И.В. Вдовенко. Стратегии культурного перевода.
5. 1942. "Одолеем Бармалея! ("военная сказка")

Период отсутствия оригинальных сказок занял у Чуковского почти десять лет. Только в 1942 г., находясь в эвакуации в Ташкенте, он вновь принимается за работу: начинает собирать новый языковой материал - новые слова, термины, клише, переходящие из сводок Совинформбюро непосредственно в детскую речь. Материал, который ляжет в основу новой, "военной сказки" Чуковского "Одолеем Бармалея!"

Первый вариант текста этой сказки появился в августе 1942 г. в "Пионерской правде" и имел оглушительный успех среди детской аудитории. Второй, исправленный, готовился к публикации в Детгизе. Но вскоре, совершенно неожиданно для автора, начали возникать трудности. Чуковскому запрещают чтение сказки по радио. Детгиз отклоняет рукопись "как политически двусмысленную, полную вредных параллелей намеков, карикатур на любимых вождей, опошляющую борьбу советского народа"⁹⁶. Чуковский опять пишет письма, жалуется, организует "письмо в поддержку" и, наконец, в июне 1943 снова получает разрешение. За полгода сказка выходит сразу в пяти отдельных изданиях (в Ереване, Пензе, Ташкенте). Но тут обстановка снова (и опять неожиданно для автора) изменяется. 1 марта 1944 г. в "Правде" появляется статья крупного советского партийного функционера П. Юдина "Пошлая и вредная стряпня К. Чуковского". Еще через несколько дней (4 марта 1944 г.) в газете "Литература и искусство" - статья С. Бородина "Быль и зоология". Обе подводили автора сказки под тяжелейшие по тем военным временам обвинения в "неверном понимании" или "сознательном искажении".

В примечаниях к письмам Чуковского той поры М. Петровский замечает: "Сказка "Одолеем Бармалея!" самым непредсказуемым образом то разрешалась к печати, то запрещалась"⁹⁷. Однако эта "непредсказуемость" всякий раз имела свою причину. И всякий раз - как обычно - "внехудожественную".

Е. Ефимов объясняет первый запрет (базируясь на воспоминаниях литературоведа В. Кирпотина) тем, что в 1942 г. юбилейную антологию советской поэзии, в которую был включен фрагмент сказки, прочитал Сталин, распорядившийся убрать его из состава книги (после чего книга были уничтожена). Второй (базируясь на примечаниях Е. Чуковской к дневнику К. Чуковского) - доносом художника П. Васильева, автора картины "Ленин и Сталин в Разливе":

"Васильев жил в Москве в том же доме, что и Чуковский, - в соседнем подъезде. Незадолго до своего доноса Васильев зашел к Чуковскому по-соседски, на столе лежала газета с репродукцией этой картины. К. И. сказал: "Что это вы рисуете рядом с Лениным Сталина, когда всем известно, что в Разливе Ленин скрывался у Зиновьева". Васильев пошел прямо в ЦК и сообщил об этом разговоре. Корнея Ивановича вызвал Щербаков, топал ногами, матерился, через несколько дней и появился разнос в "Правде"⁹⁸.

После появления статей со сказкой было покончено. Чуковский, понимающий, что иного выхода у него в создавшейся ситуации просто нет, отрекается от нее, посылая покаянное письмо в "Правду" (которое не было напечатано, но дошло до "высшего руководства" и Сталина лично). Позднее, в середине 1950-х, он переделает некоторые фрагменты сказки в отдельные стихотворения, среди которых "Радость" - возможно, самое лучшее и светлое творение поэта.

20 октября 1953 г. - через десять лет после запрещения сказки - он запишет в дневнике (отталкиваясь от слов, произнесенных Пастернаком):

"... Началась новая эра, хотят издавать меня! [...] О, если бы издали моего "Крокодила" и "Бибигона"!"

И далее, сразу:

"Я перечитал "Одолеем Бармалея", и сказка мне ужасно не понравилась"⁹⁹.

"Военная сказка" имеет огромное количество вариантов (несколько подготовительных и восемь чистовых - по числу вышедших изданий и подготовленных гранок¹⁰⁰). Но мы не будем учитывать разницу между ними, поскольку изменения здесь не носят сущностного характера (во всяком случае, в перспективе, принимаемой во внимание в данной работе).

В "Одолеем Бармалея!" Чуковский переносит действие в совершенно новое сказочное пространство. Текст "от автора" описывает его так:

"За далекими морями, у подножья Синей горы, над быстрою рекою Соренгою, есть маленькая страна Айболития. Правит ею доктор Айболит, румяный, седой и добрый. Главные жители этой страны - лебеди, зайцы, верблюды, белки, журавли да орлы, да олени.

Рядом с Айболитией - звериное царство Свирепия. Там, среди пустынь и лесов, живут ягуары, шакалы, удавы, носороги, акулы и другие кровожадные звери. Царь этой страны - Бармалей. Горе тому, кто заблудится и попадет в его царство!

Но, к счастью, вдали, на широкой равнине, есть могучая страна Чудославия. В этой стране миллионы героев и среди них знаменитый боец, доблестный Ваня Васильчиков. Послушайте, как он одолел Бармалея и спас Айболитию от ужасного нашествия диких зверей"¹⁰¹.

"будни" Айболита. Она начинается с фрагмента (становящегося после запрещения поэмы отдельным произведением) "Айболит и воробей", затем постепенно переходит к менее безобидным зверям - носорогу, горилле, волчице. Доктор отказывается лечить последних. Хищники объявляют Айболиту войну.

Начиная со второй по восьмую часть включительно в поэме описывается война зверей. Вторая часть - начало войны. Первые описания боевых действий. Злыми зверями руководит Бармалей. Войска добрых зверей побеждают.

Третья часть - продолжение войны - "Победа! Победа! Но враг не разбит!" Бармалей здесь представляется уже не просто злодеем и разбойником, а каким-то поистине инфернальным повелителем злого животного царства:

Он стоит, Бармалей, и позевывает,
На цветы луговые поплевывает.
А слюна у него ядовитая,
Где ни плюнет, там змеи и ящерицы. [...]

И бормочет бессмысленным голосом:
"Истребить! Погубить! Уничтожить! Убить!
Погубить! Разбомбить!
Ни людей,
Ни детей
Никого не щадить!"

В полном соответствии с текстом в ряде изданий (например, в ташкентском 1943 г., рис. Жукова) Бармалей на иллюстрациях к третьей части изображается не человеком, а человекообразным чудовищем, порождающим других чудовищ. И это при том, что буквально через несколько строф Айболит произносит:

Кто же,
Кто же
Мне поможет?
Кто пирата уничтожит?

Четвертая часть начинается со стилизации сводки Совинформбюро, повествующей о победах армии Айболита. Айболит грустит, вспоминая погибших. Журавли приносят весть о существовании страны Чудославии ("Державою славы зовется она") и о том, что Ваня Васильчиков обещает:

Если злой людоед
Ворвется в твою Айболитию, -

Он мигом на помощь к тебе прилетит
И недруга лютого он сокрушит.

Услышав это, Айболит успокаивается.

В пятой части коварная лиса, посланная Бармалеем, обманом узнает местонахождение складов боеприпасов. Бармалей посылает шакалов взорвать тайник. В шестой части армия Айболита наступает, но боеприпасы заканчиваются. В седьмой части - враги переходят в наступление, и бой идет с переменным успехом. И, наконец, в восьмой на помощь Айболиту прилетает Ваня Васильчиков. Орды врагов рассеиваются, Бармалей просит пощады:

И пред Ваней упал Бармалей:
"Не губи ты меня!
Не руби ты меня!
Пожалей ты меня, пожалей!"

Естественно, никакой жалости он не достоин. Ваня обращается с вопросом "пощадить ли Бармалея?" ко всем "добрым" зверям:

И сейчас же из лесов
Триста тысяч голосов
Закричали: "Нет! Нет! Нет!
Да погибнет людоед. [...]

Всенародный приговор:
Ненавистного пирата
Расстрелять из автомата.

В самом начале этой работы, в главе о первом варианте "Доктора Айболита", мы процитировали дневниковую запись Чуковского от 28 ноября 1924 г., достаточно подробно перечисляющую все дневные происшествия и неурядицы, связанные с поиском денег, начиная от встречи в Севзапкино и заканчивая получением аванса под пересказ первой книги Лофтинга.

В этой записи есть существенный момент, воспроизводимый во множестве статей о Чуковском, - его отказ "осоветить" персонажей "Крокодила" (переделать Ваню Васильчикова в комсомольца, превратить городового в милиционера) и заявление о том, что это невозможно сделать, потому что Ваня - "герой из буржуазного дома". Всякий раз, когда тому или иному журналисту или исследователю нужно найти подходящий эпизод, в котором отражались бы стойкость и непреклонность Чуковского, в ход идет пересказ данной цитаты. Причем, дальнейшая судьба самого этого сюжета, кажется, уже никого не волнует.

Почему пересказ? Потому, что в самой цитате, следом за предложением о переделке, идет фраза, могущая подпортить общее впечатление от самого поступка: "Это почему-то меня покоробило". А затем еще одна фраза, вообще передающая чуть ли не сожаление: "Это провалило все дело - и я остался без денег".

Дальнейшая же судьба заключается в том, что в результате финальный эпизод цикла (последнее самостоятельное произведение, со всем "обязательным" набором персонажей: добрый Айболит, злой Бармалей, звери) окажется именно тем "предательством", на которое Чуковский - персонаж этой легенды - пойти никак не может. Причем, "предательством" не просто (и как это обычно и бывает) добровольным, чистосердечным и бескорыстным, но и наказуемым, вызвавшим очередную травлю писателя.

После запрета "Крокодила" в 1928 г. Чуковский пишет Луначарскому:

"Против чего же восстают педагоги? Против слова "Петроград". Против слова "городовой". Но нельзя же уничтожать подлинные произведения искусства из-за двух-трех устарелых слов. Мне предлагают заменить эти слова другими - но кому станет легче от того, что Крокодил будет глотать милиционеров (и собак) в Ленинграде"¹⁰².

В другом письме писатель развивает эту мысль, пытаясь продемонстрировать всю абсурдность этих мелочных придирок:

"... мне обещают разрешить мою книгу, если я в ней переделаю кое-какие страницы.

- Каких же вы требуете от меня переделок?

- Выбросите прочь городового и замените его милиционером.

Это крайне удивило меня.

- Неужели вы хотите, чтобы крокодил глотал не царского городового, а советского милиционера, и глотал наравне с собакой!?

- Нет, - говорили мне. - Это и вправду неловко. Пусть городовой остается, но замените Петроград - Ленинградом.

- Как! вы хотите чтобы в городе Ленина оставались старики городовые, которых глотают кровожадные гадины!

- Нет, но мы вообще хотим, чтобы вы придали "Крокодилу" советскую идеологию.

- Но в нем и так ничего антисоветского нет.

- Помилуйте, в нем есть елка, - предмет религиозного культа для буржуазных детей.

"Крокодиле" имеется, но служит она, конечно, не религиозному культу, а беззаботному веселью детей. Не религия в елке, а поэзия, и каким нужно быть Угрюм-Бурчеевым, чтобы эту поэзию отнять у ребенка"¹⁰³.

Но все напрасно.

В 1934 г., после шести лет запрета, получив, наконец, принципиальное согласие на издание, уже подготовив, "учтя все замечания", текст "Крокодила" для Academia, он выслушивает в Наркомпросе от нового начальника Главлита:

"Во-первых:

Подбегает постовой:
Что за шум? Что за вой?
Как ты смеешь тут ходить,
По-немецки говорить?

Где же это видано, чтобы в СССР постовые милиционеры запрещали кому бы то ни было разговаривать по-немецки!? Это противоречит всей нашей национальной политике! (А где же это видано, чтобы милиционеры вообще разговаривали с Крокодилами.)

Дальше:

Очень рад
Ленинград
……………
А яростного гада
Долой из Ленинграда
……………
Они идут на Ленинград
……………
Ленинград.

Ленинград - исторический город, и всякая фантастика о нем будет принята как политический намек.

Особенно такие строки:

Там наши братья, как в аду,
В Зоологическом саду.
О, этот сад, ужасный сад!
Его забыть я был бы рад.
Там под бичами палачей
Немало мучится зверей
и пр." ¹⁰⁴

В результате:

"Крокодил" запрещен весь. Ибо криминальными считаются даже такие строки:

Очень рад
Ленинград

и проч. Семашко¹⁰⁵ предложил мне переделать эти криминальные строчки, и кто-то из присутствующих предложил вместо "Ленинград" сказать ?Весь наш град?" ¹⁰⁶.

"Мы вообще хотим, чтобы вы придали "Крокодилу" советскую идеологию" - ключевые слова всех этих диалогов. Хотя, что, собственно, это означает, толком не знает никто. Отчего и возникают все эти действительно глупые придирки: городовой, елка, Петроград.

функционеров.

Крупская заявляет, что в строчках

Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя и т. д.

заключена пародия на Некрасова, и Чуковский Некрасова - ненавидит. Горький одергивает: не Некрасов, а Лермонтов, "Мцыри". Упрек отпадает, но - не печатают. Главлит требует заменить Петроград на Ленинград, проходит шесть лет, Чуковский заменяет. Оказывается - это еще больший криминал. Наконец уже, кажется, основное условие: превратить Ваню Васильчикова в комсомольца... Такое ощущение, что Чуковский просто не знает, не понимает, как это можно сделать.

Основной и совершенно правильный упрек по этому поводу высказывает в частном письме Чуковскому Д. И. Заславский - ведущий сотрудник "Правды" и далеко не глупый человек ("официально" всячески рекомендовавший сказку к публикации):

"[у сказки] есть один существенный [недостаток], связанный со всей структурой поэмы и потому неисправимый [...]: Названы у Вас три страны - Свирепия, Айболития и Чудославия. Но ясны и понятны, показаны только две. Они и участвуют в войне. А третья только названа. Она в стороне от войны. Из нее прилетает Ваня Васильчиков, но его участие в войне довольно случайное. Он какой-то посторонний во всем действии. […] Ребята могут недоумевать - что за страна Чудославия? Как будто это наша страна, советская. Но в таком разе, почему же она не воюет с Бармалеем? А отождествлять Айболитию с нами неудобно по многим причинам"¹⁰⁷.

Надо добавить за Заславского, отождествление Чудославии с СССР происходит даже на уровне тех иллюстраций, которыми снабжаются книги: на обложке ташкентского издания Ваня Васильчиков в советской военной форме, пилотке, с саблей в руке гонит перед собой улепетывающего на четырех конечностях Бармалея-Гитлера и т. д.

"Посторонний во всем действии" - абсолютно точно говорит Заславский о Ване. Но ведь иначе и быть не могло. Ведь действие поэмы - буквальное воспроизведение первого варианта "Лимпопо" (с акцентом, перенесенным на последнюю часть, которую мы при разборе условно обозначили как "бой зверей"), а там - никакого Вани Васильчикова не было. Не было и оказывающейся "в стороне" Чудославии; механическое присоединение здесь никак не может помочь.

Давайте еще раз всмотримся в оба эти текста: "Одолеем Бармалея!" в окончательной редакции и первый вариант "Лимпопо".

Первая часть "Военной сказки" представляет собой развернутую и исправленную редакцию первой и четвертой частей первого варианта "Лимпопо". Мы уже говорили, что там, в тексте машинописи "Лимпопо", уже в первой части происходит деление зверей на "плохих" и хороших", которое закрепляется затем в начале четвертой. Здесь - в военной сказке - то же самое, но разделению придается законченный "изначальный" вид, для чего текст "Лимпопо" подвергается некоторой редакции. Просмотрим эпизоды первой части "военной сказки":

1-3-й эпизоды. "Айболит и воробей". Первая же строчка поэмы задает различие между "злыми" и "добрыми" зверями:

Злая-злая, нехорошая змея
Молодого укусила воробья.

Друзья - другие "хорошие звери" - доставляют воробья к Айболиту, и последний вылечивает пострадавшего (этого эпизода в первом варианте "Лимпопо" нет, но не следует забывать, что к моменту написания "военной сказки" Айболит уже не нуждается в представлении).

4-й эпизод. Перечисление больных, которых лечит Айболит. Это все "хорошие" звери: слепые утята, медвежата, заяц, "волками искусанный", и т. д. (Здесь "единичный" случай с воробьем превращается в "общий".)

5-й эпизод. Появляются первые "плохие животные" - бегемот, горилла, волчица. Всем им Айболит отказывает. Всякий раз мотивируя отказы их "неправильностью":

Кровожадный злодей,
Он задушил
Четырех лебедей (и т. д.).

Здесь в тексте "военной сказки" появляются первые дословные воспроизведения фрагментов первого варианта "Лимпопо". Кроме того, осуществляется последовательная правка, исключающая всякие градации. Так, мы уже приводили фрагмент "переходного" эпизода из "Лимпопо", в котором лягушка глотает осу. Доктор вылечивает ее, и оса улетает. В новой поэме Чуковский заменяет лягушку (потенциально "хорошего" персонажа на гориллу (потенциально "плохого"). Причем в более ранних редакциях (первая публикация в "Пионерской правде", ереванское издание) Айболит еще вылечивает гориллу, конечно, не ради нее самой (тот, кто способен проглотить кого-то, не достоин жалости), а ради пострадавшего:

Бедняжка! Она проглотила осу?!
Ну ладно, ну ладно,
Осу
Я спасу.

В тексте окончательной редакции "плохому" зверю уже принципиально не на что рассчитывать:

Ну что ж,
Поделом!
Проглотила осу!
Я злую осу
Ни за что
Не спасу!

"доброго доктора", автор вкладывает в его уста окончательный вердикт, обращенный к волчице:

Ступай себе, злая!
Лишь добрых лечу я,
Тебя, кровопийцу,
Лечить не хочу я!

"Лимпопо". Но была отвергнута окончательной редакцией, возвращавшей Айболиту свойства лофтинговского персонажа, доктора для всех:

Приходи к нему лечиться
И корова, и волчица,
И жучок, и паучок…

6-й эпизод "Лимпопо". "Злые" звери возмущаются поведением Айболита:

"Военная сказка":

(волчица:)

С ними нечего возиться, -
С индюшатами, ежами

Первый вариант "Лимпопо":

(бегемот:)

С ними нечего возиться, -
Им лечиться не годится:

Если кто и околеет, Их никто не пожалеет

(бегемотица:)

Голытьба и беднота.
Если кто и околеет,

(бегемотица:)

это все простой народ
не беда коли помрет

это все простой народ

(акула Каракула:)

ты лечи моих зверей,

(горилла:)

ты лечи моих зверей,

(шакал:) (горилла:)

нам не надо докторишек
не надо нам докторишек
для каких-то воробьишек для ежей и для зайчишек

"Лимпопо": Айболит заявляет "злым" зверям, что, хотя они с виду и сильнее, "добрые" звери придут ему на помощь. Появляется спасенный Айболитом воробей, который первым бросается на защиту доктора.

Далее текст "Военной сказки" описывает войну зверей. У "злых" зверей появляется предводитель - Бармалей (присутствовавший в тексте первого варианта "Лимпопо" и выброшенный из канонического). И хотя прямых, непосредственных воспроизведений текста "Лимпопо" при описании этой войны уже не будет, здесь тоже наблюдается преемственность: впервые, как мы уже говорили, бой зверей появляется в первых набросках к "Тараканищу" - там звери (сильные, но им самим кажется, что слабые) сражаются против Таракана, затем его эпизоды (некоторые практически без изменений) войдут в первую версию "Лимпопо" - слабые звери бьются с сильными хищниками, и, наконец, оттуда перейдут в "военную сказку", где будут развернуты почти на 700 строк¹⁰⁸.

В конце "войны зверей" появляется Ваня Васильчиков. И если мы опять сравним оба текста, то заметим и тут присутствие целых блоков текста из первой редакции "Лимпопо". Ване передаются слова, принадлежавшие там Айболиту:

А со мной ты, акула, не справишься,
Уж ты мною, акула, подавишься и т. д.

Мы видим, что первая редакция "Лимпопо" в последующих произведениях разбивается на два практически не связанных между собой сюжета. Первый - путешествие в Африку и лечение зверей - становится основой канонической редакции. Второй - превращается в "Одолеем Бармалея!"

Чуковский пытается наполнить этот старый, отвергнутый уже один раз сюжет новым - даже не "содержанием", но - "материалом", со сбора которого начинается работа над "Военной сказкой". Причем, вероятно, "наполнение" в данном случае - не то слово.

Именно сбор материала определяет то позитивное содержание, которое мы можем обнаружить в новой работе писателя, однако, сбор новых слов, приводящий к появлению фрагментов, близких к фонетическому письму (таких например, как:

И доктор дает им

Фитин, аспирин, кофеин, сульфидин,
И бром с танальбином и кацексом ¹⁰⁹);

новых выражений ("бреющий полет", "дальнобойные зенитки", "ни пяди земли"), под которые ищутся рифмы, подбираются размеры будущего текста; каталогизация новых "больших" тоталитарных риторических фигур (смелость, коварство, благородство) и форм (рассказ о подвиге, доклад о положении, информационная сводка, дума о павших), приводит в результате к выстраиванию повествования как цепи малосвязанных между собой фрагментов.

"Позитивное содержание" не искупает общих недостатков новой поэмы (вероятно, явившихся результатом именно конструктивного несоответствия - подгонки, втискивания его в старую форму и старый сюжет). "Одолеем Бармалея!" остается худшей из сказок Чуковского.