Приглашаем посетить сайт
Некрасов (nekrasov-lit.ru)

Крючков Павел: Рецензия на "Корней Чуковский. Стихотворения. ", "Ю. Г. Оксман - К. И. Чуковский. Переписка. 1949 - 1969"

"Новый Мир" 2003, №1

Корней Чуковский. Стихотворения. Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания М. С. Петровского (при участии О. Л. Канунниковой и Е. Б. Ефимова). СПб., Гуманитарное агентство "Академический проект", 2002, 500 стр. ("Новая Библиотека поэта").

Минувшей осенью неподалеку от северной столицы, под Вырицей, на даче Александра Кушнера я записывал на аудиопленку размышления поэта о Корнее Чуковском. А. С. прочитал и своих "Современников" - остроумный центон из двух поэм - "Двенадцати" Александра Блока и знаменитого уже в 1917 году "Крокодила" (см. "Арион", 2002, № 1, а также новую книгу поэта "Кустарник", СПб., 2002). Говоря о Чуковском, он сказал, что для него, Кушнера, Корней Иванович прежде всего - поэт и что когда он смотрит на фотографии, где Чуковский сидит рядом с Блоком (или Пастернаком), то понимает, что здесь запечатлены именно два поэта. Впрочем, на "чуковские" темы Кушнер писал и специальные эссе: о стихотворной интонации Чуковского, о его звукописи, особой поэтике, о пропитанности его поэзии стихами XIX века, о перекличках с поэзией начала XX века.

И вот в книжной серии, редактируемой Кушнером, в "Новой Библиотеке поэта", вышел том, вступительная статья к которому так и называется: "Поэт Корней Чуковский". Здесь собраны почти все его произведения для детей (в том числе полузабытая стихотворная "военная" сказка "Одолеем Бармалея" с тщательными текстологическими и историческими комментариями Е. Б. Ефимова), ранний роман в стихах "Нынешний Евгений Онегин" (1904), сатирические стихи и переводы 1905 - 1907 годов, "взрослые" лирические стихи, экспромты и шутки1.

Конечно, эту книгу надо читать с двумя закладками. В случае с Чуковским, который под цензурным гнетом 20 - 30-х годов переделывал свои сказочные поэмы, это особенно важно. Работая в домашнем архиве писателя, изучая ранние издания, М. Петровский учел все редакции и варианты. И даже позднейшие мифы, как в случае с "Тараканищем", который к Сталину, естественно, никакого отношения не имел, ибо сказка писалась "на полях" статьи о Некрасове в 1921 году, когда имя тирана Чуковскому вряд ли было известно. Через семьдесят лет наследнице поэта Е. Ц. Чуковской даже пришлось выступить по этому поводу в печати: ""Таракан" - такой же Сталин, как и любой другой диктатор в мире. <...> Очевидно, будущее бросает тень на настоящее. И искусство умеет проявить эту тень раньше, чем появится тот, кто ее отбрасывает" ("Независимая газета", 1991, 9 июля).

Однако, когда глядишь на публикуемые впервые - поздние и исключенные - варианты в рабочих тетрадях 20-х годов, "тень настоящего" по-своему дерет по коже:

И сказал ягуар:
Я теперь комиссар,
Комиссар, комиссар, комиссарище
И прошу подчиняться, товарищи,
Становитесь, товарищи, в очередь!

Кстати, в экспромтах Чуковского нашелся такой пассаж: "Не бойся этого листка: / Я лишь К. Ч., а не Ч. К." (стр. 198). А к знаменитой поговорке, давно включенной в словари современных цитат ("В России надо жить долго"), навечно теперь приложится изящный стихотворный диагноз:


И вся Россия мечется,
покуда не излечится.
 

перекличках и взаимопроникновениях (равно как и собственные признания Чуковского о том, "из чего" и по каким законам созданы его сказочные поэмы) будут только научной аранжировкой к стихотворной тайне нашего первого народного поэта.

Подобного тома в библиотеке поэта у него еще не было. Им репутация закрепляется как-то особенно цепко, не правда ли?

Ю. Г. Оксман - К. И. Чуковский. Переписка. 1949 - 1969. Предисловие и комментарии А. Л. Гришунина. М., "Языки славянской культуры", 2001, 192 стр. ("Studia philologica. Series minor").

Для меня самым замечательным в этой переписке оказалось то, что я "не заметил" ее конструкции. Думал, читаю чужую личную беседу, тот самый, по слову Мандельштама, "ни на минуту не прекращающийся разговор", слежу за открытым диалогом двух мастеров, двух товарищей по счастью, - где все "вчистую", без скидок на возраст, чины и болезни (даже если об этих "категориях" и говорится немало). Люди рассказывают о своем единственном Деле, не возбуждая в себе никакого дополнительного уважения друг к другу. Они, что называется, на одной линии. Правда, не забывают порадоваться факту существования своих отношений, своему пониманию того, чего стоят их усилия на общем профессиональном поле2. Этот эпистолярий мог бы печататься и в философской книжной серии, ибо за ним невидимо стоит то, что принято называть "смыслом жизни".

"Летопись жизни и творчества В. Г. Белинского" с, видимо, более чем прохладной самооценкой своего труда. И получил в ответ вдохновенный разнос этого самоедства, вылившийся в рецензию - и о языке книги, и о (столь дорогом Чуковскому) художественном образе героя. Кончалось письмо К. И. так: "... Вы вместо того, чтобы ликовать и гордиться и выпячивать грудь - находитесь в глубоком унынии и святотатственно браните свою книгу, словно не понимая, что в ней Ваша слава, Ваш подвиг, Ваше оправдание перед господом Богом. Это грешно, и этого нельзя допустить" (1959).

Они познакомились в 1917 году, в редакции "Нивы", где Оксман напечатал неизвестные страницы прозы Гоголя. В 1966 году он писал Чуковскому: "Я надеюсь, что мы когда-нибудь все-таки поживем где-нибудь вместе, и я смогу всерьез поговорить с Вами, чего мне не удается со времени моего возвращения из лагерей Дальнего Севера в Москву. <...> Будьте здоровы и благополучны, мой дорогой друг. Горжусь быть Вашим современником! Ей-Богу, не вру". А желанный разговор - вот он.

Дополнительный ритм их беседы - это бесконечные списки замечаний к первым редакциям книг и рукописям друг друга (благодарно и терпеливо учитываемые впоследствии). Выполнено это с такой душой, честностью и нелицеприятностью, что начинаешь как-то особенно понимать смысл известного восклицания из лермонтовского "Бородина". Данная в приложении самиздатская запись Оксмана "На похоронах Корнея Чуковского" ("Умер последний человек, которого еще сколько-нибудь стеснялись...") - редкий в своей эмоциональной беспощадности приговор нашей дорогой советчине, краснознаменной отечественной пошлости. Говоря о страхе начальства перед покойниками, историк литературы не мог не совершить и краткий экскурс в прошлое: "... по цепочке, как говорится, от бенкендорфа и булгарина к Ильину и Михалкову".

Мешает книге лишь невнятность, непоследовательность и неточность некоторых комментариев. Интересующихся отсылаю к рецензии Э. Хан-Пира в "Знамени" (2002, № 8) и кропотливому отзыву Анны Версиловой в интернетовском "Русском Журнале" (Штудии #8 от 18 апреля 2002 г.).


Примечания:

"Ниве" и газетах 1900-х, - и мне этого немного жаль. Как, скажем, стихотворения "Декабрь": "... Приходи и свечку погаси. / Со двора морозу принеси. <...> Приходи. / Со ставней исступленной / За окошком борется зима, / И мороз рукою утомленной / На стекле выводит терема" ("Нива". Ежемесячные популярно-научные приложения, 1907, № 12). Или - очевидно, первого "детского" стихотворения "Ветер", опубликованного в том же году детским журналом "Тропинка" и посвященного маленькому сыну Коле: "... Погоняйся за тучами / Над лесами дремучими, / В колокольню взойди звонарем, / Зареви за овинами / Голосами звериными / И веселым вернись ветерком" (см. "Русская поэзия детям", СПб., 1997, стр. 20). Наверное, в книгу можно было бы дать и второй "роман в стихах" - "Сегодняшний Евгений Онегин" (1907), являющийся пародийно-политической "тенью" первого... А как хотелось бы видеть в приложении малоизвестную аналитическую статью поэта Яна Сатуновского "Корнеева строфа", о которой только упоминается в примечаниях! Ведь исследований собственно поэтики Чуковского - кот наплакал. Но это - не к недостаткам. Недостатков у этой книги для меня нет. А из "шероховатостей" этого тома (не мной обнаружено) отмечу включение в него стихотворения А. М. Жемчужникова (1821 - 1908) "То ждал, то опасался...", которое впервые было опубликовано и тогда, увы, не откомментировано в тексте Дневника (1930 - 1969) Чуковского (изд. 1994; 1997), где оно выглядело совсем как авторское.

"Мастерству Некрасова" Чуковского. Причем совсем не потому, что понял, чего ему стоила эта книга, написанная в "душное" время. Оксман-то и устыдил своими внимательными письмами об этой книге.

Павел Крючков

Раздел сайта:
Главная