Паперный З.: Я к Вам пишу…

Вопросы литературы, № 10
1981 г.

Речь пойдет о дружеских посланиях.

Жанр это особый.

Раз послания - значит, литература. Но поскольку дружеские - это уже, как говорит Карлсон (который живет на крыше), - пустяки, дело житейское.

В последние годы этот жанр все больше обращает на себя внимание.

Преимущественная сфера его распространения, или лучше сказать - бытования, - всевозможные юбилеи, круглые и полукруглые даты, с которыми связаны поздравительные адреса, письма, послания.

Такого рода переписка распространена сегодня между разного рода НИИ, творческими союзами и их отделениями, отдельными личностями, разумеется, тоже творческими.

Я бы сказал так: выросла взаимопоздравляемость людей.

Я тоже не остался в стороне от этого увлечения.

Вот несколько посланий моим друзьям и знакомым. Чтобы никому из них не было обидно, я расположил послания по алфавиту.

[…]

И заключает цикл посланий КОРНЕЙ ЧУКОВСКИЙ. Если бы я не располагал все по алфавиту, я поставил бы его на одно из самых первых мест - столь многим я ему обязан. Помню то радостное чувство, с которым я писал и отправлял ему письма, как ждал ответа. При этом я всегда знал, что ответ обязательно придет. Корней Иванович отличался той благородной старомодностью, которая в наш торопливый век имеет трогательно-беззащитный, щемяще-наивный вид: он считал, что на каждое письмо надо отвечать. В этом отношении с ним может сравниться разве лишь Леонид Утесов, который на каждое мое письмо отвечает веселым антиписьмом.

Накануне 1969 года я обратился к Корнею Ивановичу с новогодним посланием. Мог ли я знать, что оно будет последним, что в этом году мы навсегда с Чуковским расстанемся?

Забот и дел - невпроворот,
всё наше "Zeit" - сплошной цейтнот.
Но как приятно, вынув ручку,
забыв про спешку и текучку,
начать набрасывать в блокнот,
явив завидное старанье,

эпистолу,
посланье -
на
шестьдесят девятый год.

Корней Иванович Чуковский!
Когда имеешь бледный вид
от зла, беды или обид
или какой-нибудь загвоздки -
что утешает?
кто бодрит?
Корней Иванович Чуковский.

Рецензию читаешь - бац!-
такой потянется абзац,
таким скрипливо тяжким возом...
Родить, о боже, кто же мог
такие завороты строк? -
читать их - только под наркозом.
Весь изболеешь, весь изноешь,
и сердце бьется тяжело.
Зато Чуковского откроешь -
и сразу: как рукой сняло.


вещает критик, как провизор,
бубнит, уставившись в упор
в непроходимый свой обзор.
Слова заглажены и плоски,
как полированные доски.
Довольно слушать эту муть,
скорее ручку повернуть,
и вдруг, о радость, сам Чуковский!
Нельзя не слушать эту речь...
А телевизор дышит ровно
и так потрескивает, словно
довольная дровами печь.

Так будь же бодр и здрав душой,
учитель, друг мой и наставник,
мой коррехидор и направник,
мой положительный герой.
Творить, играть и веселиться -
Вам сорока и то не дашь...
Я понял - Вы моя Фелица, а я -
    Державин
      
            Ваш.

Послания эти продиктованы добрыми, дружескими чувствами к мастерам литературы, критики, театра. Хорошо понимаю, что сами по себе они, как говорится, художественного значения не имеют. И все-таки решаюсь их обнародовать - на них падает свет тех, кому они посвящены.

З. Паперный