотритесь в его фотопортреты первоначальной поры, - там его подлинное лицо. Лицо немало пережившего, несмотря на молодость, человека. Вобравшего от своего времени многие его искания и тревоги. Человека, заметьте себе, «Серебряного века». Вот почему у него и у таких, как он, оказался стойкий иммунитет против тотальной лжи и несправедливости.

«Жемчуга» Николая Гумилева, изданный издательством «Скорпион» в 1910 году. Это был экземпляр из библиотеки выдающегося книговеда и искусствоведа Алексея Алексеевича Сидорова, который ко всем прочим своим талантам великолепно владел кистью художника. В этом можно было убедиться, познакомившись с серией миниатюр Сидорова, созданных после выхода книги Гумилева и вмонтированных в книжный блок. Естественно, захотелось со всех сторон рассмотреть и обнюхать экземпляр, в котором столь своеобразно соединились типографское искусство и искусство художника. В конце книги мое внимание привлек «Каталог книгоиздательства «Скорпион». Было любопытно узнать, что тогда издавали и что пользовалось спросом. Как известно, тут выходил журнал символистов «Весы», который редактировал В. Я. Брюсов. В числе других изданий предлагались собранные под одной обложкой номера журнала «Весы», ежемесячника искусств и литературы, за шесть лет издания (1904-1909). Это «72 номера, свыше 7 тысяч страниц текста большого формата с рисунками (черными и в красках), заставками и концовками известных русских и иностранных художников».

«Весах» были напечатаны, как отмечено в каталоге, НЕИЗДАННЫЕ стихи, повести, рассказы, драмы, статьи, письма, воспоминания. И кого? Идет перечень авторов - поэтов, прозаиков, драматургов, философов, художников, составивших впоследствии славу «Серебряного века», - в том числе Ю. Балтрушайтиса, К. Бальмонта, А. Блока, В. Брюсова, Андрея Белого, М. Волошина, Эмиля Верхарна, З. Гиппиус, С. Городецкого, Н. Гумилева, И. Грабаря, Вяч. Иванова, М. Кузмина, Д. Мережковского, А. Ремизова, В. Розанова, Б. Садовского, Вл. Соловьева, гр. А. Н. Толстого, Оскара Уайльда... И среди этого великолепия имен назван и Корней Чуковский. О чем это свидетельствует? Только о том, что двадцативосьмилетний литературный и художественный критик, автор ершистых и занозистых статей, которые, прежде чем быть опубликованными, «выпевались» его медоточивым голосом в различных аудиториях Одессы, Питера и Москвы, уже тогда был знаменит. Печатать его сочинения почитали за честь даже такие строгие редакторы, как В. Я. Брюсов.

Но известно и такое. Когда Корней Чуковский из Одессы, где прошло его детство и юность и где он сделал первые шаги как литератор, перебрался в финское местечко Куоккалу, чтобы быть поближе к Петербургу с его редакциями и издательствами, с его салонами и кружками, где можно сделать доклад и прочитать, а вернее - «выпеть» лекцию, однажды на одном таком публичном выступлении произошел конфуз. Присутствовавший на лекции весьма темпераментного докладчика поэт Сергей Городецкий зафиксировал в переливах его сладостно-вкрадчивого голоса 92 (!) неправильных ударения. Конфуз был большой, но не смертельный. Чтобы впредь не попадать впросак, честолюбивый лектор засел за словари и ликвидировал пробел в своем образовании, оборванном не по его вине. Он из тех, про кого говорят: «Он сделал себя сам». И кому бы пришло в голову, глядя на его колоритную фигуру в мантии почетного доктора Оксфорда, что у него нет даже законченного среднего образования!

«Нива» появилась в 1917-ом первая сказка Чуковского с рисунками художника Ре-Ми (Н. В. Ремизова), ее автору было тридцать пять, возраст позднего Пушкина! А сколько же ему было, когда были выпущены с иллюстрациями лучших тогдашних художников самые знаменитые сказки: Ю. Анненкова - «Мойдодыр» (1923), С. Чехонина - «Тараканище» (1923), В. Конашевича - «Мухина свадьба» (1924; позже названная «Мухой-Цокотухой», «Путаница» (1926) и «Чудо-дерево» (1926), М. Добужинского - «Бармалей» (1925), К. Рудакова - «Телефон» (1926), В. Твардовского - «Федорино горе» (1926)?.. Что-то не приходилось читать об этом возрастном феномене почтенного Корнея Ивановича, из-под озорного пера которого рождались, да даже не рождались, а выскакивали и выпрыгивали, как из переполненного трамвая, шаловливые и брызжущие весельем стихи. И чтобы они при этом корчили рожи и наставляли носы тому, кто невесел и хмур. В таком-то возрасте?!

и поминутно заглядывали через плечо - БЕЗДЕНЕЖЬЕ, БЕСХЛЕБЬЕ, БЕЗДРОВЬЕ, БЕССОНИЦА, а вкупе с ними и другие незваные гости, о которых он с бесхитростным возгласом «О, о, о!» поведал в своем дневнике. Удивительная все же штука талант, пробивающий, словно трава асфальт, все преграды и препятствия! Михаил Булгаков говорил про себя, что он мистический писатель. Но разве он один такой? Вот и Корней Чуковский, когда обрушились на его сказку «Крокодил», решил пойти к Н. К. Крупской, чтобы объясниться. Тем более что она была закоперщицей скандала. «Приняла любезно и сказала, что сам Ильич улыбался, когда его племяш читал моего «Мойдодыра», - записал в дневнике Корней Иванович. И что же? Крупская, выслушав талантливого автора, чьи сказки подвергаются необоснованному запрету, сказала, что здесь явное недоразумение, и она тотчас распорядится, чтобы запрет сняли? Как бы не так! Чуковский ушел не солоно хлебавши, а вдогонку ему полетела записка в тот самый ГУС, где засели педологи и шкрабы: «Был у меня Чуковский и вел себя нагло». Разве это не мистика: Владимир Ильич читает про Некрасова и слушает «Мойдодыра» - ему нравится, он одобряет, а Надежда Константиновна, напротив того, гневается и запрещает - «буржуазная муть»!

Корней Чуковский вырос без отца. Больше того - он и литературное имя себе сконструировал из девичьей фамилии матери - Корнейчукова. Расщепив ее, он получил Корней Чуковский, имя, под которым его знает весь читающий мир. В конце концов это личное дело писателя, под каким именем являться к читателю, сообщать или не сообщать, кто был его отец. Достаточно нам тех его самопризнаний в дневнике, где он описывает свои душевные муки «незаконнорожденного», не имеющего даже национальности (кто я? еврей? русский, украинец?), кого называли ужасным словом «байструк». Но с этим решительно не согласен питерский критик и культуролог М. Н. Золотоносов, автор увесистого труда «Слово и тело» (М.: Ладомир, 1999), имеющего не менее интригующий подзаголовок: «Сексуальные аспекты, универсалии, интерпретации русского культурного текста XIX-XX веков». Чуковский не сообщил нам, уйдя в мир иной, кто его отец? Тем хуже для него! Постараемся восполнить этот пробел, вчитавшись в его авторский текст. Итак, наряду с «Бесами» Ф. М. Достоевского, «Зойкиной квартирой» М. А. Булгакова, «Антисексусом» А. П. Платонова на операционный стол под скальпель критика легла и «Муха-Цокотуха» К. И. Чуковского.

спектакли, детские оперы и балеты. Должно быть, эти наивные люди, чье воображение сродни детскому, приняли все за чистую монету и не углядели в бесхитростной истории спасения и замужества Мухи зловещий глубинный смысл, какой внезапно открылся питерскому исследователю. Жужжала себе «Муха-Цокотуха» и жужжала, принося чистую радость детской незамутненной душе, пока не обратил он на нее свое подозрительное внимание. Пересказать все его версии, все «сексуальные универсалии и интерпретации», какие он извлек, выпотрошив Муху-Цокотуху, старичка Паучка, Комарика с маленьким фонариком, в поисках отца-бегунца будущего писателя, нет никаких сил. Вдохновлялся ли он поиском истины и там ли искал, я не знаю. Но то, что ему не давали покоя козни мировой сионистской закулисы, комплексы дедушки Фрейда и страсть как потянуло на пустом месте закрутить интригу, - это точно.

А с другой стороны, разве не было сказано про Чуковского, что он мистический писатель? И что поэтому вокруг него и его сочинений обязательно должно происходить нечто из ряда вон? Надо ли, например, удивляться, что на заметку его взяли уфологи? Это было несколько лет назад, когда наши СМИ были наводнены сообщениями о летающих тарелках и инопланетянах. Так, вот. Именно в тот лишивший всех покоя момент было торжественно объявлено по радио (сам слышал!): «Федорино горе» - не назидательная сказочка для детей про нерадивую бабку Федору, от которой - дзынь-ля-ля! - разбежалась вся посуда, а самый что ни на есть ПОЛТЕРГЕЙСТ! Да-да, это все проделки поселившегося в доме Барабашки, а как же! Чуковский, можно сказать, первый, кто описал это загадочное явление. В зашифрованном, правда, виде.

«Литературной газеты» от 21-27 июня 2000 года с заметкой под названием «Бармалей с человеческим лицом». Тут-то какой нашли повод вспомнить его персонажа? «"Не ходите, дети, в Африку гулять", - предупреждал нас добрый и назидательный дедушка Чуковский. Но Танечка и Ванечка, как известно, не послушались. И то верно: где в те годы в Москве можно было разгуляться молодежи?» Добавим от себя: такой молодежи, которой негде «потусоваться» и «оттянуться», всегда скучно. Нашлись, сообщает газета, «профессиональные и талантливые люди», которые видят решение проблемы досуга молодежи в том, чтобы приспособить кинотеатр «Красная Пресня» под клуб «БАРМАЛЕЙ». Это будет, как уверяют организаторы, «правильный клуб», где можно встретить и «97-летних дедушек», и «15-летних девочек (так!), крутых знатоков рейва», и поэтов, и программистов (очевидно, фанатов компьютерных игр), и «новорюс», и «пролетариев». Что ж, в изобретательности тем, кто под громким литературным именем не прочь выпотрошить карманы тинейджеров, не откажешь. Но при чем тут добрая старая сказка «Бармалей», пусть даже «с человеческим лицом»?

Но неужели, думаешь с тоской, в этой фантасмагории вокруг имени замечательного сказочника нет ничего со знаком плюс? Нет, почему же? Есть. Конечно, порадовало бы его, узнай он про детский клуб «БИБИГОН» при газете «Книжное обозрение», про то, что и детская библиотека, основанная им в Переделкине, жива и привлекает ребят, что он нередкий гость и на страницах толстых литературно-художественных журналов.

«Знамя» (№ 5, 2000), в статье «Бандерша и сутенер. Роман литературы с идеологией: кризис жанра» критик, заместитель главного редактора журнала Наталья Иванова рассуждает о том, как идут сегодня в нашем обществе поиски национальной идеи. Серьезная тема? Еще как! И тем более полной неожиданностью является тут тень великого сказочника. Вот, скажем, что предлагают деятели СПС, та же Ирина Хакамада и другие, как они себе представляют национальную идею, ухватившись за которую можно вытащить Россию из болота?

«Не мысль, не идея, не образ: Россия - это болото, а тащить будет БЕГЕМОТ. Да-да, верьте глазам своим! После МЕДВЕДЯ (хотя бы - зверь отечественного производства) вся идеологическая рать СПС радостно произвела на свет образ России в лице животного, абсолютно чужого для страны, уподобленной болоту. Нравится? Неплохая мысль? Вот все и побежим за нею, вся мыслящая Россия сдвинется и объединится вокруг образа БЕГЕМОТА... Надо обладать особо устроенными мозгами, чтобы рассчитывать на успех только у «альтернативной» тусовки (Кулик, Бреннер плюс прыткий и чуткий М. Гельман). Потому что вся остальная часть народонаселения ни за что себя с данным массивным животным, в российских болотах до сих пор не замеченным, ассоциировать не будет».

«Идейный инфантилизм, - продолжает она, - поставите вы диагноз и будете правы. «Из болота тащить бегемота...» Плохо помнят в СПС детские стихи Чуковского, давненько читали: это ведь БЕГЕМОТ застрял в болоте, его надо спасать, а не он спасает…»

Вот оно как: сказочка «Телефон», сочиненная аж в 1926 году и заканчивающаяся вошедшими в поговорку строками «Ох, нелегкая это работа - из болота тащить бегемота!», помогает в наше время выяснить позиции противоборствующих сил, задействованных в большой политике.

«Мухи-Цокотухи» и «Мойдодыры» заслонят и помешают читателям узнать его как автора «Дневника», «Чукоккалы», «От двух до пяти», «Живой как жизнь» и других книг? Что он, прекрасно зная тютчевское «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется», любил повторять: «В России надо жить долго. Долго!» - будто надеясь дожить до той поры и увидеть своими глазами, как понесут с книжного базара не только книги Некрасова и Блока, Горького и Бунина, Ахматовой и Гумилева и других писателей, о которых он писал, но и его книги? Это время пришло, «ЧУКОВЩИНА» продолжается!..

Ким Ляско

«Дневников» К. Чуковского; первое же вышло в 1991 г. (1901-1929) и 1995 г. (1930-1969). – прим. авт. сайта.

2. Год издания труда «Некрасов Н. Полное собрание стихотворений» – 1927

Главная