Эдельштейн Михаил: Мифы под микроскопом

Русский Журнал
10 февраля 2005 года
 

Целый ряд мифов, переливаясь и сверкая, предстает перед нами в книге "Чуковский и Жаботинский: История взаимоотношений в текстах и комментариях" (сокращенно - "ЧиЖ"), составленной Евгенией Ивановой и выпущенной издательством "Мосты культуры - Гешарим". Замысел этого издания, как можно судить из предисловия составителя, родился в ходе работы над письмами Жаботинского Чуковскому, сохранившимися в архиве последнего. Комментарий к ним постепенно выстроился в пунктирно развивающийся сюжет, который Е. Иванова и предложила вниманию читателя.

История отношений будущего знаменитого сиониста и будущего выдающегося литератора началась в 1888-1889 годах, когда они ходили в один детский сад. В 1901 году Жаботинский, сотрудничавший тогда в "Одесских новостях", уговорил редактора газеты поместить материал, написанный Чуковским. "Получив первый гонорар, я купил себе новые брюки (старые были позорно изодраны) и вообще стал из оборванца - писателем. Это совершенно перевернуло мою жизнь", - вспоминал Чуковский в конце жизни о своем журналистском дебюте. Два года спустя по рекомендации Жаботинского Чуковский в качестве корреспондента все того же одесского издания командируется в Англию.

юности становится все меньше, пути их расходятся все дальше. Впрочем, еще раз они оказались союзниками в 1908 году, когда настоящий скандал разгорелся вокруг статьи Чуковского "Евреи и русская литература".

Основная мысль этой статьи заключалась в утверждении неизбежной бесплодности еврея, задумавшего стать русским литератором. Национальные барьеры, по мнению критика, непреодолимы, "духовное сближение наций это беседа глухонемых", и сам Шекспир, попади он в Россию, не поднялся бы выше корреспондента "Биржевых ведомостей". "Чтобы только понять Достоевского, - писал Чуковский, - вам нужно вернуться назад по крайней мере на десять веков - ни годом меньше! - и поселиться, по горло в снегу, среди сосновых лесов, и творить с дикими "гоями" их язык, их бедную эстетику, их религию, ходить с ними в деревянные церкви и есть кислый хлеб - и только тогда прийти на Невский проспект и понять хоть крошечку изо всего, что здесь делается".

Естественно, реакция на статью Чуковского была по преимуществу отрицательной. Литераторы-евреи отказались примириться с мыслью о своей бесплодности - и Зинаида Венгерова, и Аркадий Горнфельд, и Владимир Богораз-Тан подвергли положения критика более или менее обоснованной критике. На стороне автора оказались только антисемиты из "Нового времени" - и сионисты, в том числе и Жаботинский, призвавший евреев работать в своей культуре, а не отдавать себя чужой: "Один малыш, болтающий по-древнееврейски, нам дороже всего того, чем живут ваши хозяева от Ахена до Москвы". Жаботинскому возражали О. Л. д'Ор и тот же Тан, после чего Жаботинский выступил со второй статьей, развивавшей тезисы предыдущей.

Кто бы ни был прав в той дискуссии, это был едва ли не последний раз, когда Жаботинский и Чуковский публично выступали со сходных позиций. Уже на следующий год критик опубликовал в "Речи" статью о Тарасе Шевченко, вызвавшую едва ли не большую бурю негодования, чем его заметки о роли евреев в русской литературе. Попытка доказать, что Украина для великого кобзаря - то же, что Звезда Маир для Сологуба, что Шевченко вовсе не был политическим поэтом, а пафос его творчества не выводится напрямую из его трагической биографии, - все это привело к очередному скандалу, в центре которого вновь оказался Чуковский.

Но на этот раз Жаботинский не был склонен поддерживать бывшего друга. В 1911 году, когда русская печать широко отмечала пятидесятилетие смерти Шевченко, он выступил со статьей "Урок юбилея Шевченко", где, повторив многие из тех штампов, против которых боролся Чуковский, подчеркнул сугубо национальный характер творчества украинского поэта: "Чествовать Шевченко - значит понять и признать, что нет и не может быть единой культуры в стране, где живет сто и больше народов".

"С еврейским отрядом в Галлиполи" с предисловием Чуковского и сопроводительной статьей Жаботинского. Этот эпизод стал последним в истории взаимоотношений двух бывших одесситов - Чуковский отплатил старшему товарищу за ту помощь, которую оказал ему Жаботинский в начале пути, сюжет завершился.

Михаил Эдельштейн