Приглашаем посетить сайт
Толстой А.Н. (tolstoy-a-n.lit-info.ru)

Крючков Павел: Корней Чуковский. Из дневников. Часть вторая. Наваждение страха

Сегодня
16 марта 1993

(Корней Чуковский. Из дневников 1932-1969. Публикация Е. Ц. Чуковской)

В переделкинском, доме автора Дневника хранится гипсовый слепок огромной, натруженной руки. "Без писания я не понимаю жизни..." - так называлась первая объемная подборка дневниковых записей Чуковского, напечатанная в журнале "Юность" одиннадцать лет назад. Обидно, что в нее не вошел сюжет, рассказанный Корнею Ивановичу театральным критиком Симоном Дрейденом - о некоем интеллигенте, обучившем грамоте железнодорожного сторожа, благодаря чему тот стал "проводником на поезде". Интеллигента арестовали, а по возвращении из лагеря после реабилитации показали "дело". Оно начиналось с доноса, сочиненного грамотным сторожем.

"Знамени" второй (условно) части дневников Корнея Чуковского окончательно "закрепила" и "отпечатала" в сознании объемную панораму и Времени, и жившего в нем Автора.

Невыносимая пошлость эпохи, замешанная на трагических самоуговорах тех, кто максимально честно пытался ее осознать - была бы запечатлена, возможно, более талантливо, принадлежи она перу другого писателя. Но эту абсурдную и в то же время глубоко осмысленную эпопею пришлось писать и проживать именно ему, - да и вряд ли нашелся бы другой человек, впитавший в себя столь многое и многих.

"Главное не терять отчаяния", эти слова Ахматовой появились в Дневнике незадолго да Нового, 1963 года. Может быть, самый главный, самый рациональный совет - строгий смысл которого ускользал, как мокрое мыло. Гротеск существования, постоянное ощущения за спиной то дула пистолета, то бдительного взгляда доносчика - плюс гипноз внутренней несвободы - или то, что Чуковский обозначил как "наваждение страха" - только этим можно, вероятно, объяснить тот факт, что поразительные по уничтожающей силе оценки режима чередовались в рукописи с попытками "понять" его. Уже подружившись с Солженицыным, познакомившись с его открытым письмом секретариату Союза писателей, горячо сочувствуя автору этого послания и одновременно - не горячо, но сочувствуя властям, в положение которых "нужно войти", - Чуковский запишет: "... Конечно, имя С-на войдет в литературу, в историю - как имя одного из благороднейших борцов за свободу - но все же в его правде есть неправда: сколько среди коммунистов было восхитительных, самоотверженных, светлых людей - которые действительно создали - или пытались создать основы для общенародного счастья. Списывать их со счетов истории нельзя..."

За два года до этого сюжета К. И. сделал запись о том, что дело литераторов - забыть о существовании представителей власти, которых, как сказал поэт Липкин, "для жизни нет, да и для смерти нет". А осенью того же 67-гo, каким датировано весеннее впечатление от разговора с Солженицыным, в Дневнике появится краткая формула: "Теперь последние сорок лет окончательно убедили меня, что революционные идеи - были пагубны - и привели (не дописано Е. Ч.)..."

Как неожиданно здесь проступают черты высокого, нескладного человека с огромным носом и белой, мальчишеской челкой на лбу. Этот человек не сидел в лагерях. Он выжил и сохранил себя для эпохи, - работая в ней каждый день с пяти утра. Мне кажется, его ситуация близка описанной Дрейденом: время не пощадило Свидетеля; крестный путь "на воле" оказался не менее страшным, чем испытание "зоной" или ослепление "смыслом". Но даже зная Судьбу и Время наперед, он бы все равно сделал то, что хотел, и зафиксировал в Дневнике, умирая, сделанное. В этой итоговой описи только книги от "Некрасова" до "Бибигона".

"репортажей с петлей на шее"; после их прочтения не хочется взывать к бдительности и тому подобным вещам - они слишком самодостаточны. Будем наедятся, что муза истории не ошиблась, предложив грядущим поколениям эту горькую микстуру.

Павел Крючков

Раздел сайта:
Главная