Приглашаем посетить сайт
Полевой Н.А. (polevoy.lit-info.ru)

Мастерство Некрасова
Предисловие Б. В. Мельгунова: Книга, которая заряжает любовью к литературе и науке

Книга «Мастерство Некрасова» - уникальный памятник советского литературоведения, главный труд К. И. Чуковского-историка литературы - до настоящего времени остается крупнейшим фундаментальным трудом о поэтическом наследии Некрасова. Завершенная и впервые изданная в 1952 году, книга выдержала шесть изданий (1952, 1955, 1959, 1962, 1966, 1971), общий тираж которых составляет 240 000 экземпляров. Труд всей жизни Чуковского, эта книга стала побудительным стимулом и источником творческих идей для изучения несколькими поколениями ученых текстологических проблем наследия Некрасова, его места в истории русской литературы (предшественники, учителя, продолжатели, некрасовская школа), жанрового своеобразия, связи с фольклором и мн. др.

Профессиональный интерес Чуковского к личности и творчеству Некрасова, возникший еще в начале 1910-х годов, сформировался, очевидно, в 1915-1917 гг., когда он начинает собирать живые свидетельства о нем младших современников поэта.1

Одно из первых авторских свидетельств о замысле большого труда - книги «Некрасов. Статьи и материалы», которая будет издаваться в начале 1920-х годов отдельными брошюрами и только в 1926 году выйдет полностью2, - находим в дневниковой записи Чуковского под 4 декабря 1918 г.:

«Я запутываюсь. Нужно хорошенько обдумать положение вещей. Дело в том, что я сейчас нахожусь в самом удобном денежном положении: у меня есть денег на три месяца жизни вперед. Еще никогда я не был так обеспечен. Теперь, казалось бы, надо было бы посвятить все силы Некрасову, и вообще писательству, а я гублю день за днем - тратя себя на редактирование иностранных писателей, чтобы выработать еще денег. Это - нелепость, о которой я потом пожалею. <...> Мне нужно обратиться к доктору по поводу моих болезней, купить себе калоши и шапку - и вплотную взяться за Некрасова».3

Следующая запись, важная для творческой истории книги о поэтическом мастерстве, датирована Чуковским «11 декабря» и отнесена издателями Дневника к 1919 году. Осмелимся предположить, однако, что эта запись и зафиксированное в ней открытие исследователя сделаны годом ранее. Как будет видно ниже, летом 1919 г. это открытие уже станет достоянием литературной общественности. Приводим эту запись, корреспондирующую с записью недельной давности: «Вторую ночь не заснул ни на миг - но голова работает отлично - сделал открытие (?) о дактилизации рус<ских> слов - и это во многом осветило для меня поэзию Некрасова».4

В мае 1919 г. наконец сложились вполне благоприятные условия для того, чтобы заняться заветной темой - изучением поэтического мастерства Некрасова, и Чуковский погрузился в нее, сознавая литературную и читательскую бесперспективность, несвоевременность этой работы.

«Хорошая погода в течение целой недели, - записывает он в дневнике. - Солнце. Трава, благодать. Мы на новой квартире. Пишу главу о технике Некрасова - и не знаю во всей России ни одного человека, которому она была бы интересна».5

Дальнейшие события показали, что пессимистический взгляд исследователя на актуальность его открытия не вполне справедлив. Двадцать восьмого июня в голодном, вымирающем Петрограде состоялось открытие студии «Всемирная литература», в первом заседании которой были оглашены два доклада: Н. С. Гумилев рассказал о задачах новой студии, «а затем, - сообщала газета «Жизнь искусства», - интересный и с большим авторским увлечением прочитанный доклад К. И. Чуковского о творчестве Некрасова. Талантливый критик-исследователь весьма тонко и научно анализировал свойства Некрасовской техники в связи с психической организацией поэта и его внутренними переживаниями».6

Вскоре в той же газете в двух ее номерах была напечатана большая статья В. Шкловского «Техника некрасовского стиха» (с редакционным примечанием: «Печатается в порядке дискуссионном») с подробным анализом доклада Чуковского.

«Обычный шаблон талантливых статей Чуковского таков, - замечал вначале рецензент. - Берется писатель, по интуиции, по своеобразному вдохновению, определяется его одна, именно одна характерная черта, а затем для доказательства характерности этой черты подбираются примеры».

«К Некрасову, - писал далее Шкловский, - Чуковский отнесся гораздо серьезнее. Правда, и для него он нашел кличку «поэт уныния» и подобрал для доказательства ее цитаты, но кроме этой клички в докладе чувствовалось желание исчерпать вопрос. Много места было отведено анализу ритмической и звуковой стороны Некрасова. Некрасовский «дактиль» Чуковский пытался объяснить опять-таки унылостью поэта, который, катаясь по дивану (как говорит со своей обычной плакатно-олеографической манерой Чуковский), мог излить свою душу только в этом унылом размере».7

Рецензент высказывает далее сомнение в приоритете Некрасова по части дактилизации рифмы, указывая при этом почему-то на И. С. Никитина, иронизирует по поводу тезиса Чуковского о звукоподражательности (звук «у») в стихах Некрасова и не без яда замечает: «Чуковский везде очень наивно говорил «буква» вместо «звук».

«Более заинтересовывает меня, - пишет Шкловский во второй части своей статьи, - указание Чуковского об особенной долготе гласных у Некрасова. Конечно, это сказано очень импрессионистично, но факт возможен».

«Внешняя сторона лекции была блестяща», - отметил в заключение Шкловский.8

Материальное положение и состояние духа Чуковского в эту пору таково, что у него нет сил даже прочитать этот отзыв. Краткая дневниковая запись под 9 июля 1919 г.: «Сегодня Шкловский написал обо мне фельетон - о моей лекции про «Технику некрасовской лирики». Но мне лень даже развернуть газету: голод, смерть, не до того».9

Первоначальным кратким вариантом труда Чуковского о поэтическом мастерстве Некрасова можно считать изданную в основанной Чуковским серии, «Некрасовская библиотека», небольшую книжку «Некрасов как художник» (Пб., 1922)

Вторжение журнального критика в сферу профессиональных историков литературы и лингвистов было встречено ими иронически-раздраженно.

«Обнаруживая полное незнакомство с наукой о языке, - писал один из них, - Чуковский, в согласии с эпидемическим стремлением представителей той «научно-исследовательской критики», к которой он себя причисляет, приходит к внезапному открытию законов поэтического языка, выдвигая следующие общие положения:

1. Дактили могут притворяться анапестами (21 стр.);

2. Два последних в слове слога с ударением на последний из них (напр., в словах обитель, хранитель) могут превращаться в три, благодаря «незримому», «сокровенному» появлению третьего слога (20 стр.);

».10

Представители «научно-исследовательской критики» выступили в защиту новаторского опыта Чуковского. В рецензии на его книгу П. С. Коган писал: «Чуковский старше современных ученых «формалистов». Критическое чутье и художественный вкус помогли ему предупредить многие выводы, к которым приходят теперь различные лингвистические кружки и ОПОЯЗ. Он практически применил к поэтам тот критический метод, который в настоящее время научно обосновывается В. Жирмунским и его единомышленниками. Но он не только старше их. Он шире их. <...> Автор кропотливо собирает не только преобладающие эпитеты, но и преобладающие гласные, раскрывает тайну некрасовской ритмики, дактилических окончаний, отправляясь от формы, проникает в природу некрасовского уныния, его хандры, его душевных надрывов. Остроумны и интересны соображения автора о связи некрасовского стиха с народным и о тенденции народной поэзии к дактилизированию и удлиннению слов».11

В дальнейшей своей работе Чуковский учитывал не только одобрения, но и полезные критические замечания оппонентов (напр., указание В. В. Виноградова о продуктивности сопоставительного анализа поэтической лексики Некрасова с лексикой других писателей натуральной школы, об учете лингвистических наблюдений И. Е. Мандельштама. В переработанном виде очерки первой книги о мастерстве Некрасова вошли в состав большой работы Чуковского «Некрасов. Статьи и материалы» (Л., 1926; статьи: «Проза ли?», «Его мастерство», «Звуковая изобретательность», «Долгословие», «Перерождение ритма»). Рецензенты (В. Е. Евгеньев-Максимов, Арк. Глаголев, И. Н. Розанов12) единодушно признавали авторитет, исследовательский талант и мастерство Чуковского-рассказчика, его новаторство в изучении поэтического языка Некрасова, осуждая, вместе с тем, «негодные» в научной литературе приемы: «даже говоря об инструментовке, стихотворных размерах, синтаксисе, - сетовал Розанов, - Чуковский никогда не забывает быть бойким и занимательным» (с. 263).

«На каждого писателя, произведения которого живут в течение нескольких эпох, - записал однажды Чуковский в дневнике, - всякая новая эпоха накладывает новую сетку или решетку, которая закрывает в образе писателя всякий раз другие черты - и открывает иные».13

Находясь под строжайшим цензурным контролем, Чуковский остро переживал катастрофически сужающиеся возможности заниматься любимой темой без оглядки на «вызовы» эпохи. Особенно тяжелыми для исследователя оказались конец 1940-х - начало 1950-х гг. - последние годы сталинской эпохи.

«На 1948 год лучше не оглядываться, - записывает он в дневнике 1 января 1949 г. - Это был год самого ремесленного, убивающего душу кропания всевозможных (очень тупых!) примечаний к трем томам огизовского «Некрасова», к двум томам детгизовского, к двум томам «Библиотеки поэта», к однотомнику «Московского рабочего», к однотомнику «Огиза», к Авдотье Панаевой, к Слепцову и проч., и проч., и проч. Ни одной естественной строчки, ни одного самобытного слова, будто я не Чуковский, а Борщевский, Козьмин или Ашукин».14

Впрочем, и для главного труда Чуковского-некрасоведа эти годы были не совсем бесплодны. Продолжая расширять и совершенствовать центральные главы своего труда, Чуковский обращается к проблеме поэтической традиции в некрасовском наследии, к вопросу об «учителях и предшественниках». Еще в № 2 журнала «Литературный критик» 1938 г. была напечатана его большая статья «Пушкин и Некрасов», которая в переработанном виде через одиннадцать лет была издана отдельной брошюрой (М., 1949). Очерк «Гоголь и Некрасов» также вначале появился в журнальном варианте («Знамя». 1952. № 2) и вскоре был издан отдельной книжкой (М., 1952). Еще один новый очерк, завершающий многолетний труд исследователя о мастерстве гениального поэта и, несомненно, отвечающий литературным «вызовам» новой эпохи - «Эзопова речь в творчестве Н. А. Некрасова» - был опубликован в первом выпуске «Некрасовского сборника» Пушкинского Дома (М. -Л., 1951). Одновременно для того же сборника К. И. Чуковский готовил статью «Некрасов и фольклор»15, которая, однако, была завершена только к первому изданию «Мастерства Некрасова».

Его выход был встречен литературоведами и критиками (Ан. Тарасенков, Б. Бурсов, Л. К. Швецова16) - вполне одобрительно. Тарасенков рассматривал книгу как событие значительное не только для историков литературы, выделяя особенно главу «Работа над фольклором», но и для современных поэтов. Он же, впрочем, высказывал сожаление о том, что зрелый К. И. Чуковский не осуждает свои ошибки 1920-х годов: «в этом следует упрекнуть автора». Большая часть замечаний рецензентов носила продуктивный характер (перегруженность примерами в анализе употребления отдельных грамматических форм в стихах Некрасова - Тарасенков; демонстрация мастерства поэта путем анализа вариантов в рукописях: о мастерстве автора художественных произведений следует судить не по творческой истории, а «по тому, какими они созданы, что они собою представляют в завершенном виде» - Бурсов, который вместе с тем отмечал плодотворность исследовательского обращения к творческой лаборатории писателя).

Более всего, однако, первый вариант «Мастерства Некрасова» не удовлетворял самого исследователя. Конец сталинской эпохи, совпавший с выходом в свет книги Чуковского, казалось, открывал возможности для большей творческой свободы. «Я работаю над новым изданием «Мастерства...», - сообщает Чуковский Ю. Г. Оксману в письме от 8 апреля 1954 г. - Внес больше тысячи поправок».17

Резко критически относящийся к своему многолетнему труду о поэтическом мастерстве Некрасова, Чуковский и в процессе переработки книги для второго издания вынужден выполнять «дурацкие требования очень тупой редакторши». «Одно приятно, - отмечает он в дневниковой записи под 11 ноября 1954 г., - от цензуры строгий приказ: не хвалить русскую литературу в ущерб иностранным. Вычеркнули то место, где Чернышевский говорит «Фильдинг хорош, но все же не Гоголь». Вообще объявлена война шовинизму».18

Второе издание «Мастерства Некрасова» приветствовал Ю. Г. Оксман. «Сначала мне показалось, - писал он Чуковскому 29 марта 1955 г., - что работа, сделанная Вами для нового издания, так велика и многосложна, что лучше было бы сделать в это время что-нибудь новое. Но чем больше вхожу в суть дела, тем крепче утверждаюсь в том, что игра стоила свеч. Книга о мастерстве должна демонстрировать мастерство самого исследователя во всех его возможностях, не только научных, но и литературно-технических; структура такой книги, как Ваша, это своеобразная форма пропаганды и Ваших подходов к Некрасову, и результатов Ваших изучений русской поэзии XIX в., и Ваших методов исследования и письма. Книга останется в литературе если не на сто, то на полвека во всяком случае. Она ведь уже и сейчас является для русских филологов своеобразным введением в литературоведение - молодые по ней учатся, старые - переучиваются. <...>

Особенно удалась Вам переброска «Железной дороги» в середину книги. Великолепна полемика с Т. М. Акимовой. Еще отточеннее стала глава о Гоголе, чудесны вставки в фольклорные страницы».19

Острая полемика вокруг книги Чуковского развернулась в 1961 г. в связи с выходом в свет книги В. А. Архипова о Некрасове «Поэзия труда и борьбы», первая глава которой «История не ошибается» почти целиком посвящена критическому анализу «научного метода» Чуковского на материале всего лишь одной главы «Мастерства...» - «Пушкин и Некрасов». Следует уточнить: на самом деле речь шла о писательском методе - методе, который несколько ранее в рецензии на другую книгу Чуковского О. Михайлов назвал «методом предельного заострения», «методом оправданной утрировки»20. Вырывая «рецидивы» этого метода из общего содержания исследования К. И. Чуковского, его легко обвинить в «антиисторизме», «ревизионизме», попытках «реставрации либерализма». В. А. Архипов, увидевший в ряде случаев опору автора «Мастерства Некрасова» на его, Архипова, оппонентов в недавней полемике о теории «единого потока» и «Отцах и детях» И. С. Тургенева21, сосредоточил свой анализ именно на этих, слабо защищенных «рецидивах». - О «диком мнении», якобы господствовавшем в некрасовскую эпоху, что Пушкин и Некрасов «противоположны друг другу», о «выдуманных» Пушкине и Некрасове в головах революционных демократов и большей части общества; об «ошибочных формулировках» и «крайностях» в работах Н. Г. Чернышевского и «толпы его последователей» и т. д. «Дикое мнение», - замечал Архипов, - <...> было выражением обостренной классовой борьбы между «дворянским лагерем» и лагерем антидворянским, т. е. революционно-демократическим лагерем «мужицких революционеров».22 «... Трудно согласиться с мнением исследователя, - говорил он об авторе «Мастерства...» в другом месте, - что Некрасов ни разу, ни в одной строке не противопоставил «гоголевского» направления «пушкинскому»23. Вместе с тем В. А. Архипов указал на неточности в изложении К. И. Чуковским некоторых историко-литературных фактов и их субъективное истолкование, искажение смысла некоторых цитат, приведенных автором «Мастерства...» с купюрами.

Обобщая свои замечания, он утверждал, что «концепция русского историко-литературного процесса, разработанная Б. И. Бурсовым, Е. И. Покусаевым, К. И. Чуковским и некоторыми другими исследователями» ведет «прямому поношению революционных демократов»24. Вместе с тем, Архипов называет Чуковского «блестящим знатоком 60-х годов» и высоко оценивает его работы о Некрасове.

его ранее «вульгарным социологом» и «геростратом»25. Б. Я. Бухштаб, озаглавив рецензию на книгу Архипова, взятым из нее грубым выражением «Литературоведческая чудасия», вернул эту оценку самому Архипову26. П. А. Николаев в статье «О народности литературы и едином потоке» и Ф. Я. Прийма (см. указ. выше работу в примеч. 4 к с. 11) решительно осудили архиповский способ ведения полемики, поддержав, однако, пафос возражений автора «Поэзии труда и борьбы» К. И. Чуковскому. «У нас принято считать чуть ли не образцовым, - писал П. А. Николаев, - тот метод сопоставления мотивов творчества Пушкина и Некрасова, который применяет в своей книге «Мастерство Некрасова» К. И. Чуковский. Логика К. И. Чуковского на первый взгляд безукоризненна, и мы легко поддаемся ей, тем более что исходные тезисы автора очень привлекательны: нет непроходимой пропасти между двумя гениями русской поэзии. Нельзя, однако, забывать, что Пушкин и Некрасов выразители двух разных периодов освободительного движения, некрасовская поэзия не есть прямое и последовательное продолжение пушкинской».27

«Можно упрекнуть В. Архипова в том, - писал другой рецензент, - что в пылу полемики он порой допускает резкие формулировки, от которых книгу при переиздании следует освободить! Но нельзя не видеть, что, споря и опровергая ошибочность суждений, он, используя все научно ценное, стремится раскрыть смысл и значение творчества великого поэта как можно глубже и вернее. И с К. Чуковским автор новой книги о Некрасове полемизирует не для того, чтобы зачеркнуть его монографию о мастерстве Некрасова, а с целью найти истину в освещении важных сторон наследия поэта».28

С еще большей остротой полемика, связанная с выступлением Архипова, продолжилась после выдвижения в начале 1962 г. «Мастерства Некрасова» на Ленинскую премию. Еще одна группа литераторов выступила с резкой критикой книги К. И. Чуковского, фактически повторяя аргументацию В. А. Архипова и завершая свою статью отказом поддержать выдвижение книги «Мастерство Некрасова» на премию, которой может быть достойно «только особо выдающееся произведение».29 С протестом «Нужна ли такая критика?» по поводу этих публикаций выступил Сергей Баруздин.30

Из опубликованных в 1994 г. материалов архива ЦК КПСС видно, что на уровне письменных обращений в орган политического руководства страны, выступления против кандидатуры Чуковского носили открыто враждебный политический характер. В письме, подписанном группой старых большевиков во главе с Е. Д. Стасовой, автор «Мастерства Некрасова» назывался политическим «хамелеоном и путаником», который изобразил эпоху 1860-х годов «в кривом зеркале» и «политически обезобразил творчество поэта». В заключительной «объективке» Отдела культуры ЦК Комитету по Ленинским премиям было рекомендовано признать присуждение Ленинской премии К. И. Чуковскому нежелательным.31 Однако и это (редчайший случай) не повлияло на решение Комиссии по Ленинским премиям: труд К. И. Чуковского вышел в свет четвертым изданием и был удостоен этой высшей награды государства.

«Хотел ли я этого? - размышляет Чуковский в дневниковой записи под 22 апреля 1962 г. - Ей-богу, нет! Мне вовсе не нужно, чтобы меня, старого, замученного бессонницами, показывали в телевизорах, <...> чтобы меня тормошили репортеры. Я потому и мог писать мою книгу, что жил в уединении, вдали от толчеи, пренебрегаемый и «Правдой», и «Известиями». Но моя победа знаменательна, т. к. это победа интеллигенции над Кочетовыми, Архиповыми, Юговым, Лидией Феликсовной Кон и другими сплоченными черносотенцами. Нападки идиота Архипова и дали мне премию. Здесь схватка интеллигенции с черносотенцами, которые, конечно, возьмут свой реванш. В «Правде» вчера была очень хитренькая статейка Погодина о моем... даже дико выговорить! снобизме».32

Автор «Мастерства Некрасова» и после четвертого его издания считал этот труд «не творчеством, а рукоделием» - книгой, писавшейся, в отличие от ранних некрасоведческих работ, «вполголоса» и с оглядкой на цензуру.33

Позднейшие литературно-критические отзывы об итоговой литературоведческой работе К. И. Чуковского свидетельствуют о глубоком и верном понимании того значения, которое имеет эта книга для истории и изучения отечественной культуры. 34 «Мастерства Некрасова» от 21 января 1963 г.:

«Я имею полное право сказать Вам еще и еще раз, что книга Ваша - одна из самых значительных книг, вышедших за последнее тридцатилетие. Это книга не только замечательная, но и очень нужная - на ней учатся - она является образцом литературоведческого исследования, она повышает общий культурный уровень читателей, заряжает их любовью к литературе и к науке».35

Примечания:

1. Чуковский Корней. Дневник. 1901-1969. Т. 1. 1901-1929. М.: Олма-Пресс, 2003. С. 74, 78-79, 92-93, 99. (далее - Дн-1). 2. См. преамбулу к комментарию в т. 8 настоящего издания.

3. Дн-1. С112.

5. Там же. С. 127.

6. Жизнь искусствуа. 1919. 2 июля. №178.

7. Жизнь искусства. 1919. 9 июля №184.

8. Там же. 1919. 10 июля. №185.

угол. 1922, №8, с. 13-23.

11. Печать и революция. 1922. №2. с. 331. См. также рецензию Н. О. Лернера - Книга и революция. 1922. №3, с. 89.

12. См. соответственно: Звезда. 1926. №6. С. 268; Новый мир. 1927. №1. С. 254-255; Красная новь. 1927. №1. С. 262-264.

13. Дн-1. С. 387.

15. См. письмо Н. Ф. Бельчикова Чуковскому от 15 март 1950 г. "Некрасовский сборник". Вып. Х. Л., 1988. С. 200-201.

16. См. соответственно: "Литературная газета". 1953. 7 мая, №54; "Правда" 1953. 16 июля, №197; "Советская книга". 1953. 37, с. 107-117.

17. Ю. Г. Оксман - К. И. Чуковский. Переписка. М., 2001, с. 126.

18. Дн-2. С. 256.

20. Новый мир. 1958. №11, с. 232.

21. Подробно об этой полемике см.: Прийма Ф. Я. К спорам о поэтическом наследии Н. А. Некрасова. Русская литература. 1962. №2, с. 239-248.

22. Архипов В. А. Поэзия труда и борьбы. Ярославль. 1961. С. 7

23. Там же, с. 21.

25. См.: Федин К., Асеев Н., Каверин В., Гудзий Н., Тимофеев Л., Бурсов Б., Оксман Ю., Степанов Н., Зильберштейн И. Недопустимые приемы. Письмо в редакцию. Литературная газета. 1961. 15 августа, №97. Дементьев А. Г. Вместо рецензии. Новый мир. 1961, №11, с. 259.

26. Литературная газета. 1961. 9 декабря, № 145.

27. Нева. 1961. №8, с. 202.

28. Мигунов А. Под знаком современности. Литература и жизнь. 1961. 9 сентября, с. 116.

30. Литература и жизнь. 1962. 21 марта, №34.

31. Куранты. 1994. 17 июня №114. См. "Приложение", с. 706. 710 наст. тома.

"Правде" фрагменте воспоминаний Н. Ф. Погодина "Школа "Правды", где мемуарист рассказывает о том, как Чуковский, присутствовавший на чтении у Лидии Сейфуллиной первой пьесы Погодина "Темп" (1929) о первой пятилетке, спросил его: "Разве в самом деле пятилетка такое трудное дело?" - "Теперь бы, - замечает мемуарист, - Корней Иванович назвал бы подобный вопрос снобизмом и оторванностью от жизни..." (Правда, 1962. 21 апреля).

33. Дн-2., с. 395.

35. Ю. Г. Оксман - К. И. Чуковский. Переписка. М., 2001, С. 126.

Раздел сайта:
Главная