Чернов В.: Культура языка

Звезда, № 9
1962

К. Чуковский. Живой как жизнь. Изд-во "Молодая гвардия", М., 1962

Сейчас борьба за культуру речи интересует, кажется, всех. В газеты, журналы приходят сотни писем: врачи, инженеры, учителя, рабочие, студенты спорят о том, как надо и как нельзя говорить. Это страстные споры. Иначе и не может быть. Ведь споры идут о родном и живом, как жизнь, языке.

За последние годы, правда, опубликовано несколько книг и около двух десятков статей, написанных лингвистами. Но эти работы известны только узкому кругу специалистов. Зато книги Л. Успенского, С. Казанского, Б. Тимофеева знает едва ли не каждый школьник. К ним прибавилась еще одна - книга лауреата Ленинской премии К. Чуковского "Живой как жизнь".

Думается, что лингвисты излишне хладнокровно, едва ли не безучастно, наблюдают за спорами. Кто как не лингвист призван показать всю красоту и богатства русского языка, рассказать о современном этапе его развития? Рассказать нужно так, чтобы это прочитал и понял и школьник, и врач, и инженер. Эту задачу поставил перед собой К. Чуковский. Нет надобности говорить о том, что книга "Живой как жизнь" написана темпераментно, живо и интересно.

Чтобы добиться чистоты языка, нужно бороться за чистоту человеческих чувств и мыслей, - к этому выводу присоединится каждый читатель книги. Призыв к выразительности языка, чистоте чувств, строгости мысли громко и страстно звучит в книге. К. Чуковский пишет о языке и человеке. Автор учит не только правильно говорить. Не менее поучительно, со жгучей ненавистью, пишет К. Чуковский о бюрократах с их "канцеляритом", о цитатчиках - людях, убогих мыслью.

Язык - душа и характер человека. Иногда и одной фразы достаточно, чтобы представить уровень духовного и культурного развития собеседника. В книге много примеров, и они настолько выразительны, что за каждым видишь человека. Вот несколько: "Закругляйтесь купаться!", "Ты по какому вопросу плачешь?", "Энти голуби - чистые свиньи, надо их отседа аннулировать!", "Смотри, какие шикарные похороны!".

Бoльшая часть примеров - это личные наблюдения автора. "Генварь" и "потрясно" - эти слова (только вдуматься - между ними эпоха!) доводилось слышать писателю.

О долгом периоде развития русского языка рассказывает К. Чуковский по живым впечатлениям. При этом писатель всегда высказывает свое отношение к старому и новому, своему и чужому, правильному и неправильному в языке. Автор не скрывает того, что некоторые новшества первоначально ему не нравились, но затем он к ним постепенно привыкал. Такие замечания с особой пользой для себя прочтут некоторые чересчур рьяные ревнители чистоты языка, те, кто за деревьями не видит леса.

В научном плане книга может служить хорошим примером творческого и скрупулезного изучения специальной литературы. Убедительны и сами по себе наблюдения и заключения автора, но в книге есть и дополнительные аргументы из десятков словарей и исследований.

Подзаголовком книги - "Разговор о русском языке" - автор как бы предлагает читателям высказывать свои суждения. Даже здесь подчеркивается: размышления о языке не могут быть догматическими. По композиции новая работа К. Чуковского напоминает его широко известную книгу "От двух до пяти". Почти каждая глава книги перемежается отдельными небольшими зарисовками. Первая глава - "Старое и новое" - целиком состоит из таких набросков. Это - колоритные этюды к картине развития русской речи. Однако не все из них кажутся удачными.

Писатель говорит, что долгое время ему не нравилось выражение "я пошел". "Человек еще сидит за столом, он только собирается уйти, но изображает свой будущий поступок уже совершенным". Позднее он решил, что с таким выражением не так уж и трудно примириться. "Великий языковед А. А. Потебня еще в 1874 г. отыскал образцы этой формы в литовских, сербских, украинских текстах, а также в наших старорусских духовных стихах". Думается, в доказательствах можно было опустить данные литовского (как неславянского) языка. Потебня привлекает литовский язык не для анализа конкретной формы "я пошел". Ученый рассматривает лишь общеязыковую возможность выражения мысли о будущем формами прошедшего времени. Значение этого "я пошел" отнюдь не исключительно в русском языке. Можно назвать множество таких примеров; назову лишь некоторые, тоже глаголы движения: поехал, полетел, побежал используется и в современном языке: горелый, гнилой, дохлый, дряхлый. Эти формы имели значение прошедшего времени, результат которого проявляется в настоящем времени. Такая двойственность значения сделала закономерным и обычным не только употребления типа я пошел (прошедшее в будущем), но и такие, как "скалы нависли над морем" (прошедшее в настоящем).

"В русском языке, - указывает К. Чуковский, - начался долгий планомерный процесс вытеснения долгих дактилических слов словами с мужским окончанием: вместо мАтери стало матерЯ, вместо , вместо тОполи - тополЯ" (стр. 16). Перенос ударения с начала слова на конец действительно наблюдается в современной речи. Но не менее выразителен и обратный процесс - перенос ударения с конца слова на начало: мОлодежь, звОнит, зАнята"долгие протяжные слова, соответствующие медлительным темпам патриархального быта, так характерны для песенного народного творчества минувших столетий. В связи с индустриализацией страны эти медлительные темпы изжиты: наряду с протяжной песней появилась короткая частушка, слова стали энергичнее, короче, отрывистее". Эти утверждения вызывают возражения. Системные изменения в языке не стоят в прямой зависимости от индустриализации или иного процесса в обществе. Славянские языки вообще весьма "архаичны" по сравнению с родственными европейскими языками. И это никак не зависело от развития производительных сил и не считается недостатком языка.

Вторая глава - "Мнимые болезни и - подлинные" - одна из лучших в книге. К этой главе у меня только одно частное замечание. На стр. 30 приведен ряд слов, которые позабылись и исчезли. Среди них почему-то оказались два слова, очень употребительные: всеобуч и юнкор.

Глава "Иноплеменные слова" запомнится прежде всего прекрасным анализом языка и стиля В. И. Ленина. Подробно рассказывается также об отношении В. Г. Белинского к заимствованным словам. Цитатчики представляли Белинского крайним пуристом. К. Чуковский восстанавливает историческую правду.

Нет и не может быть "дистилированно" чистых языков. Национальный язык не принимает ничего "чужого", что не было бы ему необходимо. Эту мысль автор подкрепляет остроумными примерами. Говоря о процессе обрусения заимствованных слов, автор указывает и языки-источники, но, к сожалению, не всегда достаточно строго. Так, например, среди слов, "пришедших из Италии", значится слово почта"проводником" этого слова. И кстати, о польском языке. "Полонизмов" в нашей речи очень много. И слова эти в большинстве своем не ощущаются как иностранные, инородные. Можно напомнить также и то, что в XIX веке чешские филологи сознательно давали "зеленую улицу" братской славянской лексике. А ведь этот язык в то же время, в XIX веке, почти полностью избавился от иноязычной западноевропейской и особенно немецкой лексики. Анализ такого взаимодействия русского языка с другими славянским языками, кажется, дополнил бы рассказ о заимствованиях.

Предпоследняя глава "Канцелярит" рассказывает о наибольшем зле нашей сегодняшней речи. В последнее время в русском языке усилилось противопоставление разговорной и письменной речи. Магнитофонные записи непринужденных разговоров просто поражают собеседников и наблюдателей. Пишем мы иначе, чем говорим. Это уже заметная закономерность нашего языка, причем более заметная, чем двадцать - тридцать лет назад. Иным разговорная речь кажется низменной. Иные - это люди с недостаточной культурой мысли и слова. Им представляется, что слова неразговорные, книжные являются более культурными.

Фальшь мысли и слова наиболее часто выражается в "канцелярите" - языке входящих и исходящих бумаг, языке заявлений и объявлений, языке приказов и инструкций. К. Чуковский совершенно справедливо указывает "главную зловредность шаблона: он превращает в пустышку каждую, даже самую эмоциональную, самую пылкую фразу. Даже страстные призывы к труду, сделавшись привычными штампами, служат, в сущности, безделью и косности".

Борьба с "канцеляритом" началась, но, к сожалению, это нелегкое дело. Мало возмущенных реплик в газетах, мало журнальных и частных коллекций "Нарочно не придумаешь". Возмущение только тогда превратится в осознанную силу, когда будут показаны зловредность штампованных речений и богатство действительно разговорной речи. К. Чуковский не первый начал борьбу с плесенью современного языка. Но он, кажется, лучше других сказал о "канцелярите".

Можно оспаривать автора, когда он обобщает свои мысли о канцелярском стиле: "Этот жаргон был по самому своему существу - аморален". Однако это не главное. Если сказать о канцелярском стиле побольше, если показать и его родословную вместе с некоторыми достоинствами (отдельных замечаний о первоначальной образности штампов недостаточно), тогда этот зловредный вирус нашей речи предстанет таким, каков он есть.

Прейскурант цен - бессмыслица, так как по-немецки "прейс" и значит "цена", - говорится в словарике. И это справедливо, хотя среди подобных бессмыслиц есть такие, которые прижились в языке (и тоже из немецкого): бутерброд с маслом. Но лучше изгонять из языка бессмыслицу, чем ссылаться на другую нелепость. "Сто граммов" уже уходит из нашей речи. Но почему бы не поратовать за правильную форму? Однако лагерЯ вмести с лАгери уже вошло в язык и поддерживается аналогией.

К. Чуковский исполнил свой долг писателя, гражданина, человека, влюбленного в родную речь. Написана книга для всех, книга долгой жизни.

В. Чернов