Приглашаем посетить сайт |
Гаршин (garshin.lit-info.ru)
|
Первое событие, внесенное Грачовым в дневник (которым мы пользуемся), относится к ночлегу путешественников в Гороховце или, точнее, в селе Красном, чрез которое проходит шоссе, оставляя город правее в одной версте. Они прибыли в Красное поздно ночью, взяли особую комнату на постоялом дворе и тотчас же легли спать. Утром тонкий человек был пробужден разговором, происходившим за стеной, около которой помещалась его кровать. Прислушавшись, он нашел разговор столько интересным, что разбудил своего товарища. Оба они стали слушать, и вот в каком виде записано в тетради Грачова то, что они услышали.
Васильевна! Эй, Васильевна!
Слышен скрип отворяющейся двери, шаги и старушечий голос
Чего, кормилец?
Ба! Что у те с лицом сделалось?
А разве што сделалось?
Погляди.
Ничего не вижу, али зеркало фальшит?
Не зеркало, а глаз видно нет. Лицо словно кровь, и нос - туша! а она не видит!
А у печи возилась. Твое же добро берегу, не кухарку нанимать! Сродница все лучше чужой. Вот и опалило маненько.
Эх, Васильевна, Васильевна! Ну как теперь в люди покажешься? (Молчание.) Ситчик скроила?
(живо)
И скроить скроила, и сшить поспела; спасибо, родной. Вот в благовещенье в церковь пойду - надену.
Я тоись не о благовещенье говорю, наденешь и раньше. Да голову платком повяжи, настоящая купчиха, как есть, будь.
Так стало надумал, кормилец?
Надумал. Нешто не такая же ты баба, как и другие.
Вестимо: баба все баба, как одна, так и другая. Справлю не хуже прочих.
(Молчание) Да башмаки обуй.
Обую и платок повяжу: надо как есть весь парад соблюсти. Да вот что, Иван Герасимыч: как бы маху не дать.
А что?
Сама выпить любит, а скупа.
Ну?
А не подойти ли то есть таким манером: так и так, мол, купила по приказу Ивана Герасимыча, домой несу, да жара больно морит - отдохнуть зашла.
Понимаю, вишь у те губа не дура! Ну, вот на... мадерки купи и того... и изюмцу, что ли, фунтик, а то пастилы. Да смотри попусту не давай... Как увидишь, что дело идет ладно - и попотчуй старуху... да и Евлампия Маркеловна поди пьет? ну и ее...
Как чай не пить: кто нынче не пьет? А уж, нече сказать, красавицу подхватишь: чистая да румяная такая, кровь с молоком; только вот зубы белы...
Зубов словно недостает; я [встретил] их намедни у праздника, смотрел всю обедню - молчит, либо хихикнет таково скоро, и опять молчок... а кажись, пары нет.
Это спереди будет, что ли, родимой? А и есть нет, да какой прок в зубах, кормилец? у самого зубы те больно востры. А почернеют, бог даст, так и приметы не будет, что недостает. Только уж плотная да толстенная, нечего сказать...
Полно языком молоть. Говорит, словно видела.
А известно: видно!
Видно! Дура ты, Васильевна! Видать не видала, а божиться рада! Где у вас ум, у старых людей? Да я вот тоже видел Евлампию Маркеловну, и ты мне ее хоть год еще так показывай... Кругла, кругла, а не побожусь! Нет, я не дурак... Я вот постоялый двор держу, примерно бойню в городе имею, свою коммерцию произвожу, пятый год без тятеньки остался, а дела не уронил... не токмо даже люди одобряют лучше тятенькинова... Я теперича к тому говорю: приводят ко мне, примерно, на бойню быка - ну, я и вижу, каков он есть, и знаю доподлинно, что под кожей - все будет мясо, каково там ни на есть, а мясо. А тут, Васильевна, ты не толкуй, тут статья особенная. Тут дело выходит деликатное...
Как хотите, Иван Герасимыч, а кость говорит...
Кость! чего кость! Нынче свет, вишь, каков стал: и в купечестве господские порядки пошли...
Нет уж, Иван Герасимыч, ты меня режь, а хоть побожиться, фунта фальши в ней нет... Евлампия Маркеловна невеста богатеющая, всегда скажу...
Знаю, не толкуй. Стало, знаю, коли сватьев засылаю... Я уж и Сергей Васильича просил - они хотели братцу Евлампии Маркеловны поговорить... так они теперь поди уж знают, в чем выходит мое есть желание, и ежели сами желают того, ты тотчас смекнешь.
Как не смекнуть? смекну, кормилец, смекну... Так я пойду, Иван Герасимыч, теперь, мадерки да изюмцу куплю, а там уж оденусь да и с богом...
С богом, Васильевна, да смотри! буде не того - так мадеру не откупоривай, домой тащи - проезжие выпьют; а изюм с уговором бери, коли, мол, не пондравится, так обратно принять.
(Слышен скрип дверей.)
Да смотри, приберись получше - огуречным рассолом, что ли, помойся. Вишь лицо словно огонь.
Э, родимой, не в лице моем дело. (Уходит.)
Знаю, да вишь Маркел Абрамыч человек гордой, скажет: вот де какую сваху прислал, куфарку! Знаю я его - гордец! Что красным товаром торгует, так и нос поднял. Мы вот постоялый дворик держим, да у нас деньги не хуже его! По-моему, так все равно: кто ни приди, только дело сделай. (Слышен зевок и потом молчание; потом щелканье счетов и отрывочные слова:) Приданого выходит тряпья разного рублев тысячи на две... жеребец карий - триста; лавка в шорном ряду - ходит сто двадцать в год... (слышно щелканье) Деньгами ничего (слышен вздох). Выходит, взять можно, а свадьбу сыграю рублев на 300, а не то и подешевле... куда чужой народ поить да кормить даром! Я и Сергей Васильичу сказал так, и они говорят, на 300 можно управиться... и обо всем обещали переговорить... и будут посаженым отцом. Кто там? Лексеич, ты?
Я, Иван Герасимыч; гостя веду!
Ивану Герасимовичу.
Федоту Маркелычу. (Молчание.) Чем потчевать дорогого гостя? Теперича у нас всего можно, потому: постоялый двор - спрашивают. Чайку? вода горячая ночь и день не переводится - духом соберем. Лексеич! собери четыре парочки - цветочного и сахарцу, понимаешь? белого!Молво держим, первейший московский фабрикант, девяносто три копеечки фунт; есть и похуже: второй сорт, семьдесят две - ну, тот маненичко посерей будет, а сладость одна.
Конечно, кому какой требуется. У вас шавель проезжая пристает: все больше обозчики - черной народ, так они, конечно, пьют и посерей.
Позвольте, Федот Маркелыч; жирно будет семьдесят две черный народ поштвовать. Вы наших порядков не знаете! Да так и стоялый двор держать нельзя - с кошлем пойдешь. А мы, благодарение богу, наживаем... У нас черному народу подается синец.
То есть как, Иван Герасимыч, синец?
А сахар такой, выходит - третий сорт.
Нечего сказать, не слыхал.
Оно вот видите, Федот Маркелыч: в продаже его не находится, так и мудреного нет, что не слыхали, а достал я его случаем. Изволите припомнить, прошлого году Оловянишников, Стратилат Гаврилыч, в Москву ездили, ну вот они и купили там партию сахару. Дешево, что ль, обошлось, только купили они его много... и уж не знаю, сложить, что ли, места не хватило, только часть его лежала так бог знает где: у Стратилата Гаврилыча на дворе флигелечек неражий есть, так вот они и сложили голов сотню туда на чердак, а внизу красильщики нанимали. И развели они однажды большущий чан синей краски - пряжу красить сбирались, а потолок не выдержал - шутка, сто голов: тяга немалая! И посудите вы теперича, Федот Маркелыч, сорок голов как есть в самый чан так вот и угодили да почитай час в нем и кисли. Оказия!
Подлинно, оказия! (Слышно, что принесли чай.) Вот, я думаю, Оловянишников бороду расчесал!
Э, Федот Маркелыч, такому богачу, как Оловянишников - плевое дело и не сорок голов! А нашему брату с руки... Откушайте! (Пьют чай.)
Ну и что же, Иван Герасимыч?
Повытаскали да сушить поскорей. И то чудно, что ничего: просох и такой твердой стал, словно камень, кипяток его не берет, с одним куском десять чашек пей. И сладок. Одно: цвет! Ну, цветом не вышел, так ценой маленичко посходней белого: нам фунт, перед вами как перед богом, Федот Маркелыч, копеичек по семнадцати, не больше, пришел, да-с!
А то как же не лафа? Все, выходит, надо знать, как деньгу нажить. Я, поверите, Федот Маркелыч, какова есть крошка, другой год сахару не покуп... (быстро поправляясь) конечно, купишь маненичко для хороших людей; всякие случаи бывают, надо держать...
Кто говорит, как не купить? И должно купить. Дворянину такого сахару не подашь...
Дело известное. А и тут, открыться по-божески, Федот Маркелыч, сноровка есть, коли плохонький придет - ничего, клади смело, сойдет! Конечно, не первый слой: первый слой синь, словно вот сукно, и отзывает нехорошо. Второй посветлей: этак, вот примерно теперича, как стена. А как разрубишь голову, так в иной, поверите ли, Федот Маркелыч, фунта с три чистейшего рафинаду окажется - и бел как снег! Только так местами синяя полоска словно жилка пройдет... (Наливает чаю.) Откушайте!
Нет, Иван Герасимыч. Я чаю больше не хочу, сами кушайте.
Что же-с, Федот Маркелыч? всего три чашечки, да и баста...
Да так, не хочу. А я к вам по делу.
Чашечку?
А у нас, по-нашему, Иван Герасимыч, слово свято: сказано, не хочу...
Да вы, может, подумали... Разрази гром - сахар настоящий: у Варахобина брал, хоть спросите.
Да я дома много пил.
К чему большие? Я много пить не буду. Много пить будешь, голову потеряешь.
Со мной ничего, Федот Маркелыч. Я вас так, словно брата родного, уважаю. И не то что чай или водка, все готов с моим уважением. (Слышно, что принесли водку. Откушайте! (Пьют и крякают. А то подумали. Нет, Федот Маркелыч, оловянишниковский сахар у нас весь в продажу идет, верхний слой черному народу идет, второй кому почище, а середним и дворяне не брезгуют.
Одно удивительно, как теперича цвет, я полагаю, спрашивают. Мужик, мужик, а все же он видит.
По нашему тракту народ, слава богу, смирен. Мужик богобоязненной и чтоб буйство или чего - не слыхать. Иной спросит случаем: что, мол, сахар словно крашеной? "Дурак ты, - скажешь ему, - мужик, так и видно, мужик: не слыхал, что ли, нынче и все такой сахар?" Ну и ничего, пьет. А иной так еще просит такого. К нам кто не заходит? При всяком его не подашь... иной раз подаем и мужику побелей; так нет, сердится: "Ты, - говорит, - синцу подай, с ним поспорей!" Так и пошло: синец да синец!.. Откушайте!
Да сами что же, Иван Герасимыч? (Пьют.)
А вот и мы выпьем-с. Так изволите говорить, Федот Маркелыч, дельцо есть?
А вот видите, Иван Герасимыч: вы приказывали Сергею Васильичу, чтоб поговорить мне, что вы хотите сватать мою сестру?
Было дело.
Ну-с, Сергей Васильич посылали миня к моим родителям сделать им придлаженье, что вы хотите сватать сестру... и сказал я им на имя Аркадия Васильича и на Ольгу Васильевну и на Каверина, что будто они советуют за вас отдать...
То родитель сказал: когда евти люди об нем заключают, что он хорошего поведенья, то намерены будут отдать...
Уж будто? Так, стало, обделалось... Я тоись, Федот Маркелыч, по гроб слугой буду как тятиньке вашему, так равно и вам. Откушайте! (Пьют.) А поведение? По всей линии иди спрашивай - малый ребенок про нас худа не молвит! Да откушайте еще, Федот Маркелыч, а не то мадерки не прикажете ли?
Позвольте, Иван Герасимыч. Но только в том дело состоит, в каком вы смысле намерены свадьбу играть; если вы думаете так свадьбу сделать, как Сергей Васильич сказали: можно, говорит, на триста рублей сыграть - это, значит, по-кузнецки...
Тоись как по-кузнецки, Иван Маркелыч?
А так: купить штоф вина, притти распить его да прощай! нету! этким манером взять вам у нас не придется, да и батюшка отдать по-кузнецки нисагласится, потому у нас в родне по-кузнецки ни одной нивесты ни отдавали и свадеб кузнецких ни бывала, а она у нас ни худова поведенья или ни дура, чтобы мы согласились ее так отдать; а она у нас из кожновых невест перва красавица.
Тэк-с!
Если нам ее тах-то отдать, то нам не то свои сродники в глаза наплюют, но даже весь город асмиет, патаму у нас на запое и на сговоре будит публика большая; люди будут хорошие, одних барышниев будит штук до девяти; а угощать нечим будит, и абедов не будет!
Триста рублей деньги, Федот Маркелыч.
Кто говорит - и гривна деньги. Только нам с гривной делать нечего. Это просто нам проходу не дадут. А если согласны вы будите свадьбу сыграть но купецкому обряду, она вам станет не мене, как тысячу рублей, патаму: у нас гостей будит много. Во время запою и сговору у нас займется половина хором, а у вас распорядиться некому, как только Васильевне и Лексееву; а евту сволочь родители не допустят, потому они умеют распорядиться только у табатирок, а не у етких делов...
Тэк-с!
А родители приказали вам поговорить, если вы надумаете: больше тысячи станет, то они согласны у вас взять на всю свадьбу тысячу рублей - на свое распоряженье, на разные вины, и на разные закуски, и на обеды, и меду сварить, и на чай, и на сахар, и за свадьбу священникам отдать, и из посуды совершенно до вас ничего не коснется...
Тэк-с!
Лексеевым! Тогда не стыдно будет пожаловать и Сергею Васильичу: угостим хорошими напитками!
Тэк-с!
Слышно кряхтенье - он выпил, но уже не потчевал гостя.
А и я выпью. (Пьет.) Так вот, Иван Герасимыч. Из платья с вас ничего не потребуем: снарядим сами! Постелю уберем в три перемены отличным манером, положим вас на Кобзев двор в каменные комнаты, а они у нас отделаны важно; постелю вам от нас примут наши сродники, как должно по обряду, и уберут ее. Вот если вы этким манером будете согласны, то приказали мне притти с вами к родителям и переговорить, и посмотрите при наряде невесту. (Долгое молчание.) Так вот, Иван Герасимыч, можем сделать на благовещенье запой, и вы не беспокойтесь сваху посылать - вот вам мои слова: если согласны будете, то я вашим буду сватом, а вы моим зятем. (Снова долгое молчание.)
Тысячу рублей - капитал, Федот Маркелыч! (Пьет и крякает.)
Нешто и мне выпить? Бальзанчик отменный. (Пьет и крякает. А то поговаривает Васильевна за вас у нас свататься; лучше не посылайте, потому как батюшка на нее посмотрит, на эткую ловасть, да спросит ее, с каково она званья, а она скажет: кухарка, то он евто выведет, и выдет дичь палявая! Подельнее ее приходили, и то носец заворачивал! Етакой ли ходить сватать...
Тэк-с!
И то батюшка согласится отдать собственно по моей просьбе, потому: я желаю вас иметь своим зятем, и вы мне известны так, как на руках мои пальцы. (Молчание. надумаете?
А думаю.
Я вечерком побываю. Прощайте-с, наше почтение, Иван Герасимыч.
Прощайте!
А когда не захотите и пожалеете тысячу рублей, то ищите невесту подешевле, а у нас женихи будут. Прощайте-с! (Уходит и возвращается. А Васильевна эта думаит, так, как усватала она Гирина, так и теперь! Нет! тут свадьба будет особенная, а тут если согласится она готовить кушанье, то мы ей платье отрежем! (Уходит.)
Думай не думай, а все одно: не бросать же тысячу рублей на ветер! Нет, Евлампия Маркеловна! не доросли вы, матушка, до тысячной свадьбы. (Бросается к двери. Эй, поштенной, поштенной!
Стало, надумали, Иван Герасимыч?
А надумал...
Так не миновать породниться...
Что же деньги, поштенной? Куда как прыток! пить пил, а расплатиться догадки нет. У нас даром ничего не дают; потому - постоялый двор. Много вас, подлипал.
Какие деньги?
А чай пил, а бальзам?
Так стало так, Иван Герасимыч?
А так, Федот Маркелыч. Еще Евлампия Маркеловна маненичко недоросли-с до тысячной свадьбы. А денежки отдай: чай - полтину, три рюмки бальзаму - сорок пять; всего девяносто пять копеечек.
Чай? Да с твоего чаю только горло ободрало. Хорош чай - с крашеным сахаром!
А нет, сахар был настоящий.
Не видал я, что ли? Что ни кусок, то синяя жила, словно синькой выкрашен, да и воняет.
Дудки, поштенной! Ну, да чай - бог с ним. Положим, сам пошвовал! А бальзам: три рюмки - сорок пять. Твоя рука наливала...
Будет с те и гривенника, алтынная душа.
(Слышен звук брошенной монеты. Гость быстро уходит.)
Васильевна!
Вот и я, кормилец, совсем при наряде, оделась; гляди: чем не купчиха?
Не ходила еще?
А нет. Только мадерки сходила купить, да вот принарядилась.
Ну так и не ходи.
Что так, родимой?
А так, не пошто! Не годишься, вишь, говорят, какая ты сваха: не знаешь порядков!
Что-й-то, и господи! как не знать? и не то, так знаю... да и других поучу. И неужто он так сказал? Али, кормилец, повздорили, стало, с Федотом-то Маркелычем?
В тысячу рублев, говорит, свадьбу справь да и денежки им в руки дай, вишь нашли дурака. Нет, я не дурак, дай им тысячу, знаю: распорядятся - любо! Нет, жирно будет - тысячу. Деньги нынче в сапогах ходят! Нас не тому родители учили деньги бросать.
Тысячу рублей, эва! что они, стало, с ума спятили. Невеста совсем подошлая, а свадьбу в тысячу играй! Ну! нынче народ! И получше найдем, Иван Герасимыч, и не тужи!
А что тужить! Дурак я тужить. Какая невеста! Только и хорошего было, что лавка шорная: доход теперича верный, да жеребчик карий - масть отменная, отлив больно хорош, словно золоченой!
Найдем, все найдем, не то золоченого, настоящего золотого найдем! А уж Евлампия Маркеловна, я давеча только говорить не хотела, а правду сказать: какая она невеста такому молодцу да красавцу... Ведь не только зубов, и волос нет: коса-то дареная!
Как дареная?
А так. Вишь, с господами дружество повели, так и переняли. Слыхал, чай, про казначейшу нашу прежнюю: каков есть волос, по всей голове ни одного нет... а в люди выйдет - коса стог стогом - посмотреть любо! Ну, вот она таку косу одну и подари Евлампии Маркеловне, и пошла наша купчиха туда же щеголять! Право я доподлинно слыхала!.. Прибрать, родимой? чайку больше не будешь пить?
Нет. А бальзаму не тронь. Изюм обратно снеси.
Ладно, снесу, только вот чайку прежде попью...
Мадеру сюда подай. Да платье, смотри, скинь: я, примерно, не к тому его подарил, чтоб ты в нем по товаркам таскалась, а вот, может, посватать придется...
Сниму, сниму, родимой. (Уходит и возвращается.) А вот и мадера. (Уходит.)
Молчание; потом слышен звук откупоренной бутылки; опять молчание, и потом раздается протяжная песня, напеваемая не совсем трезвым голосом.
- Да, разговор недурен. Но, признаюсь, я не желал бы быть автором такой комедии.
- Почему?
- Да потому, что выйдет... подражание.
- Помилуй! каким же образом может выйти подражание?
подражаем тому, что уже происходило и было описано... разумеется, если нет дарования. А есть ли оно у нас с тобой - еще вопрос не решенный. Или, может быть, уж такая среда, что два-три мастерские снимка исчерпывают ее всю, и сколько ни списывай потом, все будет казаться подражанием и повторением. Впрочем, печатай. Такие вещи печатать полезно. Во-первых, потому, что нельзя же считать свой приговор безапелляционным, надо оставить что-нибудь и суду публики: может быть, она и найдет в твоей комедии что-нибудь новое. Во-вторых, потому, что всякий предмет уясняется только тогда, когда перестает быть достоянием ограниченного числа специалистов, как бы получивших на него привилегию, а в-третьих, потому полезно... что никому не вредно.
Громкий и хриплый голос, раздавшийся за стеной: "Васильевна! эй, Васильевна!", прервал разговор.
Пришла Васильевна, и отвергнутый жених потребовал чего-то. Приятели стали одеваться.
Главная |