Сребницкий Алексей: Сказки дедушки Корнея

Независимая газета
29. 11. 1994
 

К. ЧУКОВСКИЙ. Дневник (1930-1969). - М.: "Современный писатель", 1994, 560 с., тир. 5 тыс. экз. Составление и подготовка текста Е. Ц. Чуковской.

КОНЕЧНО же, не сказки, но чисто личное: однако Корней Иванович в наших умах и в нашей памяти остался таким замечательным придумщиком, что даже и в сокровенных его записях, широкой публике не предназначенных, ищешь красивого обмана. Иногда - находишь.

Люша (Е. Ц.) Чуковская, мужественная женщина, которую читающая интеллигентная Русь всегда будет чтить уже за то, что она первой, едва приоткрылись шлюзы, пошла воевать за возвращение Отечеству одного из славных его сыновней А. Солженицына, теперь выносит на общий суд дневники своего деда. Это уже вторая книга, первая вышла три года назад.

Корней Иванович, в моем во всяком случае, представлении, всегда был фигурой отнюдь не одного только литературного звучания: мы видели в нем то, что называют "совестью нации", как позже стали называть академика Сахарова, академика Лихачева. Автор "Мойдодыра", некрасовских исследований, потом еще и смельчак, представивший "укрывище" бывшему зэку и будущему нобелевскому лауреату, - он давно уже ушел от нас, но все-таки остается где-то рядом. Его дневники - прекрасны и ужасны. Как объясняет Елена Чуковская, ее дед вел их не для читателя, но и не в стол, а для себя - дабы на старость все просмотреть, что-то скорректировать, что-то вспомнить. Кое-что, возможно, и переоценить. Мне все же кажется, что Корней Иванович допускал, что написанное им не для постороннего глаза будет все же рано или поздно прочитано. Если поздно, то народом, и слава Богу. Если рано, то бдительными чекистами, и не приведи Господь.

Попробую проиллюстрировать свои догадки. "... Грабарь, трудолюбивая посредственность с огромным талантом к карьеризму, чрезвычайно разочаровал меня". Не сомневаюсь, что эта запись, посвященная казенному классику советского искусствоведения, живописцу тож, сделана без всякого расчета на появление в печати. Когда же К. И. в своих интимных записках замечает, что Сталин, хоть умри он сейчас, навеки останется гениальнейшим из гениальных уже потому, что осуществил коллективизацию, то, сдается мне, это наблюдение направлено на возможного читателя из числа "искусствоведов в штатском". А как прикажете понимать такой прелестный пассаж: "Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый... Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его - просто видеть - для всех нас было счастьем... Домой мы шли вместе с Пастернаком и оба упивались нашей радостью..."?

Ужасно? Но есть, впрочем, и другое объяснение этому нонсенсу. Издатели предупреждают нас, что Корней Чуковский искренне старался быть лояльным, пытался найти светлое в темном, находить что-то хорошее в том, что происходило вокруг - "с бойцами, или страной", или в его собственном сердце. Нас возвышающий обман? Почему бы и нет, но кто из нас бросит в него за это камень?

вами, наши родители, деды. Тут много и личного, без чего, понятно, дневник не может обойтись. Мне больно читать, как большой художник мечется от Петербурга до Москвы, бегает по издательствам, от чиновника к чиновнику, в поисках хоть каких-то средств на пропитание семьи. Было ведь и такое. Надрывные восклицания ("Тихо сам с собою я веду беседу" ), внутренние монологи - я ведь не только сказочник, не только критик, в конце концов - не только редактор, но и писатель - не для одних детей сочиняю, но и для взрослых тоже - и в первую очередь. Не давали печататься, затыкали рот, спасибо, хоть на Колыму или в расстрельные застенки не отправили - могло бы и такое произойти, без всякого удовольствия - такие были, мягко говоря, сложные времена.