Новикова Лиза: Книги

Коммерсантъ, № 143
13. 08. 2003

В "Библиотеке поэта" вышел том Константина Бальмонта. Вышел в Малой серии, и скорее не том - томик, а "Библиотека поэта" с некоторого времени уже зовется "новой". Вступительная статья озаглавлена "Дедушка русского символизма". Получается, это уже все, на что может рассчитывать "дедушка": его многочисленные стихотворные сборники, редко переиздававшиеся, пока так и не удостоились полного собрания сочинений.

"дедушке". Было бы неподходяще тревожить его память, например, сборником "Pro et contra", где были бы представлены критические баталии, посвященные его поэзии. Напротив, компактный сборник снабжен внятным предисловием Александра Кобринского и не слишком перегружен комментариями. Наличествует и краткая биография, и пробежка галопом по творческой эволюции, "объяснен пестрый мифопоэтический репертуар его произведений", есть и несколько пикантных и печальных эпизодов из его жизни (усмешка от Тэффи, уличившей истовую поклонницу поэта, когда та в припадке восторга собиралась выбрасываться из окна, а дело происходило в подвале "Бродячая собака"; некоторые новейшие свидетельства о последних днях поэта). Дедушке немного пеняют на его плодовитость: "Как известно, Бальмонт писал стихи помногу и часто... Количество изданных им сборников превышало все привычные представления начала ХХ века". Но зато "отмазывают" от оскорблений бальмонтоведов былых времен, ведь в 1969 году в той же "Библиотеке поэта" уже на 5-й странице говорилось о "глупости и пошлости" знаменитого "Хочу быть дерзким, хочу быть смелым...". А сегодня обвинения снимаются на 30-й странице. Правда, "Хочу упиться роскошным телом" в книгу не вошло, есть только стихотворение "Хочешь ли?".

"дедушка" представлен здесь в лучшем виде - изборником "Солнечная пряжа", составленным им же в 1919 году. Свои главные произведения поэт тогда как будто завещал России: в 1920-м он навсегда уехал во Францию, и напечатана"Солнечная пряжа" была уже без него, в 1921-м. В общем, получился "The Best of". Хотя на "дедушку" поэт, считавший всех остальных своими "предтечами", наверное, все-таки обиделся бы: ведь когда его чествовали без всяких уменьшительных суффиксов, как "деда русской поэзии", он и то отмахивался: "Я неблагодарный дед. Я не признаю своих внуков".

Корней Чуковский тоже, например, не мог представить себе Бальмонта дедом: "Лучшие его вещи - такие торопливые, такие капризные, такие неоглядчивые, могли быть созданы только юношей". Правда, дальше Чуковский называет бальмонтовскую лирику "женственной" - вполне возможно, что, живи он в наши дни, Чуковский и "дедом" не отделался бы, а выдал бы что-нибудь про "унисекс". Впрочем, сто лет назад выступления Чуковского-критика и так достаточно шокировали, заставляя литературную общественность то возмущаться, то восхищаться. В собрании сочинений Корнея Чуковского наконец дошла очередь до критических работ (слово "статья" писатель не очень любил, предпочитая дотягивать критику до "романов" и "поэм": здесь есть и свой хоть и критический, но "Невский проспект"). Составители постарались как можно полней представить газетные и журнальные публикации молодого Чуковского. Те самые, которые сам Чуковский потом и не мог включить в свое прижизненное собрание сочинений: уж больно смел был по молодости лет; Горького, например, называл не "соколом", а "ужом".

Вот уж кого действительно в первую очередь воображают дедушкой, однако таковым Корней Чуковский предстает только в первом томе, где собраны его детские произведения. К шестому автор значительно молодеет: здесь представлена дебютная статья 19-летнего Николая Корнейчука, вышедшая в "Одесских новостях" и подписанная ставшим потом постоянным псевдонимом. Здесь же помимо отдельных статей - циклы портретов "От Чехова до наших дней" и "Леонид Андреев большой и маленький".

"разгребает" современную литературную ситуацию, и думаешь: "Да это же про нас". Все очень похоже, можно читать как свежую газету, только имена другие подставлять. Вот авторитеты, про которых чего только не наговорили, а критический портрет даже не набросали (с одним Леонидом Андреевым сколько Чуковский носился: конечно, определил его во "вдохновенного Тюху", но и целую книгу написал, и даже не поленился собрать в своеобразный словарь разбросанные по прессе эпитеты, которыми Андреева награждали современники: от "абракадабры и бедламовщины" до "шарлатана и щенка"). Вот явилась не запылилась массовая литература - "целые батальоны одноликих, серых рядовых, которые внесли в литературу свои вкусы, свои нравы и свои требования". А вот и читатель - "обалдел от неожиданности, ему показалось, что русская литература совсем исчезла, а осталась одна сволочь". И вообще, "из литературных традиций осталась одна только водка, из литературных идеалов - один только гонорар". Цитировать можно до бесконечности.

"короткомыслии", отсутствии "длинной фанатической мысли" - правда, для упреков использовал цитаты из самого же Чуковского. И оказался не прав: мысль Чуковского была такая фанатичка, что разрослась аж до размеров огромного литературного "чудо-дерева".