Сарнов Б. М.: Корней Чуковский

ЧУКОВСКИЙ Корней Иванович; наст. фам., имя и отчество Корнейчуков Николай Васильевич [19(31). 3. 1882, С. -Петербург – 28. 10. 1969, Кунцево, под Москвой] – поэт, переводчик, критик, историк лит-ры, лингвист.

В краткой автобиографии, предваряющей его «Собрание сочинений: В 6 т.» (М., 1965–69), Ч. говорит: «Я родился в Петербурге в 1882 году, после чего мой отец, петербургский студент, покинул мою мать, крестьянку Полтавской губернии; она с двумя детьми переехала на житье в Одессу». О своей жизни с матерью и сестрой он вспоминал часто, написал о ней небольшую пов. («Серебряный герб»). Об отце же за всю свою долгую жизнь публично не вспомнил ни разу. Да и в узком семейном кругу эта тема была запретной. Лишь однажды приоткрыл он глухую завесу над этой семейной тайной: «Сижу 5-й день, разбираю свои бумаги – свою переписку за время от 1898–1917... Я порвал все эти письма – уничтожил бы с радостью и самое время. Страшна была моя неприкаянность ни к чему, безместность... Я, как незаконнорожденный, не имеющий даже национальности (кто я? еврей? русский? украинец?) – был самым нецельным непростым человеком на земле... Когда дети говорили о своих отцах, дедах, бабках, я только краснел, мялся, лгал, путал... Особенно мучительно было мне в 16–17 лет, когда молодых людей начинают... называть именем - отчеством. Помню, как клоунски я просил всех даже при первом знакомстве – уже усатый – "зовите меня просто Колей", "а я Коля" и т. д. Это казалось шутовством, но это была боль. И отсюда завелась привычка мешать боль, шутовство и ложь – никогда не показывать людям себя – отсюда, отсюда пошло все остальное» («Дневник. 1901–1929: В 2 т.». М., 1991. С. 322–323).

Эта поражающая своей пронзительной откровенностью дневниковая запись высвечивает в облике Ч. те грани его личности, которые никогда прежде не попадали в поле зрения биографов. До опубл. «Дневника» Ч. лишь по немногим свидетельствам современников мы могли отдаленно представить себе, как непрост был этот человек, как бесконечно далек его реальный человеческий образ от въевшегося в наше сознание привычного облика сусального «дедушки Корнея», умильного сказочника, окруженного счастливой детворой, признанного патриарха сов. лит-ры. Дет. книги Ч. издавались огромными тиражами. Он многократно был награжден орденами, а в 1962 удостоен Ленинской премии. Но в последние годы, когда стали рассекречиваться и публиковаться хранившиеся в глубокой тайне архивные документы, выяснилось, в числе др. любопытных фактов, что, напр., присуждение Ч. Ленинской премии в высоких гос. сферах считалось крайне нежелательным. Это было сформулировано в соответствующем циркуляре отдела культуры ЦК КПСС: «... Высказать руководству Комитета, а также коммунистам – членам Комитета предложение поддержать мнение старых большевиков о нежелательности присуждения К. И. Чуковскому Ленинской премии» (Куранты. 1994. 17 июня). Этот эпизод относится ко временам, когда многолетняя борьба сов. власти с т. н. «чуковщиной» была уже позади. В 20–30-е гг. замечательные стихотв. сказки и др. произв. Ч. нередко преследовались с особой, почти маниакальной жестокостью (см.: Блюм А. За кулисами «министерства правды». СПб., 1994).

– особенно в последние годы его жизни, – сложился своего рода канон. Выражая традиционное восхищение многогранностью и многожанровостью его трудов, принято было говорить о том, что в рус. лит-ре можно насчитать по меньшей мере шесть Ч.

– критик, автор статей и книг о самых знаменитых его лит. современниках (кн. «От Чехова до наших дней», «Леонид Андреев большой и маленький», «Нат Пинкертон и современная литература», все – 1908; «Критические рассказы», 1911; «Книга о современных писателях», «Лица и маски», обе – 1914; «Футуристы», 1922; «Александр Блок как человек и поэт», «Две души Максима Горького», обе – 1924; ст. «Ахматова и Маяковский»//Дом иск–в. 1920. № 1, и др.).

– известнейший и любимый дет. поэт, сказочник, автор «Крокодила» (1917), «Мойдодыра» и «Тараканища» (обе – 1923), «Мухи–Цокотухи» (1924), «Бармалея» (1925), «Телефона» (1926) и др. стихотв. сказок, на которых выросли мн. поколения детей.

Ч. – переводчик, еще до революции открывший рус. читателю У. Уитмена, Р. Киплинга, О. Уайльда. Позже он переводил М. Твена, Г. Честертона, О. Генри, А. К. Дойла, У. Шекспира, Г. Филдинга, «пересказал» для детей многие шедевры мировой классики – «Робинзона Крузо» Д. Дефо, «Барона Мюнхгаузена» Р. Э. Распе, «Маленького оборвыша» Дж. Гринвуда. Испытав потребность осмыслить и обобщить свой переводческий опыт, Ч. занялся теорией худож. перевода и стал крупнейшим авторитетом в этой области. Начало этому положила написанная в 1919 совместно с Н. Гумилевым брошюра «Принципы художественного перевода». Принципы эти были им развиты в кн. «Искусство перевода» (1930), позже неоднократно выходившей под назв. «Высокое искусство» (1941, 1964, 1968, 1988).

– историк и исследователь рус. лит-ры. Труды об одном только Н. Некрасове заняли бы несколько книжных полок («Жена поэта», П., 1922; «Рассказы о Некрасове», М., 1930; «Мастерство Некрасова», М., 1952). За эти труды он был удостоен почетного звания доктора лит-ры «honoris causa» Оксфордского ун-та. Ч. писал и о Л. Толстом, и об А. Чехове, и о В. Слепцове, А. Дружинине, Н. Успенском, А. Панаевой.

– лингвист (многочисленные статьи, кн. «Живой как жизнь»). Защищая живой язык от засилья казенных, бюрократических речений, Ч. ввел понятие «канцелярит» – неологизм, с его легкой руки ставший общеупотребительным.

– мемуарист, автор кн. воспоминаний «Современники» (1962), создатель знаменитой «Чукоккалы», уникального альбома, в котором отразился лит. быт целой эпохи. И Ч. – автор не имеющей аналогов в мировой лит-ре кн. «От двух до пяти» (1928; 21 прижизненное изд.). В ней он не только открыл сложный мир взаимоотношений ребенка со словом, не только внес огромный вклад в дет. психологию, но и создал целую философию детства, прозорливо разглядев в этих неск. годах человеческой жизни переживаемый каждым нормальным человеком период гениальности. После выхода в свет «Дневника» к этому множеству «Чуковских» следует добавить и Ч. – летописца эпохи, без труда которого теперь не сможет обойтись ни один добросовестный историк России 20 в.

«Книга о Корнее Чуковском». М., 1966), выразив по поводу многожанровости творческого наследия Ч. естественное восторженное изумление («... Неужели все эти произведения, казалось бы, несовместимые в рамках одной творческой индивидуальности, – эти забавные детские сказки и эти увлекательные научные исследования, дающие новую трактовку специальных научных вопросов, – созданы одним человеком?»), задается вопросом: «Не обозначает ли такая множественность тем и жанров отсутствия своей темы, своего жанра?.. И чем вообще объяснить это "хождение по жанрам"?». Объясняет он это так: «... Выразительные возможности того или иного жанра в личном творчестве непостоянны и могут возрастать или столь же значительно уменьшаться в зависимости от внутрилитературных и общественных условий. Тогда в творчестве Чуковского наступало время перемены жанра». Это означало, что победа «пролетарской революции» изменила «внутрилитературные и общественные условия» таким образом, что в этих новых условиях Ч. заниматься лит. критикой, своим любимым делом, для которого он был рожден и в котором так блистательно себя проявил, уже не мог. И поневоле был вынужден сосредоточить все силы своего ума и таланта на работе в др. жанрах.

«О современной критике» (1907) А. Блок почти целиком посвятил ему. «Вот уже год, – писал Блок, – как занимает видное место среди петербургских критиков Корней Чуковский. Его чуткости и талантливости, едкости его пера – отрицать, я думаю, нельзя». Но далее Блок замечает, что у Ч., по его мнению, – «нет одной "длинной фанатической мысли", и потому он... совсем не хочет постараться объединить литературные явления, так или иначе найти двигательный нерв современной литературы».

«длинная фанатическая мысль» у Ч. – критика была. Обозначить ее можно по-разному, но вряд ли удастся сделать это лучше, чем сделал это он сам: «Меня... интересовало практическое применение неких драгоценных критических методов для исследования литературных явлений. Я затеял характеризовать писателя не его мнениями и убеждениями, которые ведь могут меняться, а его органическим стилем, теми инстинктивными, бессознательными навыками творчества, коих часто не замечает он сам. Я изучаю излюбленные приемы писателя, пристрастие его к тем или иным эпитетам, тропам, фигурам, ритмам, словам и на основании этого чисто формального, технического, научного разбора делаю психологические выводы, воссоздаю духовную личность писателя... Наши милые "русские мальчики", вроде Шкловского, стоят за формальный метод, требуют, чтобы к литературному творчеству применяли меру, число и вес, но они на этом останавливаются; я же думаю, что нужно идти дальше, нужно на основании формальных подходов к матерьялу конструировать то, что прежде называлось душою поэта. Мало подметить, что эпитеты Ахматовой стремятся к умалению и обеднению вещей, нужно также сказать, как в этих эпитетах отражается душа поэта. И сказать так, чтобы это поняли не только Гумилевы и Блоки, но и желторотый студент, и комиссариатская барышня. Критика должна быть универсальной, научные вклады должны претворяться в эмоции. Ее анализ должен завершиться синтезом, и, покуда критик анализирует, он ученый, но когда он переходит к синтезу, он художник, ибо из мелких и случайно подмеченных черт творит художественный образ человека... критика должна быть и научной, и эстетической, и философской, и публицистической» (цит. по кн.: Неизданный Горький. М. 1994. С. 110–111).

«драгоценными критическими методами» в приложении к творчеству самого автора, т. е. попытаться охарактеризовать его не поисками причин его «хождения по жанрам», а вот этими самыми «инстинктивными, бессознательными навыками творчества», пристрастием его к тем или иным эпитетам, тропам, фигурам, ритмам, словам, – если пойти по этому, самим Ч. проложенному пути, окажется, что во всех жанрах, видах и родах лит-ры, к которым он обращался, перед нами предстает одна и та же творческая личность, всегда сохраняющая свою неповторимую индивидуальность, сразу узнаваемая. Поражает в Ч. совсем не то, что критик, историк лит-ры, теоретик худож. перевода и лингвист стал сочинять сказки для детей. Таких случаев в истории мировой лит-ры можно найти множество. В «случае Чуковского» поражает совсем другое: то, что уже в самых первых своих литературно - критич. статьях он предстает перед нами тем же Ч., каким позже выразит себя в неповторимых ритмах, интонациях, жестах и голосовых модуляциях «Крокодила», «Мойдодыра» и «Мухи-Цокотухи».

–лах свои литературно–критич. опусы, но и выступал с публичными лекциями, на одну из них откликнулся В. Розанов. С идеями и выводами лектора он решительно не согласился, да и вообще в этом отклике был к Ч. явно несправедлив. Но он замечательно передал свое впечатление от самой фигуры лектора, его голоса, его мимики и жестикуляции: «Высокий-высокий тенор несется под невысоким потолком; если опустить глаза и вслушиваться только в звуки, можно сейчас же почувствовать, что уж конечно ни один "господин купец" и ни который "попович" не заговорит этим мягким, чарующим, полуженственным, нежным голосом... Лектор читает не сидя, а стоя, – и вы в ту же секунду чувствуете, как к нему не шло бы сидеть... Нервным движением он составил стул, все-таки для чего-то торчащий позади него, с возвышения кафедры на пол. Это оттого, что он не стоит на кафедре, как монумент, как колонна, – способ чтения стоя русских чтецов, – а хоть незаметно, но постоянно движется изгибом, выгибом, торсом... Но какое соответствие между голосом и человеком...» (К. И. Чуковский о рус. жизни и лит-ре//Журнал театра художественно-лит. общества. 2-я пол. сезона. 1908–09. № 8).

«соответствие между голосом и человеком», органическое единство голоса и жеста, неразрывность ритма и интонации каждой произносимой фразы с движением – «изгибом, выгибом, торсом», – и есть то неповторимое «чуковское», та энергия его личности, которая захватывает, заражает, покоряет нас в его ранних критич. статьях и проявляется в них ничуть не меньше, чем в плясовых ритмах «Мойдодыра» и «Мухи–Цокотухи».

и четко. Это привело к тому, что даже самые проницательные современники Ч., восхищаясь талантливостью, живостью и «едкостью» его критики, далеко не всегда отдавали дань глубине и серьезности высказанных им идей, новизне сделанных им открытий. А между тем мысли, высказанные им уже в одной из самых ранних его критич. книг «Нат Пинкертон и современная литература», во многом предвосхищают идеи, неск. позже сформулированные авторами известного «сб-ка статей о рус. интеллигенции» «Вехи», а также мн. открытия, которые обычно связывают с именем испанского культуролога X. Ортеги–и–Гассета и его классической книгой «Восстание масс». Свои литературно–критич. и литературоведческие сочинения Ч. никогда не называл статьями. Он старался изобретать для них др. жанровые определения: «Критические рассказы», «Портреты современных писателей». Вспоминая о том, как рождалась и складывалась его книжка «Нат Пинкертон...», он заметил: «... Мне казалось, что я пишу поэму». Про первую фундаментальную книгу о Некрасове он писал Горькому: «Она писалась как роман». Но обаяние и худож. своеобразие всех этих книг состоит как раз в том, что это – не рассказы, не поэмы, не романы, а нечто совершенно иное. Сила Ч. – в том, что он сумел создать свой жанр. Точнее – совершенно особый худож. феномен, имя которому – «Сочинения Корнея Чуковского».

–1969. 2–е изд. М.. 1997. Лит.: Аврелий [В. Брюсов]. К. Чуковский. От Чехова до наших дней//Весы. 1908. № 11; Троцкий Л. К. Чуковский // Троцкий Л. Лит-ра и революция. М., 1923; М., 1991; Добин Е. Сюжетное мастерство критика // Добин Е. Сюжет и действительность. Л., 1976; Восп. о Корнее Чуковском: Сб. М., 1977; 2–е изд. М., 1983; Жизнь и творчество Корнея Чуковского. М., 1978; Берман Д. А. Корней Чуковский: Биобиблиогр. указатель. Л., 1984; Петровский М. Крокодил в Петрограде//Петровский М. Книги нашего детства. М., 1986; Чуковская Л. Памяти детства. М., 1989; Чуковская Е., Чуковская Л. Лит. путь Корнея Чуковского// Книжное обозрение. 1989. № 47; Чуковская Е. Борьба с «чуковщиной»//Горизонт. 1991. № 3; Она же. Тень будущего//Независимая газ. 1991. 9 июля; По агентурным данным.../Публ. Р. Усикова, И. Шевчука// Родина. 1992. № 1; Сарнов Б. Единственный Чуковский//Лит-ра: Еженед. приложение к газ. «Первое сент.». 1994. № 44; Сатуновский Я. Корнеева строфа //Дет. лит-ра. 1995. № 1–2.