И.В. Вдовенко. Стратегии культурного перевода.
1. 1923-1924. Первый вариант "Доктора Айболита"("по Гью Лофтингу")

1923 г. - год, в который Чуковский начнет работу над первым произведением своего "айболитовского цикла", - пересказом повести Лофтинга - во многом может быть охарактеризован как патовый для писателя. Он еще ведет свои исследования, пишет о Некрасове, работает над переводами "серьезной" литературы. Он автор нескольких необычайно популярных детских сказок. Еще не обруган "Некрасов", еще не прозвучало слово "чуковщина", из издательских планов еще не изымают книги "лишь за то, что это - Чуковский", еще он не думает о себе как о человеке, "вырванном из контекста" и "запертом в детскую литературу". Но, в то же время, атмосфера уже сгущается. Возможно, не главная, но одна из самых явных примет этого сгущения атмосферы - постоянная нехватка денег, необходимость зарабатывать их переводами случайной литературы, "поденкой", которая, пусть и выполняется с какой-то феноменальной скоростью, но все равно забирает практически все время.

На самом банальном, бытовом уровне история "Айболита" начинается именно с поиска денег, поиска работы - любой работы, доход от которой позволил бы заплатить за квартиру, отдать долги, накормить многочисленное семейство. 28 ноября он запишет в дневнике:

"Вчера в поисках денег я забрел в Севзапкино. Там приняли меня с распростертыми объятьями, но предложили несколько "переделать" "Крокодила" - для сценария - Ваню Васильчикова сделать комсомольцем, городового превратить в милиционера. Это почему-то меня покоробило, и я заявил, что Ваня - герой из буржуазного дома. Это провалило все дело - и я остался без денег. Тогда я побежал в Госиздат. К Белицкому, - Белицкий уехал в банк. К Ионову: "уехал в типографию". К Горлину - ничего не вышло... К Ангерту - он дал мне 40 рублей авансом под "Doctor Dolittlа". При этом был горячий разговор о "Всемирной". Я стоял за "Всемирную" горой, хотя и не знаю, почему, собственно. Из Госиздата во Всемирную на заседание - там Волынский, который написал обо мне в "Жизни Иск" на днях ругательную статью, был особенно со мною ласков и, отведя в сторону, участливо сказал: "Я знаю, что вы хотите попасть в Севзапкино. Я в хороших отношениях со Сливкиным и, если вам угодно, помогу вам"³⁸.

Эти "40 рублей авансом", бесспорно, - главное здесь обстоятельство. Но (забегая вперед) стоит отметить и еще одно: история с поиском денег, с авансом, с возникновением "Doctor Dolittlа" как бы вставлена в историю с Севзапкино, с переделкой "Крокодила", с комсомольцем Ваней Васильчиковым (который все же появится через двадцать почти лет в тексте Чуковского о все том же Айболите). В этой маленькой новелле, кажется, все уже предрешено: не только появление "военной сказки", но и даже готовность к принятию "ласковой помощи" тех, кто еще "на днях" публично тебя ругал. Впрочем, об этом речь еще впереди. Сейчас же для нас первостепенным обстоятельством оказывается наименование будущего "Айболита" "Doctor'ом Dolittl'ом".

Через тридцать два года (в дневниковой записи от 20 октября 1955 г.) Чуковский словно бы невзначай, "кстати" обмолвится:

"… и там был "Доктор Айболит" в качестве одного из действующих лиц; только он назывался тогда: "Ойболит". Я ввел туда этого доктора, что[б] смягчить тяжелое впечатление, оставшееся у Коли от финского хирурга"³⁹.

Речь идет о поездке в 1913 или 1914 г. в Хельсинки с сыном, о том как Коля попал "под экипаж", о посещении финской больницы и о возвращении домой, во время которого "якобы" и родились под стук колес поезда не только первые строчки "Крокодила" - "жил да был Крокодил", но и первый вариант сказки вообще.

"Якобы" - потому что вариантов возникновения "Крокодила" Чуковским рассказано было несколько. И этот - последний - скорее не только (или возможно даже, "не столько") воспоминание о событии, действительно имевшем место в реальности, но (1955 - первая оттепель, ощущение которой в полной мере коснулось Чуковского) легкий ненавязчивый отказ от явно вымышленного предыдущего варианта - того, в котором он садится за написание сказки после разговора с Горьким, чуть ли не по его, Горького, социальному заказу (варианта, вызванного на свет полемикой с Крупской, вызвавшей, в свою очередь, заступничество Горького, апеллировавшего к авторитету явно выдуманных им ленинских слов, и т. д. и т. п.). Возникновение же и в этом варианте также и "Доктора Айболита" (само написание - в кавычках, с большой буквы - выглядит больше как отсылка к одноименной, "по Лофтингу", книге, чем к персонажу) напоминает скорее желание разобраться в одной фразе со всем сразу, обрубить все "хвосты", разделаться со всеми тяготящими недомолвками, тянущимися откуда-то из прошлого, сомнительными историями и вопросами, на которые вовремя не были даны ответы.

Но если вдруг предположить, что все сказанное - правда и доктор Айболит действительно был придуман Чуковским в тринадцатом году, то возникает вопрос: какой он был, этот протоперсонаж? добрый? злой? лечил ли он зверей или людей? Из сказанного - совсем не ясно. Но очевидно, что он был скорее комическим, чем героическим ("героический" сказочный доктор вряд ли способен "смягчить тяжелое впечатление от посещения финского хирурга"). Что же касается специализации "звериного доктора", то вполне возможно, ведь мир "Крокодила" - не только Петроград, но и звериное царство.

Впрочем, даже если предположить, что доктор Айболит действительно был придуман в 1913 г., что он действительно был персонажем Крокодила и что он действительно уже в то время лечил зверей, в 1923 г. работа над первым вариантом первого текста, в котором впервые появится у Чуковского этот персонаж, началась не с желания развить этот (утраченный в окончательном варианте "Крокодила") фрагмент сюжета, а с заказа на перевод. И этот перевод в начале работы над ним в дневнике именуется не иначе как "Doctor Dolittl" ("аванс под "Doctor Dolittl'а"; ?Doctor Dolittl? принят"⁴⁰). Причем это остающееся без перевода название - тоже своего рода сигнал. Сигнал о том, что вариант перевода еще не найден, и речь идет о еще не переведенном тексте.

Собственно же поименование книги "Доктором Айболитом" появится в тот момент, когда работа над текстом будет уже, вероятно, завершена. 14 января 1924 г. Чуковский запишет: "Потом к Белухе, заказал ему рисунки "Айболита""⁴¹.

Поздние обвинения Чуковского в использовании в том или ином виде в своей работе над текстом Лофтинга перевода Хавкиной могли базироваться на общих свидетельствах о некой сомнительного рода издательской практике, процветавшей в начале 1920-х гг. Когда деньги - основная движущая сила издательской деятельности того времени - заставляли нередко даже маститых переводчиков пренебрегать многими "формальностями".

Вот, например, воспоминания Евгения Шварца, описывающие происходящее в Ленинградских издательствах и относящиеся к событиям 1924 г. (т. е. как раз к интересующему нас периоду):

"Издательство "Радуга" процветало в те дни. Первые, а возможно, и лучшие книги Маршака и Чуковского расходились отлично. Налогами частников еще не душили, и во всех книжных магазинах продавались книжки издательств "Мысль", "Время". И еще многих других, главным образом - переводы. Известные переводчики нанимали белых арапов - людей, просто знающих язык, и только редактировали, а иной раз и не редактировали переводы своих подручных"⁴².

Имена Маршака и Чуковского, упомянутые здесь, в особенности, в непосредственном соседстве с "Радугой" (в которой чуть позже выйдет "Бармалей"), конечно, способны навести на определенные мысли. Но все же (помимо выдвинутых уже выше возражений против такого обвинения) в отношении первой версии "Доктора Айболита" (да и вообще - всей работы над циклом) хочется заметить, что о "редактировании перевода" речь идти просто не может. "Редактура", то есть, и этом нашем конкретном примере даже не редактура, а "пересказ", его форма, особенности подхода, и есть то, что в данном случае интересует нас в работе Чуковского, то, что составляет ее сущность.

Сравним оба госиздатовских варианта (Хавкиной и Чуковского), появившихся в книжных магазинах практически одновременно - в конце 1924 - начале 1925 г.

Как мы уже заметили выше, разница между "переводом" и "пересказом" определена не столько самими этими слонами, сколько тем пояснением, которое содержится на титульных листах обеих книг: Хавкина делает перевод для среднего возраста. Чуковский - пересказ для маленьких детей. Именно этой возрастной градацией и продиктованы все основные различия в текстах. Перевод Хавкиной - буквален (иногда даже кажется, что чересчур, вплоть до воспроизведения некоторых неловкостей или непонятностей оригинала⁴³"маленьким детям". Убирает длинные периоды, пространные рассуждения, избегает повторений (и даже воспроизведений сходных ситуаций), сокращает многие побочные отклонения от основной линии развития сюжета, сжимая при этом целые развернутые сцены до одного-двух предложений.

Два примера.

1. В самом начале своей книги Лофтинг достаточно подробно описывает историю того, как Дулитл стал "звериным доктором". Первоначальная идея принадлежала некоему продавцу кошачьей еды (Мэтью Мэггу - герою позднейших книг о Дулитле), затем попугай научил доктора звериному языку и т. д. У Чуковского первое вообще является данностью, а о втором просто сказано: "скоро доктор научился говорить по-звериному" (6⁴⁴).

2. После прибытия доктора в Африку он попадает в плен к местному негритянскому царьку. У Лофтинга освобождение из тюрьмы - целая занимательная история: попугай Полинезия прокрадывается в спальню короля и, подражая голосу Дулитля, пугает короля, обещая наслать на его страну мор. У Чуковского - обезьяна Чи-Чи "осторожно взламывает" решетку тюремного окна, и доктор убегает в страну обезьян (гл. 9).

В большинстве случаев эти сокращения кажутся оправданными (ребенок часто оказывается не способен воспринять большое количество подробностей, отличить побочную линию от основной и т. п.). Но нередко кажется, что текст пересказа начинает впадать в другую крайность, и результатом подобного рода изменений становится некоторая излишняя немотивированность, данность происходящего. (Забегая чуть вперед, можно отметить, что немотивированность вообще является одной из коренных особенностей всего цикла. В действительности у нас обычно нет ответов ни на какие вопросы. Почему в "Бармалее" вдруг на помощь детям прилетает Айболит? Кто он вообще такой? Почему Бармалей в финальной версии "Доктора Айболита" так враждебно настроен к прибывшему в Африку доктору? Какие-то ответы возникают иногда при наложении ситуаций одного текста на другой. Но изнутри отдельно взятого произведения они обычно непрояснимы.) При сравнении же этого, самого первого текста с исходным Лофтинга эта особенность сказок Чуковского начинает казаться не естественной, но намеренной.

африканском берегу доктора со зверями, требует, чтобы они явились к королю Джолингинки (жизнь и семья которого описаны с большим количеством подробностей: он живет в сделанном из глины дворце с королевой Эрминтрудой и принцем Бумпо, мечтающим превратиться в белого принца, и т. д.). Король сажает пришельцев в тюрьму, при этом достаточно внятно объясняя свой поступок:

"Много лет назад белый человек пришел в эти места. Я хорошо принял его. Но он накопал ям в земле, чтобы достать золото, и убил всех слонов, чтобы забрать их клыки; а потом тайком уехал на своем корабле, не сказав даже "спасибо". Больше ни один белый человек не посмеет путешествовать по стране Джолингинки" (гл. 6 "Полинезия и Король"⁴⁵).

У Чуковского из леса выходит негр "черный-пречерный", который отводит путешественников к "страшному людоеду Чумазу", живущему в "высоком дворце". После чего все объяснения сводятся к следующему диалогу:

"- Зачем ты приехал сюда? Кто позволил тебе приехать сюда?

- Пожалуйста, не кричите, - сказал доктор. - Я приехал, чтобы лечить обезьян.

" (гл. 5).

Подобного рода правка, как мы можем видеть, отчасти разрушает саму структуру текста, перестраивает его, превращая в некое иное повествование.

То же самое можно сказать и о самом сюжете книги. До определенного момента Лофтинг воспроизводится Чуковским практически буквально: некий добрый доктор, живущий в небольшом городке, так любил зверей, что начинает лечить только их. Постепенно он выучивает звериный язык и становится своим в мире животных. Откликнувшись на просьбу о помощи, доктор отправляется в Африку, где, преодолевая трудности (вступая в борьбу с недобрым местным африканским царьком), добирается до обезьяньего царства и вылечивает больных зверей. Обезьяны в благодарность дарят ему диковинного зверя (Пуши-Пуми - Тянитолкая), после чего доктор возвращается домой, угнав по дороге корабль, который принадлежал его недругу.

Разница лишь в том, что у Лофтинга это даже не половина, а примерно треть сюжета. В оригинале за возвращением из страны обезьян следует еще целый ряд значительных эпизодов, которые условно можно сгруппировать в три истории:

1. Второе пленение. Подданные короля Джолингинки снова ловят доктора, возвращающегося из страны обезьян, и снова сажают в тюрьму. Попугай опять подражает человеческому голосу - на сей раз притворяясь королевой фей, которая обещает превратить принца Бумпо в "белого принца" в обмен на освобождение из темницы Дулитля и его зверей.

ласточки, взяв в лапы нитки, тянут за собой его корабль, затем крысы предупреждают о том, что корабль вскоре затонет, и, наконец, акулы, которые собираются съесть пиратов. Но доктор обращается к предводителю пиратов Бен-Али и предлагает ему больше не убивать людей, не топить корабли, не грабить и переквалифицироваться из пирата в земледельца - "выращивать канареечное зерно для канареек". "Гром и молния", - восклицает Бен-Али, но соглашается.

3. История мальчика, обнаруженного на корабле. Ту-Ту обнаруживает на корабле пиратов комнату с запертой дверью. Прорубив дверь, доктор находит в комнате мальчика (он с дядей ловил рыбу, когда их захватили пираты). Пес Джип "нюхает ветер" для того, чтобы найти дядю мальчика. Доктор плывет к скале, в которой в глубокой норе спит дядя. И, наконец, после всех этих приключений доктор на корабле пиратов с триумфом возвращается домой.

Сокращая все эти истории (а также редуцируя все побочные линии), Чуковский придает книге Лофтинга новую целостность (нечто подобное мы уже замечали по поводу "Буратино" и "Пиноккио") - единый законченный авантюрный сюжет, небольшое количество главных героев, четкое разграничение друзей и врагов. По сути, Чуковский создает определенный стандарт восприятия всей истории доктора Дулитла⁴⁶ (или, конечно, точнее - Айболита), четко формирует ее ядро. "Айболит - это звериный доктор, который ездил в Африку, победил там людоеда и вылечил зверей". В дальнейшем количество приключений и историй, связанных с Айболитом, может вырасти, но само это ядро останется неизменным.

Обратим внимание еще на несколько достаточно существенных изменений, производимых Чуковским с исходным текстом:

Помимо большого числа сюжетных сокращений Чуковский совершает некоторую достаточно существенную перемену (возможно, она также связана с тенденцией к упрощению, но, скорее всею, эта перемена художественного, идеологического характера) - он переводит вполне конкретный мир "Доктора Дулитла" (английский, викторианский - "заграничный" - для маленького советского читателя) в некое абстрактно-сказочное пространство, координаты которого изначально вообще не заданы. Название города, в котором живет доктор, Mudville-in-the-Marshes (у Лофтинга) - Грязевск на Болоте (у Хавкиной) - в первой редакции Айболита отсутствует. Имена животных также перестают (в отличие от прямой транскрипции у Хавкиной) предоставлять читателю какие-то возможности их "заграничной" идентификации, им подыскивается некий условный русский аналог, они перевоспроизводятся:

Dub-Dub, the duck
утка Дэб-Дэб
утка крякалка


собака Джип собака Ава

Gob-Gob, the pig
поросенок Гёб-Гёб свинка Хрю-Хрю

Polinesia, the parrot


Too-Too, the owl
сова Ту-Ту сова Буба

Делается это в некоторых случаях даже во вред определенным сюжетным ходам (так, изменяя имя попугая с Полинезии на Попку, Чуковский отказывается и от самой интриги, связанной с полинезийским происхождением персонажа).

2. Изменение базовой характеристики главного героя.

Воплощение этого принципа мы видим в одном из первых эпизодов, в котором доктор Дулитл освобождает обезьянку Чи-Чи от шарманщика. В тексте Лофтинга прямо говорится, что Дулитл, заметив страдающее животное, попросту отобрал его, и, когда шарманщик потребовал вернуть ему обезьяну, "доктор пригрозил поколотить его, если он не уйдет. Джон Дулитль был силач, несмотря на свой небольшой рост" (14). У Чуковского обезьянка приходит сама, сбежав от шарманщика, и доктор на требование вернуть ее отвечает: "… если ты будешь ругаться, я позову мою собаку Аву, и она укусит тебя" (7).

Также и в других подобных ситуациях главным оружием Айболита оказывается его доброта. Он добр к зверям, любит и лечит их, и за это звери помогают ему победить различные трудности. Физическая сила доктора ни разу не упоминается⁴⁷.

3. Приобретение некоторыми героями Лофтинга черт других литературных персонажей, связанных с деятельностью Чуковского.

Например, безымянный моряк, одолживший (у Лофтинга) Дулитлу корабль, в тексте пересказа превращается в Робинзона. Надо заметить, что как раз в 1923 г. в издании "Всемирной литературы" выходит сокращенный перевод "Робинзона Крузо" Дефо под редакцией Чуковского (и Робинзон на иллюстрации Белухи к "Доктору Айболиту" практически воспроизведен по изображению Гранвиля из этого издания).

героя его же сказки 1917 года). И опять же на иллюстрации Белухи (9) - это явный Крокодил Крокодилович из первого издания "Крокодила" с иллюстрациями Ре-Ми (Н. В. Ремизова) - пальто с меховым отворотом, клетчатые штаны, черные туфли.

Чуковский придумывает своему Крокодилу роль, расширяет его пространство в тексте (это при том, что сам текст Лофтинга тотально сокращается). Так, Ласточка, которая приносит вести из Африки, у Лофтинга просто "сначала немного боится, но потом отогревается" (20), у Чуковского же боится именно Крокодила Крокодиловича, и ей приходится объяснять, что он добрый и не ест ласточек (11).

Крокодил в тексте Чуковского умен, сообразителен, смел. Он умнее самого доктора и относится к нему даже с некоторой долей покровительственности. Например, когда Айболит, взобравшись на корабль, понимает, что не знает, куда плыть, его выручает именно Крокодил:

" - Подождите! Подождите, пожалуйста!

- Что случилось? - спросил Крокодил.

… Потому что я не знаю, где Африка.

Крокодил засмеялся и сказал:

- Не беда! Ласточка покажет тебе куда ехать. Она часто бывала в Африке" (13).

У Лофтинга все совершенно спокойно обходится без посредника:

"Доктор вспомнил, что должен еще сбегать спросить у моряка дорогу в Африку.

".

Впрочем, роль эта, начинающаяся вырисовываться в начале повествования, неожиданно обрывается. С приездом и Африку Крокодил Крокодилович вдруг перестает принимать какое бы то ни было особое участие в действии и упоминается вновь отдельной строкой лишь в конце книги. Да и то, вероятно, лишь потому, что решает не возвращаться с доктором домой, а остаться на родине.