Соловьев Сергей: Книга воспоминаний К. Чуковского

Литературная газета
2 марта 1941 года

В публицистических книгах и заметках Чуковский с особенным мастерством и любовью пишет о людях с ярко выраженными внешне чертами талантливости. Чуковский ищет и подмечает новые и новые проявления остроумия, своеобразия, исключительности, находя в них благодарный материал для своих зарисовок. Рассказывая, он любуется этими людьми и как бы говорит:

- Посмотрите, какая прелесть этот талантливый человек!

только о моментах наиболее ярких и занимательных. Его поразила какая-нибудь черта, он обыгрывает эту черту всесторонне, забавляется, восхищается ею сам и хочет восхитить других.

Приемы письма Чуковского в его "Воспоминаниях" - это приемы художника-колориста. Образ создается порой несколькими сильными и резкими штрихами, рельефно выступающими на передний план. Поклонникам добросовестных, протокольно-документальных записей подобный прием изложения может показаться несколько субъективным, некоторые штрихи портретов гиперболичными, однако, как нам кажется, эти претензии были бы несправедливы в отношении книги Чуковского.

Прежде всего очерки Чуковского поражают глубоким пониманием искусства, восчувствованием искусства в его тончайших оттенках: зрительных, словесных и музыкальных. С первой же страницы очерка о Репине -многообразно и полно, почти чувственно, мы погружаемся в атмосферу самобытного творчества художника, так колоритно и смачно воспроизводимую Чуковским.

Превосходно, лаконически изображает Чуковский внешний облик людей. Репин, пишет он, пришел

"... изящно одетый, в белоснежном отложном воротничке, стариковски красивый и благостный".

"... заметил, до какой степени он одряхлел. С трудом поднимает красноватые веки, и в глазах его старческий, голубовато-дымчатый студень".

Некоторые штрихи, характеризующие, например, особенности творческого процесса Репина, прямо драгоценны.

"(Репин) сам говорил мне, что чаще всего, когда он пишет чей-нибудь портрет, он - на короткое время - влюбляется в того человека, испытывает удесятеренное чувство благожелательности к нему и какой-то особенной, почтительной нежности... Период, когда он писал мой портрет... был медовый месяц наших отношений, никогда уже не повторявшийся снова".

Характеризуя, например, строгость и скромность реализма Репина, Чуковский приводит следующий пример:

"Мой портрет он написал вначале на фоне золотисто-желтого шелка, и, помню, художники, в том числе некий бельгийский художник... восхищались этим шелком чрезвычайно... "Это подлинный Ван-Дейк", -повторял бельгиец. Но когда через несколько дней я пришел в мастерскую Репина вновь позировать для этого портрета, от "Ван-Дейка" ничего не осталось.

".

Подобных, характерных для репинского творчества, эпизодов в очерке можно было бы указать множество, однако, главная удача заключается в том, что Чуковскому удалось с необыкновенной убедительностью создать образ живого Репина -остроумного, талантливого, крайне противоречивого порой в своих увлечениях, трудолюбивейше работавшего до последних дней и всегда неудовлетворенного собою.

И поражает и пленяет почти отроческий оптимизм, любовь к искусству и к жизни, которые Репин сберег до последних дней своей длинной жизни. Удивительное предсмертное письмо Репина, цитируемое в "Воспоминаниях", тому лучшее доказательство.

Этот небольшой очерк, с нашей точки зрения, - лучшее, что написано о Репине.

Очень удачны отдельные очерки Чуковского и о Маяковском. Укажем, например, на следующую сцену из жизни Маяковского. Поэт в описываемый в очерке период сильно нуждался, часто голодал, и приятели повели его к меценатствовавшему издателю, обывателю и мещанину, от вкусов семьи которого зависела участь книги Маяковского.

"огромную нижнюю губу, словно созданную для выражения презрительной ненависти, (Маяковский) читал издевательским голосом:

Кривляться перед вами не захочется -
 

и вот

Я захохочу и радостно плюну.
Плюну в лицо вам,
".

"Маяковский, - говорит автор, - стоял среди этих людей, как боец, у которого за поясом разрывная граната. Я тогда впервые почувствовал, что никакие перемирия, ради каких бы то ни было целей, между ним и этими людьми невозможны... и что ненависть к ним и к их трухлявому миру -для него не стиховая декларация, но единственное содержание всей его жизни..."

Семья мецената была шокирована стихами Маяковского, и книга так и осталась ненапечатанной.

К сожалению, материал о Маяковском количественно скуднее, чем о Репине, отрывочнее и случайнее.

Вызывает лишь чувство недоумения и досады проводимая в очерке линия на какое-то "примирение" между автором и Маяковским. Чуковский и сам отмечает, что "вообще, в ту пору наши отношения как-то не сладились... Я был (футуризму. - С. С.) посторонний и даже не слишком сочувствующий". И одновременно Чуковский проявляет ненужное стремление сблизить свою и Маяковского идейные платформы на основе сложной теории двойственности отношений и проч.

"Воспоминаний" посвящен Горькому. Во множестве эпизодов Чуковский показывает нам Горького-издателя, Горького за редакционным креслом, Горького в "будничной мелочной работе", как характеризует ее сам Чуковский. По существу - это глава из биографии Горького за тот период, когда его "мелочная работа" была в действительности работой большого плана по созданию новой литературы для миллионов, массовой переводной и детской литературы. Очерк дает нам яркое представление о тщательной и бережной работе Горького с начинающими и профессиональными писателями; Алексей Максимович никому из них не отказывает в помощи, совете, поддержке моральной и даже материальной.

Однако эта, преимущественно деловая, служебно-издательская обстановка, ограниченность материала не могли не сузить замысел Чуковского - показать Горького как художника и как человека. Репина мы видели в его ателье - в его творческой лаборатории, знакомились с его бытом, его буднями. Горький в очерке менее раскрыт: однако и здесь подмечены характернейшие для Горького черты. Так, например, в день его пятидесятилетия, на своем же юбилее, он выступил с возмущенной речью против чествователей, восхвалявших в своих докладах его гуманную любовь к "униженным, падшим людям", его "жалость к меньшему брату".

В последнем разделе книги даны воспоминания о Брюсове. По существу - это переписка редактора с одним из авторов редактируемого им журнала. В настоящее время подобная переписка была бы невозможна - ее заменили бы телефонные разговоры. Это - мельчайшая деловая корреспонденция, лишь в немногих местах встречаемся мы в ней с высказываниями поэта о литературе и творчестве.

"Дорогой Корней Иванович! (Пишет, например, Брюсов 12/III 1911 года.) Очень и очень благодарю Вас за присылку статьи. Но вот в чем дело. Сегодня уже 12-е число. Книжка должна выйти 1-го. Почти нет физической возможности набрать окончание. Позвольте потому разделить Вашу статью на две книжки: набранную половину дать в апреле, окончание -в мае. Возможно ли это? Это весьма облегчило бы наше дело".

Таких абзацев чисто делового порядка в этой переписке можно найти десятки. Даже на более интересных письмах лежит печать какой-то торопливости, спешки, которая могла бы даже удивить современного читателя, если бы сам Брюсов не пояснил нам, в чем дело.

"Простите, - пишет он Чуковскому, - бессвязность этих строк, писанных в суете ежедневной, безумно теснящей, подавляющей работы".

Если эти письма и представляют определенный библиографический интерес для характеристики редакторской деятельности Брюсова того времени, то им место скорее не в воспоминаниях, а в материалах "Литературного наследства" или публикациях наших литературоведческих журналов.

В книге Чуковского, как нам кажется, есть два приема изложения, взаимно теснящих друг друга, обладающих каждый своей логикой и своими требованиями. С одной стороны, образный, живописный, писательский подход к явлениям. Так написаны большая часть очерка о Репине и целый ряд превосходных страниц из других очерков. Здесь чувствуется единый подход к явлениям, непроизвольно связывающий события, людей, эпоху в художественно цельный образ.

С другой стороны, - склонность автора к библиографо-публицистической обработке материала, имеющегося в архиве писателя, стремление быть документально полным, исторически-перспективным, даже порой дидактичным. Это создает другую линию повествования, имеющего свою положительную сторону, но органически не связанную с той чисто художественной формой изложения, о которой говорилось выше.

Перед нами как бы две книги, одновременно создаваемые на материале воспоминаний художником и ученым и неожиданно слившиеся вместе. Чуковский сталкивается со многими замечательными людьми и обладает всем необходимым, чтобы создать и крупное художественное полотно, аналогичное, например, воспоминаниям Белого, -и публицистическую книгу о замечательных людях, на основе обширной "чуккокалы"¹

Сергей Соловьев

1. Сохранено авторское написание.