Веселова Александра: По улице ходила большая крокодила

Русский журнал
29 Октября 1999

Однажды важный (надменный) крокодил
Покинул свое жилище на Ниле,
Чтобы с шиком пройтись по буль-ва-ру.
Он мог курить, он умел с отличным акцентом говорить по-турецки
(Что он проделывал раз в неделю) -
Это очень важный, зеленый, усеянный бородавками, крокодил.

Приведенная цитата - обратный перевод, сделанный Корнеем Чуковским с английского перевода его стихотворной сказки "Крокодил". По-английски это выглядит так:

Once a haughty Crocodile left his home upon the Nile
To go strolling off in style on the Av-e-nue.
He could smoke and he could speak Turkish in a perfect streak
(And he did it once a week) -
The most haughty green and warty, very sporty Crocodile.

Переводом этим Чуковский был крайне недоволен: число слов увеличилось более чем в три раза (43 из 13-ти) и стихи утратили присущую им динамику:

Жил на свете крокодил.
Он по улицам ходил,
По-турецки говорил,
Крокодил Крокодил Крокодилович.

"картинками" Чуковский считал одним из важнейших достоинств детского поэта:

И вот живой
Городовой
Явился вмиг перед толпой:
Утроба крокодила
Ему не повредила.

Первая часть "Крокодила" написана (точнее, сочинена "на одном дыхании"), как и положено хорошей сказке, для собственного любимого сына, когда у него болели зубки. Вторая - результат напряженной работы. И этой "созданности" текста нельзя не заметить. Встречаются проявления откровенной беспомощности:

Человечьим ты служила малышам,
Послужи теперь и нам и нам, и нам!

Чуковский неоднократно подчеркивал, что творчество для детей требует особого состояния, так как дети чрезвычайно чувствительны к фальши. Позднее, в статье "Признания старого сказочника", он напишет: "Писатель для детей должен быть счастлив". Получается, что мгновения счастья, пережитые Чуковским, мы можем сосчитать по пальцам. Да и мог ли чувствовать себя счастливым человек, который не только пережил все то, что в равной мере досталось большинству представителей его поколения, но к тому же всю жизнь страдал жестокой бессонницей и едва ли когда спал более пяти часов:

Я три ночи не спал,
Я устал.
Мне бы заснуть,
Отдохнуть.
Но только я лег -
Звонок.
- Кто говорит?
- Носорог.

Чуковскому удалось найти ту нишу, в которой он, критик и переводчик, называвший себя "грамотным полуталантом", обрел подлинную славу. Но подлинную ли? Детям, то есть той аудитории, для которой Чуковский писал свои сказки, безразличен автор. Стихи Чуковского, Маршака, Барто, Михалкова сливаются в нашем сознании со сказками Пушкина и Ершова в единый текст, который в лучшем случае может опознаваться как "детская литература".

Девочка, волнуясь,

И с ужасным криком
Кинулася вниз.

Кто из почитателей таланта современного исполнителя узнает в этих строчках почти дословную цитату из "Крокодила"? Интересно также, узнает ли ее сам автор? Кажется, Чуковский прекрасно понимал "специфику" собственной славы. Его секретарь Клара Лозовская вспоминает, как однажды, проходя с ней мимо собственного дома, он сказал: "В 1980 г. будут говорить: "Вот на этом балконе сидел Маршак!" И тем не менее Чуковский любил детей и продолжал писать для них. Не любил он родителей. Тех, что заставляли его слушать, как их чада читают стихи (и чада послушно бубнили: "По улице ходила большая крокодила..."), и тех, что в 30-х годах заявили о вреде, который наносит сказка советскому ребенку, и развернули кампанию по борьбе с "чуковщиной":

"... у Чуковского и его соратников мы знаем книги, развивающие суеверие и страхи ("Бармалей", "Мой Додыр", "Чудо-дерево"), восхваляющие мещанство и кулацкое накопление ("Муха-цокотуха", "Домок"), дающие неправильное представление о мире животных и насекомых ("Крокодил" и "Тараканище"), а также книги явно контрреволюционные с точки зрения интернационального воспитания детей"

(К. Свердлов "Мы призываем к борьбе с "чуковщиной" // Дошкольное воспитание, 1929, №4).

Впрочем, отец "изысканного жирафа", серьезный Гумилев, тоже не любил "Крокодила", так как видел в нем насмешку над животными. И правда, почему Чуковский решил, что крокодилы должны питаться калошами?

С этих пор Чуковский сказок не писал. Но занятий детской психологией не оставил. Ведь именно знание этой психологии и сделало его создателем новой детской литературы, пришедшей на смену Лидии Чарской и "Задушевному слову" (новаторство это для нас, избалованных разнообразием детской литературы последующего периода, от Даниила Хармса до Сергея Михалкова или, если угодно, Олега Григорьева, не столь очевидно, как для современников). Так, ужасающие взрослого деструктивные настроения сказок Чуковского: солнце, проглоченное крокодилом, упавшая луна, горящее море, тирания таракана, убегающие вещи, и, наконец, зайчик, расчлененный трамвайчиком и садистское "... и ставит, и ставит им градусники...", совсем иначе воспринимаются детьми. Крайние проявления жестокости не пугают их, потому что, по словам самого Чуковского, "ребенок хозяин своих иллюзий":

Но тебя, кровожадную гадину,
Я сейчас изрублю, как говядину.

Много мяса ты съел человечьего.

Зато ребенок, вслед за Чуковским, способен искренне смеяться над миром "перевертышей", "логикой абсурда":

Папа схоронился в старом чемодане,
Дядя под диваном, тетя в сундуке.

"Поэзия для детей должна быть и для взрослых поэзией". И это ни в коем случае не означает, что в сказках Чуковского следует искать политический, например, подтекст. Хотя соблазн велик и попытки такие были. В первом издании Ваню Васильчикова рисовали похожим на Керенского:

Спаситель Петрограда
От яростного гада,
Да здравствует Ваня Васильчиков!

А в 1923 г. Чуковскому предложили сделать Ваню Васильчикова комсомольцем, а городового заменить на милиционера. И он категорически отказался, резко ответив, что Ваня - герой из буржуазного дома, и таковым останется. Хотя пафос строчек, -

Молодец,
Он герой
Удалой,
Он без няни гуляет по улицам!

"старой-престарой". В своем блестящем разборе "Мойдодыра" Б. М. Гаспаров рассматривает сказку Чуковского как отражение его литературной полемики с футуристами, отмечая, что со временем "... в сказке все менее заметным становилось движение живой литературы, из которого она возникла". Стоит, наверное, добавить, что для рядового читателя, не погруженного в проблемы литературной борьбы, это движение и не было заметно, что нисколько не лишало сказку очарования. С иной ситуацией сталкиваемся в "Крокодиле": каждый, кто хоть иногда посещал школьные уроки литературы, безошибочно узнает в монологе крокодила, включенного во вторую, "сделанную" часть, лермонтовского "Мцыри":

Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя.
Я столько горя видел там,
Что даже ты, Гиппопотам,

Когда б его увидеть мог.

Хотя впоследствии Крупская говорила Маршаку, что это пародия не на "Мцыри", а на "Несчастных" Некрасова. Обвинение гораздо более серьезное: одно дело дворянский поэт Лермонтов, другое - революционный демократ Некрасов (которого, между прочим, именно Чуковский вернул в русскую литературу как поэта и мастера поэтической формы).

В одной из своих первых статей о Некрасове, которая так и не была напечатана (о ней есть упоминание в мемуарах о Горьком), Чуковский писал, что для Некрасова пародирование стиля известных поэтов не было отрицанием их наследия, а служило школой поэтического мастерства. В пору написания "Крокодила" Чуковскому было 26 лет. Что это было: литературное хулиганство или "проба пера"? Так или иначе, уже в 1916 году он признавал "лермонтовский" монолог крокодила ошибкой. Возможно потому, что монолог этот был написан целиком "для взрослых". Как и ряд других фрагментов. Например, явно не на трехлетнего читателя рассчитаны строчки, описывающие реакцию крокодила на болезнь сына, проглотившего самовар:

Опечалился несчастный крокодил.

"Как же мы без самовара будем жить?
Как же чай без самовара будем пить?"

В дальнейшем Чуковский подобных промахов не допускал. Но этим и интересен для нас "Крокодил", первый опыт автора в подобном жанре. Мы читаем сказки в двух случаях: в детстве (точнее будет сказать - нам их читают) и когда у нас появляются дети. "Крокодила" же можно и должно читать всегда. Потому что это настоящая поэзия - плод подлинного вдохновения и тяжелого труда.

И дать ему в награду

Сто фунтов мармеладу,
Сто фунтов шоколаду
И тысячу порций мороженого!

Александра Веселова