Некрасов Н.А.: Тонкий человек, его приключения и наблюдения.
Часть I. Глава первая, в которой тонкий человек говорит, а друг его спит

Глава первая, в которой тонкий человек говорит, а друг его спит

23 марта 18** года, очень рано, часу в одиннадцатом, к Тросникову пришел приятель его Грачов и сказал с своей всегдашней важностью:

- Любезный Тросников, можешь ли ты уделить мне несколько часов времени?

- Изволь, сколько угодно. Но что такое особенное случилось?

- Мне нужно поговорить с тобою.

Тросников вдруг рассмеялся.

- Чему ты смеешься?

- Да как же не смеяться? Ты посмотри на себя. Так и Манфред не часто смотрел, я думаю!

- Перестань шутить. Я пришел сообщить тебе намерение, которое глубоко созрело в моей душе и должно иметь влияние на всю мою жизнь.

- В чем же оно состоит?

- Прежде чем я скажу его, я желал бы рассказать многое - дать тебе, так сказать, ключ к моему внутреннему миру.

- Как торжественно! Извини, не могу не смеяться. Впрочем, готов слушать.

- Послушай, - таинственно сказал Грачов, нисколько не обидясь смехом своего приятеля. - Послушай, и ты перестанешь смеяться, ты, может быть, даже...

- Пролью слезу сострадания? Может быть; говори!

потому если ты не расположен слушать теперь, то лучше скажи...

- Ничего, любезный друг, говори. Ты увидишь, что я не только уважаю тайны друзей, но даже умею выслушивать их. Итак, начинай!

Грачов начал:

- Чтоб сказать все, я должен коснуться моего детства...

Но рассказ Грачова длился несколько часов, и как мы не принадлежим к числу друзей рассказчика, то не лучше ли нам сократить его? Благо у нас под рукою верное средство: опыт научил нас, что, как только торжественное "я" уступит место скромному "он", многие подробности, казавшиеся чрезвычайно важным, вылетают сами собою. Например: "Принужденный сам заботиться о долговечности моих сапогов, я приискал какой-то дрянной черепок, пошел на рынок, купил дегтю, увы! на последний гривенник, и, возвратясь домой, тщательно вымазал мои сапоги, не щадя рук и подвергая невыносимой пытке мое бедное обоняние". Отбросьте "я", и останется: "Он купил дегтю - и вымазал свои сапоги". Если вам мало одного примера, то можете делать опыты сами: теперь только и пишутся, что записки, признания, воспоминания, автобиографии. И вы увидите иногда результаты неожиданные. Эта невинная замена имеет действие лопаты, с помощью которой очищают - веют - только что вымолоченный хлеб: зерно остается на гумне, а шелуху и пыль уносит ветер... И нет ничего легче как веять. Если вы живали в деревне осенью, то верно заметили, что этим делом занимаются даже малые ребятишки. Дружно предаются они своей работе; зачерпнув зерен, высоко взбрасывают они лопаты свои - и как, образовав на минуту темную бровь в воздухе, весело и хлестко падают тучные зерна на твердое, гладко укатанное гумно! Славный звук и вообще хорошая картина. Но жалкое зрелище представляет шелуха: как подбитая моль, вяло покружась в воздухе, она апатически оседает на траву или на болото и пропадает там. Но что до шелухи? О ней никто не думает. Дело в том, что очищаемый таким образом хлеб дает сытную и здоровую пищу, и да научатся "веять" все те, до кого это может относиться.

"Скука, тоска, разочарование!.." Грачов жаловался на пустоту своей жизни и в подтверждение приводил свою биографию, точно не богатую ничем особенным. Итак, передавать читателю нечего, и приходится начать новую главу. Однако ж, если пересказывать нечего, то Тросникову пришлось много слушать. Как же он слушал? Сначала он брился, пил кофей, курил сигару, а потом стал зевать, закрываясь газетой, и наконец уснул. Проснувшись на эпизоде о какой-то панне Сабине, которую Грачов почитал чудом женских совершенств и которая провела его самым грубым образом, - проснувшись, Тросников взглянул на часы и внезапно озлился, должно быть, от мысли, что нашелся человек, считающий его способным выслушивать такие длинные признания, чьи бы то ни было. Одновременно с озлоблением, как это часто бывает, он почувствовал голод, позвонил человека и велел подавать обед тотчас, как будет готов.

- Вели и на мою долю, - прибавил Грачов. - Я не ел больше суток и сегодня буду иметь аппетит волчий.

Окончание признаний своего приятеля Тросников дослушал так мрачно, что, будь Грачов хоть немного менее погружен в свой рассказ, он верно сделал бы одно из тех тонких замечаний, которые любил делать при всяком удобном случае, придавая им свою любимую форму вопросов и ответов, именно:

Вопрос: Когда человек находится в самом глупом положении?

Ответ: Когда поверяет свои душевные тайны голодному приятелю.