Данилкин Лев: Ирина Лукьянова «Корней Чуковский». Чуковский - живой как жизнь

Афиша
9 февраля 2007 года
 

Всеобъемлющая, перепастерначившая «Пастернака» - 980 страниц - биография автора «Крокодила» и «Бибигона». Разумеется, объем обусловлен долгожительством Чуковского - 87 лет, а обстоятельность - достоинство, а не грех. Разумеется, Чуковский - мечта биографа: якшался со всеми, коллекционировал причудливые способы убийства, писал письма Сталину с требованием обращаться с детьми-преступниками с максимальной жесткостью, учил своих детей английскому, заставляя переводить туда и обратно фразы вроде «Сухопарая экономка знаменитого лысого путешественника, заболев скарлатиной, съела яичницу, изжаренную ею для своего кудрявого племянника. Вскочив на гнедого скакуна, долгожданный гость, подгоняя лошадь кочергой, помчался в конюшню», начинал статьи с предложений: «Если вам захочется пристрелить музыканта, вставьте заряженное ружье в пианино, на котором он будет играть». Разумеется, Лукьянова - как и все авторы порядочных ЖЗЛ, вышедших в течение полутора лет, про одну и ту же фактически компанию: Пастернак, Горький, Алексей Толстой, Маршак - рисует портрет героя на фоне эпохи. Разумеется, Лукьянова соскабливает со своего героя глазурь: «Не был он «добрейшим старичком» никогда! Он был нервным и неровным человеком…» Разумеется, Лукьянова, въедливая исследовательница, приводит множество любопытных сведений, касающихся своего клиента: что он интересовался Бэтменом, что Бармалей - от Бармалеевой улицы, что однажды в юности избил собственную мать. Разумеется, Лукьянова, разбирая критику и стихи Чуковского, проявляет значительную филологическую компетентность - а уж когда в главе про Некрасова к И. В. Лукьяновой подключается Д. Л. Быков и плотность текста еще более увеличивается, на глазах прямо сгущается, - такого не постеснялся бы и сам Чуковский. Разумеется, биография написана адекватно материалу, в ней очень прочувствованный, трогательный конец; разумеется, Лукьянова очень любит своего героя. Короче говоря, книга первоклассная, с ней следует знакомиться - но можно ведь сказать, чего там нет?

Муха-цокотуха, Айболит, Мойдодыр, Бибигон. Ни Маршак, ни Михалков, ни Барто никого подобного не сгенерировали, тем более в таких количествах. И вот все эти антропоморфные нелюди чуть ли не сто уже лет сидят и не лопаются как мыльные пузыри, а держатся, переливаются себе радужной пленкой, а кто это, что это, какой такой Бибигон, почему Мойдодыр, с какой стати в Африке весь этот кошмар именно творится? - так и непонятно до конца, и вот это хотелось бы узнать, и вот этого у Лукьяновой совсем нет. Еще очень любопытная тема - дальнейшая, постчуковская жизнь существ, выпущенных Чуковским на свет божий, как они потом расползались - и оказывались в «Айболите-66», в «Мифогенной любви каст», в «Спасителе Петрограда». Не то чтобы биографию Чуковского должен был писать Пепперштейн, а не Лукьянова - но хотелось бы, чтобы Лукьянова, раз уж в рамках обзора критической мысли она цитирует неведомых сетевых остряков («зайчики в трамвайчике, жаба на метле, наверное, Чуковский сидел на конопле»), проконсультировалась еще с кем-нибудь, кто много думал об этом.

«Бибигона» или про то, что именно, по строчкам, пародировал «Крокодил», про связь с ритмикой Уитмена, чем про то, как его критиковали в советской печати. С советской печатью либо все и так понятно, либо это, в принципе, другая история. Несомненно, если бы Чуковский был только литературным критиком, филологом-комментатором и теоретиком педагогики, это была бы идеальная, исчерпывающая книга. Но Чуковский был еще и вызывателем духов, которые вошли в коллективное бессознательное всей страны, которые почему-то моментально укоренились там, будто для них заранее были приготовлены какие-то формы, и для объяснения этого феномена обычного литературоведческого и бытописательского подхода - ну Бармалей, ну Бибигон, написано тогда-то - мало.  

Лев Данилкин