Тагер Ел.: Любимая книга

Звезда", № 4
1957 г.

Одиннадцать изданий выдержала книга, - а ведь это и не повесть с приключениями, и не роман с психологией, и не научно-популярный труд, полезный для самообразования. По выражению одного авторитетного московского редактора, "это книга неопределенного профиля". Но, как видно, "неопределенный профиль" ее сильно полюбился читателю: многотысячные тиражи "От двух до пяти" исчезают, едва коснувшись книжного прилавка. Книга, так крепко проверенная временем, так хорошо освоенная читающими массами, - такая книга представляет собою большое литературное явление; одиннадцатый выход ее в свет есть большое литературное событие.

Значение этого литературного события усиливается тем, что ни одно переиздание "От двух до пяти" (первоначальное название "Маленькие дети") не воспроизводило в точности предыдущего. Из года в год разрастался материал, менялась группировка его, уточнялись авторские выводы и заключения, приобретая все большую стройность, все большую убедительность.

К чему же пришел Чуковский в последнем, одиннадцатом варианте, в результате уже полувекового труда над своей излюбленной темой, на пороге своего семидесятипятилетия, исполняющегося в нынешнем апреле?

Как известно, эта тема - наблюдения над малышами, в возрасте от двух до пяти лет. И не над малышами "вообще", а специально над явлениями и закономерностями их ребяческой речи.

Неокрепшая мысль ребенка порождает его языковые наивности - иногда неожиданные сближения, острые сопоставления и словесные находки, а иногда причудливые для взрослого слуха странности и курьезы. В первый период своей работы автор "От двух до пяти" охотно и щедро показывал читателю свою коллекцию этих странностей и курьезов - и книга несколько сбивалась на сборник детских анекдотов, отменно тонко и изящно рассказанных, но все же направленных, в основном, на развлечение взрослых. Так воспринималась книга в 20-х годах. Совершенно иным воздействием на читателя обладает она сейчас. Сила этого воздействия - и в присущем Чуковскому блеске изложения, и в горячем воодушевлении, проникающем его труд, и в огромном объеме необозримо разросшихся наблюдений, и в глубоко принципиальном, истинно исследовательском отношении писателя к собранному материалу. Уже одной классификацией этих изобильнейших и совершенно свежих фактов Чуковский сделал большой вклад в науку - как в науку о языке, так и в науку о душевной жизни ребенка. Но работа далеко не ограничилась классификацией. Налицо и методическое, многолетнее и плодотворное изучение материала, и крепко обоснованные, весьма значительные обобщения, - иначе говоря, все признаки большого и серьезного научного труда.

Заветная мысль, проникающая книгу "От двух до пяти", выливается в формулу: "Детское словотворчество смыкается с народным". Многолетнее пристальное изучение детской речи дает Чуковскому возможность установить, что "ни один из неологизмов ребенка никогда не выходит за рамки, установленные народной традицией". Вот потому-то и появляются в речи отдельного ребенка такие слова, придуманные им заново и самостоятельно, как "людь", "сольница", "смеяние", "обутка-одетка", которые давным-давно существуют в народе. Вот почему трехлетний москвич сказал: "мама сердится, но быстро удобряется". И уж, конечно, не знал, что триста лет назад протопоп Аввакум написал "бабы удобрились"; а в наше время народная поговорка иронизирует: "удобрилась мачеха до пасынка". Исконная народная форма "удобряться" в смысле "смягчаться" возникает - как бы непроизвольно - в детской речи. "Это было бы невозможно, если бы самый дух народного словотворчества не был в значительной мере усвоен детьми еще раньше, чем они овладели первыми десятками слов... Только благодаря этому они могут легко и свободно создавать такие слова, как "тормозило", "расширокайтесь", "отмухиваться", "кустыня", "красняк" и т. д., обладающие чисто народной экспрессией". К тому же положению подводит еще одно, очень важное наблюдение Чуковского: "Очень разные дети, отдаленные друг от друга большими пространствами, из поколения в поколение самостоятельно придумывают одни и те же слова - будь это в Крыму, в Новгороде или где-нибудь у китайской границы... Таких фактов великое множество, и, конечно, они никогда не имели бы места, если бы дети в своем словотворчестве не опирались на одни и те же законы развития языка, незыблемо установленные русским народом".

Итак, русский ребенок, обучаясь своему языку, следует в этом обучении теми же путями, какими шел русский народ в целом, создавая и вырабатывая свой язык.

"Каждый индивидуум в своем биологическом развитии повторяет историю своего вида". Быть может, со временем, когда запас опыта и наблюдений еще более возрастет, лингвисты получат право сформулировать примерно такое положение: "Каждый человек, овладевая живой современной речью, проходит этапы истории языка своего народа". Драгоценные наблюдения писателя над языком ребенка лежат именно в этом плане; дело ученых - психологов и лингвистов - додумать эти поучительные мысли до конца.

Итак, закономерности развития детской речи, взаимосвязь детской речи с народной речью, детского словотворчества с народным словотворчеством, - вот первый круг вопросов, освещенных в книге К. И. Чуковского. Не ограничиваясь этим, писатель ввел в свою книгу еще ряд волнующих проблем, расширив ее до пределов своеобразной "детской энциклопедии".

В этой книге один из основоположников нашей детской литературы беседует с начинающими поэтами о том, как им сделать свои стихи доходчивыми и нужными для детей. В ней старый сказочник пламенно разоблачает гонителей сказки, неотразимо утверждает право детей на сказку, право сказки на место в детском обиходе. Ибо, по мысли Чуковского, "именно при помощи фантастических сказок, при помощи небывальщин и перевертышей всякого рода дети и утверждаются в реалистическом отношении к действительности".

На ее страницах неутомимый наблюдатель детей делает блестящие экскурсы в область детской психологии. Неотразимо звучит, например, подробный анализ того обстоятельства, что детям свойственна "выразившаяся в детском фольклоре несокрушимая страсть к несоответствиям, несообразностям, к разрыванию связей между предметами и их постоянными признаками". И вывод: "Ключ ко всему этому в этой многообразной и радостной деятельности, которая имеет такое большое значение для умственной и нравственной жизни ребенка, - в игре". Потому что "ребенок играет не только камешками, кубиками, куклами, но и мыслями". И еще многое, многое. Невозможно в рамках рецензии не только изложить, но хотя бы перечислить все то свежее, умное, талантливое, чем изобилует книга, равно дорогая и вдумчивым родителям, и детскому писателю, и педагогу, и ученому языковеду, и каждому простому человеку, сердечно любящему детей.

Ясно, что труд такого размаха и такого значения невозможно довести до конца в одиночку, без сотрудников и помощников, без учеников и ассистентов. И они существуют, эти сотрудники и ассистенты писателя; их много, и автор книги часто ссылается на их отзывчивую помощь. Только они не сгруппированы в научный институт, и не сосредоточены на каком-либо педагогическом факультете; помощники К. И. Чуковского рассеяны по всей стране.

старики и школьники; жители больших культурных центров и обитатели окраин. И все эти корреспонденты, столь различные по возрасту, по профессии, по культурному уровню, по условиям быта, - все они обнаруживают такое горячее внимание к ребенку, такой живой интерес к процессам его развития, к формированию его личности, что можно сказать: вся страна помогает К. И. Чуковскому в его работе; весь народ участвует в его важном и прекрасном труде.

определиться и выявиться этим светлым чертам, и сам, на своем долгом веку, столько поработал, чтобы "любовь к детям из узко материнского чувства стала массовой, всенародной, разлилась по миллионам сердец".

Ел. Тагер