Канунникова Ольга: "Чуковский и Жаботинский: История взаимоотношений в текстах и комментариях"

Альманах "Мория" г. Одесса № 1 2004
2004 год

"Чуковский и Жаботинский. История взаимоотношений в текстах и комментариях". Автор и составитель Евг. Иванова. Москва-Иерусалим, "Гешарим-Мосты культуры", 2004 г.

Кто-то из писателей заметил, что ремонт нельзя закончить, его можно только остановить. Примерно то же самое можно сказать о жанре научного комментария к тексту. Опыт издания книги "Чуковский и Жаботинский" это положение подтверждает: она вышла в свет с той мерой полноты и завершенности комментирования, какая на сегодня возможна - со всеми неизбежными "аббревиатура не расшифрована" и "Нюся - неустановленное лицо".

тут стали воспоминания Чуковского о Жаботинском, содержащиеся в письмах Корнея Ивановича к его израильской корреспондентке Р. П. Марголиной (переписка с ней была опубликована в 1978 году). Изложенная там история сама требовала комментариев, которые были найдены на страницах старых одесских и петербургских газет, а те, в свою очередь, потребовали новых комментариев. "Так, шаг за шагом… заново выстраивался сюжет отношений Чуковского и Жаботинского, который на определенном этапе я стала обозначать для себя как Ч и Ж, ЧиЖ: тексты, комментарии, опять тексты и опять комментарии", - поясняет Евг. Иванова.

Реконструкция отношений - дело увлекательное, филологи его всегда любили. За время, прошедшее с момента публикации переписки, исходный контур отношений, который вырисовывался из писем Чуковского, был исследователями дополнен, и утверждение, что в "ЧиЖе" все выстраивалось совсем уж "заново", представляется не совсем точным. Например, многие положения и сюжетные коллизии этой книги перекликаются с блестящим докладом Мирона Петровского, памятным автору настоящей рецензии, - выступление это прозвучало на одном из научных семинаров лет десять тому назад (сохранилась магнитофонная запись). Понятно, что все исследователи, вставшие на путь такой реконструкции, двигались бы примерно в одном направлении, - потому что другого нет, - но здесь в самом характере движения чувствуется влияние первопроходцев (во вступительной статье Евг. Иванова выражает благодарность М. Петровскому за помощь, оказанную при подготовке книги).

Очевидное достоинство этого издания в том, что все ранее известные сюжеты отношений наших героев здесь подробно проиллюстрированы документами, во многом - впервые. Из 270 страниц книги большая часть - это письма, статьи (несколько больших полемик Чуковского и Жаботинского), комментарии, а также документы из труднодоступных источников - например, жандармские донесения из Департамента полиции.

Автор сразу объясняет, почему в книге так много материалов из архивов или старых газет, приведенных полностью, а не в цитатах или пересказе: "Как представляется, каждый из них, помимо информации об истории отношений ЧиЖ, рассказывает и о времени, которое соединяло их".

Вот один эпизод книги - из примечания (фактов так много, что они даже выплескиваются из основного текста в постраничные примечания). В начале 900-х годов Чуковский печатно откликнулся на реферат некоего Максима Славинского, прочитанный в Одесском литературно-артистическом обществе. Ничего особенного, просто один из эпизодов текущей литературной жизни. А далее было вот что. После революции М. Славинский вошел в правительство Петлюры, и с его именем позднее была связана скандальная история, в которой участвовал второй герой книги. Жаботинский, тогда входивший в руководство Всемирной сионистской организации, заключил с М. Славинским как с представителем Петлюры в Праге договор, согласно которому организуется специальная еврейская жандармерия для предупреждения антиеврейских погромов на Украине. Она должна была ограждать порядок в уже освобожденных от большевиков местностях. В корпус жандармерии могли быть приняты всякие евреи, исключая коммунистов. О договоре стало известно большевикам, и Троцкий немедленно опубликовал свое предупреждение о том, что если план Жаботинского будет осуществлен, все еврейское население Украины будет беспощадно истреблено Красной армией.

"времени, которое соединило их".

Можно предположить, что если бы идеи Жаботинского о создании отрядов еврейской самообороны в гражданскую войну были приведены в исполнение, то описание "беспощадного истребления еврейского населения Украины Красной армией", обещанного тов. Троцким, добавило бы, например, в "Конармию" Бабеля несколько красочных страниц.

"Ни тот, ни другой не сумели… подвергать свои отношения каким-либо оценкам". А отношения можно "подвергать оценкам"? "Деятельность Жаботинского… нажила ему немало врагов". Деятельность - нажила врагов? "Так, шаг за шагом, дедка за бабку, бабка за дедку… выстраивался сюжет отношений". Наверное, автор хотел сказать - "дедка за бабку, бабка за внучку". И т. д.

Первую главу своей книги Евг. Иванова назвала "Учитель и ученик". Звучит несколько патетически. Из чего следует такой расклад? То, что Жаботинский, гимназический приятель Чуков-ского, споспешествовал его журналистскому дебюту, помог напечатать первую статью в "Одесских новостях" - это факт известный (например, из рассказа Чуковского о том, как "Он ввел меня в литературу…" - из письма Р. Марголиной). Но можно ли утверждать, что Жаботинский-журналист как-то повлиял на журналиста Чуковского? В стиле критических статей Чуковского, даже ранних, не найти следов влияния Жаботинского. В этом можно убедиться, даже прочтя рецензируемую книгу - некоторые статьи обоих авторов, написанные в одно время, в ней опубликованы. Скорей и явственней на стиль Чуковского повлияли английские авторы, о чем в книге сказано. Тогда, может, есть заимствования в сфере идей? Мирон Петровский полагает (и Евг. Иванова отчасти с этим солидаризуется), что все национальные идеи в работах Чуковского того времени (и даже более поздние, например, в "Книге об Александре Блоке" 1922 года) возникли вследствие обсуждения этой темы с Жаботинским. Но думается, одной этой переклички недостаточно для того, чтобы с убежденностью делать выводы об ученичестве Чуковского.

"Полтора года… пребывания в Лондоне он (Чуковский. - О. К.) по праву мог назвать "мои университеты", ибо не только основательно пополнил здесь свое образование… но и заново пересмотрел собственные жизненные и творческие установки", - говорит комментатор. Может быть, и так. Чуковский высказывал и другое мнение о себе тогдашнем. "Предо мной все время стоит моя судьба: с величайшим трудом, самоучка, из нищенской семьи вырвался я в Лондон - где столько книг, вещей, музеев, людей, - и все проморгал, ничего не заметил, так как рядом была любимая женщина". Эти слова вырвались у него не под настроение - он произнес их в важный момент жизни, в письме к взрослеющему сыну Николаю. Наверное, были у Чуковского ненадуманные поводы для недовольства собой.

"В англичанах его покорил дух созидательного труда, эту страну и ее культуру он полюбил сразу и навсегда… Корреспонденции Чуковского… с симпатией и интересом рассказывали о нравах и образе жизни англичан". Чуковский вряд ли обрадовался бы, услышав выражение "дух созидательного труда" - может ли труд быть каким-либо другим, например разрушительным? Очевидно, имелось в виду трудолюбие или что-то в этом роде. Культуру английскую он, верно, полюбил, но любовь эта не мешала ему видеть и другие, не только симпатичные стороны жизни англичан, и рассказывать о них с иронией. (См. например, приведенную ниже статью "Англо-Израиль").

"комментарии". В книге воспроизводится великолепный шарж на Жаботинского (и не один раз, а трижды). Сразу обращает на себя внимание преувеличенно огромный галстук-бант на шее портретируемого. Карикатуристу замечательно удалось передать "африканские губы" Жаботинского, черную всклокоченную шевелюру и общую задиристость и вместе с тем поэтическую мечтательность облика, который Чуковский запомнил на всю жизнь. Почему-то имя автора портрета в книге не указано. Между тем, этот шарж принадлежит перу Михаила Линского, популярного карикатуриста и рисовальщика. Кто-то из архивистов упоминал, что существует и шарж Линского на Чуковского (найти его пока не удалось). Чуковский посвятил ему такую эпиграмму:

Ты прежде принцем был де-Линь,
Потом ты просто стал де-Линь,
Ну, что ж, линяй, брат, дальше…

Евг. Иванова заканчивает свою реконструкцию отношений лондонской (1916 г.) встречей наших героев и "сионистским эпизодом" в творчестве Чуковского - то есть историей издания в 1917 году книги генерала Паттерсона "С еврейским отрядом в Галлиполи", историей, имеющей прямое отношение к Жаботинскому. А последним эпизодом в цепочке отношений, полагает она, следует назвать ту встречу, которая состоялась благодаря Р. П. Марголиной, когда Жаботинского уже не было в живых, а 85-летний Чуковский читал второй том биографии Жаботинского. В таком финале есть своя логика. Между тем, похоже, была еще одна встреча.

В 1936 году вышла повесть Чуковского "Гимназия" (впоследствии - "Серебряный герб"), в ней речь идет об одесском отрочестве Чуковского. Есть основания предполагать, что прообразом одного из персонажей книги - Муни Блохина - был Жаботинский. И внешность, и поведение Муни Блохина очень напоминают Жаботинского, каким его рисует в воспоминаниях Чуковский. Повесть 1936 года сюжетно и детально во многом повторяет юношеский "роман в стихах" 1903 года "Нынешний Евгений Онегин", опубликованный в "Одесских новостях". В архиве Чуковского сохранился перепечатанный на машинке в 1960-е годы экземпляр "Онегина". Напротив имени одного из гимназистов, Думмэ, есть карандашная пометка - "Муня". (То есть, скорее всего, Муня Блохин). Жаботинский присутствует в романе дважды, один раз - как гимназист, второй раз - как "пылкий Altalena" (Altalena - журналистский псевдоним Жаботинского). Быть может, это свидетельство той роли, которую Жаботинский сыграл в творчестве Чуковского.

Что ж, ремонт, как мы видим, остановлен, но все-таки не окончен. Возможны разного рода уточнения и добавления. Вот, например, еще одна реплика в полемике наших героев 1903 года - статья Жаботинского из рубрики "Вскользь", отклик на статью Чуковского "Паки о "Дне" (опубликована в 6-м томе выходящего сейчас 15-томного собрания сочинений Чуковского). Эта реплика Жаботинского в рецензируемую книгу не вошла, и с момента первой публикации, насколько нам известно, никогда не перепечатывалась.

"Одесские новости", 16 апреля 1903 года