Юдин Юрий: Крокодилиада

"АВАНТ-ПАРТНЕР", № 11(148)
10 апреля 2007г.

Говорят, именно Корнею Чуковскому принадлежит фраза "В России нужно жить долго, тогда до всего доживешь". Сам он так и сделал (1886-1969). Жизнь эта включила несколько литературных карьер, каждая из которых в отдельности могла бы доставить прижизненную славу и прописку в вечности.

Чуковский - самый яркий и авторитетный литературный критик Серебряного века. Впрочем, уже в это время он начинает заниматься некрасовскими архивами, а в 1916 году пишет свою первую стихотворную сказку - "Крокодил". Корней Иванович баловался стихотворством и до этого, но из-под пера его выходили в основном пародии и стихи на случай. Тем удивительней, что уже в первой своей поэме Чуковский предстал зрелым мастером. Некрасовские ритмы, гумилевская экзотика, деревенская частушка и городской фольклор ("по улице ходила большая крокодила"), одноименный памфлет Достоевского и множество других отголосков непринужденно переплавились здесь в интонацию совершенно самостоятельную. В рассуждении полифонии "Крокодила" не шутя сравнивают с "Двенадцатью" Блока, причем написан он был двумя годами ранее.

Но в некоторых отношениях поэма Чуковского выше даже и блоковской - хотя бы потому, что основала целую самостоятельную традицию. До Чуковского отечественная детская литература могла похвастаться лишь отдельными образцовыми произведениями (сказки Пушкина и Жуковского, "Конек-Горбунок" Ершова, "Черная курица" Погорельского), тон же в ней задавал журнал "Задушевное слово", заполняемый благонамеренными дилетантами.

В 20-х гг. карьера литературного критика стала невозможна, и Чуковский непринужденно переквалифицировался в детского писателя. Подряд выходят "Мойдодыр", "Муха-цокотуха", "Тараканище", "Айболит", "Телефон" - самый что ни на есть золотой фонд. Здесь даже забракованные автором строчки - поэзия высшего сорта:

Испугался Таракан
И забился под диван:
"Я шутил… Я шутил… Вы не поняли!"

Стихи Чуковского мгновенно запоминаются детьми самого раннего возраста и образуют самую первоначальную основу их миропонимания и мироощущения. Что такое хорошо и что такое плохо мы ведь впервые узнавали не из Нагорной проповеди или Морального кодекса строителя коммунизма, а именно из Крылова и Чуковского. Взрослые же вольны вычитывать в этих сказках самые разные смыслы: в Тараканище видеть прообраз Сталина, в деяниях Мойдодыра - партийные чистки… Высокая поэзия всегда оставляет простор для интерпретаций любого рода.

Кстати говоря, в сознании нашем Чуковский стоит рядом с Маршаком (есть такие "сладкие парочки", обреченные бродить по истории литературы рука об руку - Вордсворт и Кольридж, Ли Бо и Ду Фу, Толстой и Достоевский). Между тем трудно представить поэтов более разных. Холодноватый благостный Маршак - полная противоположность темпераментному и хулиганистому Чуковскому. Возможно, тут сказалось одесское происхождение нашего героя, от которого сам он, впрочем, всячески открещивался: всякого рода провинциализм был Корнею Ивановичу ненавистен.

В середине 20-х стихи Чуковского попадают на выпученные глаза Крупской. Вдове Ильича, прибравшей к рукам всю педагогическую часть СССР, померещилось в них что-то подозрительное. Сказки Чуковского были запрещены. За автора заступился Горький, но стихи его вплоть до 50-х гг. проходили советскую цензуру с ужасным скрипом. Впрочем, у Чуковского и тут нашелся запасной аэродром: на протяжении 20-х гг. он работает в горьковском утопическом издательстве "Всемирная литература", неутомимо переводит и редактирует, беспрестанно читает лекции и вплотную принимается за некрасовские штудии.

Для своего любимого Некрасова Корней Иванович сделал то же самое, что академик Грот - для Державина, а Анненков - для Пушкина: собрал, опубликовал и прокомментировал все его наследие. Причем в случае Анненкова и Грота это стало делом всей жизни; для Чуковского же - лишь одним из его многообразных занятий. Впрочем, именно некрасовские исследования доставили Чуковскому докторскую степень по филологии, Сталинскую и Ленинскую премии.

В самую глухую пору он пишет три фундаментальные книжки: "Мастерство Некрасова"; "Живой как жизнь" (о существовании и изменениях русского языка) и "От двух до пяти" (о детской психологии и речи). Кое-что в них устарело, местами слишком много полемики с советскими невеждами и негодяями, которые того не заслуживали, но для специалистов эти книжки и поныне представляют непреходящую ценность.

от Пастернака, это ему сошло с рук (кстати, англичане в дипломе упомянули, что он является автором знаменитого "Крокодила"). Основал в Переделкине библиотеку на собственные средства. Пережил троих из четверых своих детей… Кстати, Николай и Лидия Чуковские сами сделались известными литераторами; интересно, что Лидия Корнеевна была непримиримой диссиденткой, а Николай Корнеевич, напротив, держался вполне советского образа мыслей.

При этом Чуковский вовсе не был благостным старичком: некоторые мемуаристы жалуются на его иной раз жестокие шутки, изданные посмертно дневники изобилуют весьма ядовитыми замечаниями в адрес коллег-литераторов… Понятно, что свой буйный темперамент, ярче всего отразившийся в ранней критике, на старости лет ему нужно было куда-то выплескивать. В этом смысле его "Крокодил" в некотором роде автопортрет.

Кстати, именно его критика нынче нисколько не устарела. Это не только основополагающие статьи об Ахматовой и Маяковском, о несправедливо забытом Николае Успенском (замечательном писателе и редкостном негодяе) или о некоторых темных страницах биографии Некрасова. Чуковский, например, едва ли не первым в мире занялся массовой словесностью рабских жанров, детективчиками про Ната Пинкертона и слезливыми романами Вербицкой и Чарской. А также с интересом следил за первыми шагами нарождающегося кинематографа…

не весьма талантливая. Канал "Культура" показал фильм про классика детской литературы, очень традиционный. Прочие масс-медиа отделались краткими ритуальными сообщениями. Между тем Чуковский безусловно заслуживает памятника в одной из столиц - уж никак не меньше, чем "дедушка Крылов", запечатленный со своими персонажами в Летнем саду. Для русской культуры это явление столь же фундаментальное.

Юрий Юдин