| Приглашаем посетить сайт |
|
Херасков (heraskov.lit-info.ru)
|
1
20 декабря 1935 г.
Уважаемый Корней Иванович!
Обращаюсь к вам с большой просьбой, и я знаю, вы отнесетесь к ней серьезно. Помогите мне получить в Ленинграде перевод. В Москве у меня ничего не выходит. Сам Луппол1 очень со мной хорош, но редактора доказали, что я плоть от плоти своего мужа - т. е. халтурщица, если не хуже.
Между тем для меня это исключительно серьезный вопрос. Нам трудно. Мандельштам сейчас очень болен. Это лето он отчаянно работал, а вырабатывал гроши2. Работой этой он себя надорвал. Нельзя было так напрягать ни его сердца, ни мозга: ежедневная, черная работа, не считая целого цикла стихов3, которые в нашем положении являются баловством. Сейчас он неработоспособен. И в сентябре он болел дизентерией, и, как это часто бывает, инфекция была толчком, чтобы обнаружились очень серьезные органические дефекты. Я приехала в Москву за работой - но ничего не добилась. Когда я уезжала (я бросила его одного), он должен был ехать в санаторий. Вчера мне звонили, что в санаторий он не поедет, но его положат в больницу на исследование4. Что с ним, я не знаю: я не врач, диагнозов не ставлю. Но знаю, что он очень плох. А я не мнительна. И стихи у него какие-то "последние"5. Мне очень страшно, и я ничего не могу сделать. Душевно - он очень хорош, очень спокоен, примирен и весел. Здесь нужен врач с настоящей интуицией, но это так же редко, как настоящий поэт. В Воронеже к нему внимательны, все для него делают, но все-таки слабые медицинские силы, и все как-то скверно организовано. Если я не смогу его лечить (консилиумы, профессора и все прочее), то я должна хоть избавить его от нужды и убрать в какое-нибудь тихое место, чтобы он - больной или выздоровевший - перестал разрушать свой организм. Единственный исход (я должна быть обязательно с ним) - правильно налаженные переводы для меня. Я могу переводить не хуже других (англичан-французов). Я вам посылаю несколько страничек книги, которую я делала для Гихла. Она была снята с плана, а потом уж я ничего не получила. Посылаю их в доказательство, что работаю не плохо. Эту книгу я любила. Автор (Fаоlain) - ирландец - острый писатель. Старик, полюбивший Джойса, у него чудесный густой фольклор (в широком смысле) и страшные крестьянские сцены (смерть и завещание). Он удивительно изображает пустоту провинциального ирландского города и долготу времени, растянутого на годы.
Но я думаю не о Faolain'е. Я немного знаю английскую литературу и хорошо бы делала для Детгиза - и англичан и даже французов. Но можете ли вы мне помочь и достать мне что-нибудь в Ленинграде? Или написать в московский Детгиз, где я попрошайничаю, чтобы меня серьезно обеспечили работой? Во всяком случае, ответьте мне: ведь я прошу вас, потому что знаю, что вы цените Мандельштама, а это делается для него.
Надежда Мандельштам
Ответьте скорей: мне дорог каждый день. Меня могут вызвать и Воронеж, если Осе станет хуже.
Москва, Фурмановский (Нащокинский) пер. 5, кв. 26.
Тел. 5- 42-92.
Я перечла письмо: кажется, будто его писала салопница, чиновничья вдова, но не чиновная, старая и опытная побирушка. Я не виновата. Так вышло.
1 Главный редактор издательства "Художественная литература" (ГИХЛ, с 1934 г. - оно же Гослитиздат) Иван Капитонович Луппол (1896-1943; погиб в заключении) первое время оказывал содействие Н. Я. Мандельштам в получении переводов. Вышел роман, переведенный ею (Маргерит В. Вавилон/Перевод Н. Я. Хазиной. М.: Гослитиздат, 1935). Договор на него был заключен еще в первую поездку Н. Я. Мандельштам в Москву (сентябрь 1934 г.). 3 марта 1935 г. с ней и с Мандельштамом заключили договор на перевод "Иветты" Мопассана, а раньше с Н. Я. Мандельштам - договор на перевод книги ирландского писателя О'Фаолейна "Гнездо простых людей". Однако в апреле последний заказ был практически аннулирован (в 1941 г. книга вышла в переводе Н. Аверьяновой), а перевод "Иветты", законченный в апреле 1935 г. Мандельштамом и оплаченный, в дальнейшем, видимо, издательство решило забраковать - в декабре поэт так отвечает Н. Я. Мандельштам на какое-то ее сообщение о судьбе перевода: "Можно мне написать Лупполу 20 строк о "Мопассане и французской литературе и дураке-редакторе?"" (Мандельштам О. Собр. соч.: В 3 т. Нью-Йорк, 1969. Т. 3. С. 270).
2 Летом 1935 г. шла "отчаянная", часто безуспешная работа на прожиток: рецензии для журнала "Подъем", составление литературных радиопередач ("Молодость Гете" по автобиографическому роману великого поэта, но также радиокомпозиции по роману Н. Островского "Как закалялась сталь" и по пьесе Н. Корнейчука "Платон Кречет"), неудавшийся "колхозный" очерк для газеты "Воронежская коммуна" и т. д. С октября 1935 г. Мандельштам числился консультантом в штате воронежского Большого Советского театра.
3 С весны 1935 г. Мандельштам писал стихи, составившие "Первую воронежскую тетрадь".
4 В неврологический санаторий в Тамбове, по направлению областной клиники, Мандельштам поехал 20 декабря, т. е. в день, когда писалось это письмо. Накануне с ним случился на улице сердечный припадок, и вопрос о санатории был еще не решен. Сохранились его письма к Н. Я. Мандельштам из Тамбова. В Воронеж он возвратился 5 января нового, 1936 г., а через десять дней вернулась из Москвы Н. Я. Мандельштам, вызванная к больному мужу телеграммой воронежского Союза писателей (см.: Мандельштам О. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. С. 266 - 275).
"Первую воронежскую тетрадь" стихотворение о смерти и похоронах - "Не мучнистой бабочкою белой//В землю я заемный прах верну…" Комментируя его, Н. Я. Мандельштам писала: "Очень долго становившиеся стихи, вокруг которых собирался целый цикл. Здесь были стихи о черепахах -танках, о ползающих и летающих тварях... Цикл сбился и не воплотился из-за трудностей жизни... Повод - похороны погибших летчиков, кажется, испытателей... я спросила О. М.: чего ты опять себя хоронишь?.." (Мандельштам Н. Книга третья. Париж, 1987. С. 209).
2
12 декабря 1936 г.
Уважаемый Корней Иванович!
Нынче получила вашу открытку: переслали из Москвы. Я уже больше года безвыходно сижу в Воронеже при больном муже. Его состояние с января 36 г. правильно и планомерно ухудшается. Он на ногах; ежедневно 2-3 раза выходит на 10-15 минут. Остальное время лежит.
Диагноза у меня нет: никто его не лечит, к врачам не обращаюсь, кроме как во время острых припадков, когда приходит какая-нибудь девушка с медицинским образованием и вспрыскивает камфару.
В прошлом году городская амбулатория официально признала его инвалидом1. В этом канцелярском акте и заключалось все медицинское обслуживание.
Что я все-таки знаю о его болезни? На почве раннего (быть может, рассеянного) склероза - сильнейшее расширение аорты: полное перерождение сердечной мышцы и всех основных сосудов. Одно время был "аортит" - острая болезнь - воспаление стенок аорты, как я прочла в Энциклопедии.
В прошлом году все врачи говорили о склерозе сосудов мозга. (Ему 45 лет.) С виду он - дряхлый старик. Совершенно седой. Перемена за эти 2 с половиной года невероятная.
Сделать для него я не могу ничего. Обращения к частным врачам - бессмысленны, потому что ни одного предписания я выполнить не могу. Моя роль сводится к пассивному сидению около него. Оставить его одного, чтобы мне уехать в Москву, нельзя. Итак, я сижу в Воронеже - и это все.
Материальное наше положение ни на что не похоже. Вернее, вообще никакого "положения" нет. Живем на эфемерные и неосязательные посылки родных, вернее, моего брата, т. к. работы в Москве я не получила. В Воронеже у меня тоже ничего нет: здесь решающую роль играет отсутствие профессии, т. к. будь я монтером, бухгалтером или, скажем, скрипачом, работа при содействии некоторых организаций была бы получена.
До сих пор в Москве у нас сохраняется квартира, но в ближайшее время ее, наверное, заберут за неплатеж.
Муж обладает даром не замечать ничего, кроме прямых лишений. Т. е. отобрание квартиры, например, его нисколько не огорчит, потому что он в ней не живет. Последнее время (после 1 ? лет молчания) он снова пишет стихи. Это второй воронежский "цикл"2. Первым его движением было послать вам стихи. Но потом решили раньше узнать у вас - хотите ли вы этого. Самое для него тяжелое, что буквально некому прочесть стихов. В Воронеже нет ни одного человека, который бы зашел к нам, когда мужу плохо, сбегал бы за врачом или вообще спросил, как мы живем. Первые месяцы, когда Мандельштаму бывало очень плохо, когда жизнь его была под угрозой (ведь неизвестно, от которого припадка он умрет - от того, который будет завтра или через три года), я импульсивно бросалась на телеграф и сообщала по всем известным мне адресам о его состоянии. Но так как никто не отвечал, я перестала рассылать телеграммы. Таким образом, моя "деятельность", хотя и мнимая, прекратилась. Сейчас - полная пассивность. Просто жду, что будет дальше. Возвращение мужа к стихам - большая радость. Но вместе с тем оно вызывает во мне большую тревогу, т. к. я не знаю, способен ли он выдержать колоссальное напряжение, связанное с этой работой, да еще в тех исключительно неблагоприятных бытовых условиях, в которых он находится.
Вот в общем все, что я могу вам сообщить.
Еще раз спасибо, что вспомнили о нас.
Над. Мандельштам
Адрес: Воронеж. Ул. 27 февраля № 50, кв. 1.
Все-таки стихи я вкладываю.
***
Детский рот жует свою мякину, Улыбается, жуя, Словно щеголь, голову закину И щегла увижу я.
Хвостик лодкой, перья черно-желты, Ниже клюва в краску влит - Сознаешь ли, до чего щегол ты, До чего ты щегловит?
***
Внутри горы бездействует кумир В покоях бережных, безбрежных и счастливых, И с шеи каплет ожерелий жир, Оберегая сна приливы и отливы.
Когда он мальчик был и с ним играл павлин - Его индийской радугой кормили, Давали молока из розоватых глин И не жалели кошенили.
Кость усыпленная завязана узлом, Очеловечены колени, руки, плечи, Он улыбается своим тишайшим ртом, Он мыслит костию и чувствует челом, И исцеляет он, но убивает легче.
***
Я в сердце века. Путь неясен, А время удаляет цель - И посоха усталый ясень И меди нищенская цвель.
1 В мае 1936 г. комиссия врачей при поликлинике воронежского Большого Советского театра признала Мандельштама нетрудоспособным. Из театра его отчислили 1 августа.
2 "Вторая воронежская тетрадь", начатая стихотворением "Из-за домов, из-за лесов…" (6 декабря 1936 г.). Стихотворения, вложенные в это и следующие письма к К. И. Чуковскому - все в списках Н. Я. Мандельштам, - записаны на отдельных листках. В большинстве они отражают промежуточные редакции стихов. Разночтения с окончательным текстом не оговариваются.
Стихотворения "Детский рот жует свою мякину..." и "Внутри горы бездействует кумир..." известны в более ранних редакциях, датированных 13 декабря. Очевидно, данное письмо от 12 декабря отослано было не сразу. Первое стихотворение, в окончательной редакции, и второе, в переработанном виде, см. в письме Н. Я. Мандельштам от 28 декабря 1936 г. (с. 41. 42).
3
16 декабря 1936 г.
Уважаемый Корней Иванович!
Получила ваше письмо, то самое, которое не дошло до меня по какой-то несчастной случайности, т. к. адрес на конверте правильный. Но по домовой книге я действительно не числюсь, т. к. живу в Воронеже.
Я надеялась на ваше содействие для получения работы именно в Детгизе. В московском отдел<ении> Детг<иза> мне обещали работу, но обманули.
Книгу для перевода мне предложить трудно: я плохо знаю английскую литературу и в частности то, что могло бы быть использовано. Кроме того, нужно знать план. Во всяком случае у Детгиза широкий план перев<одной> литературы, - из этого плана получить при нажиме работу можно всегда.
Кроме того, заключение договора на новую, не входящую в план книгу занимает столько времени, что можно умереть, не дождавшись утверждения.
Мне вспоминается, например, "Анна Гайерштейн" Вальтер Скотта - кажется, по-русски никогда не издававшаяся (роман с наиболее выраженной буржуазной тенденцией), но я знаю, что проводить в план новое название немыслимо. Единственная возможность - вклиниться в основную, плановую работу.
Может быть - ленинградский Детгиз переводит или обрабатывает кого-нибудь из англичан? Жду вашего ответа.
Н. Мандельштам
16/ XII. Воронеж. Ул. 27 февраля 50, кв. 1.
Посылаю новые стихи.
Пластинкой тоненькой жилета Легко щетину спячки снять, Полуукраинское лето Давай с тобою вспоминать.
Вы, именитые вершины, Дерев косматых именины - Честь рюисдалевых картин - И на почин - лишь куст один В янтарь и мясо красных глин.
моя душа, -
Когда на жесткие постели Ложилось бремя вечеров И, выходя из берегов, Деревья-бражники шумели.
15/ XII. 36.
В.
В более полной и окончательной редакции это стихотворение см. в письме Н. Я. Мандельштам от 28 декабря 1936 г. (с. 42, 43). Навеяно воспоминанием о Задонске, городке в верховьях Дона, где Мандельштамы жили летом 1936 г.
4
24 декабря 1936 г.
Уважаемый Корней Иванович!
Я не жду от вас ответа, потому что понимаю, как трудно достать перевод или что-нибудь для нас сделать. Но поскольку я послала вам стихи - то надо послать и окончательную редакцию.
Н. М.
5
28 декабря 1936 г.
Уважаемый Корней Иванович!
Я поручила своему брату - найти вас в Москве и передать, что я готова переводить что угодно, но предпочитаю В. Скотта и Диккенса. Меньше всего, конечно, выбор работы зависит от моего желания.
Посылаю вам окончательный текст четырнадцати стихотворений, сочиненных в декабре (после 1 ? лет молчании). До сих пор я посылала вам недоработанные черновики. Виноват в этом мой муж: он привык работать открыто, посвящая всех во все стадии своей работы - и выпуская нередко из рук нелепые и смешные "варианты". Таков уж метод работы, и таким он был всегда. Требуется и ожидается от вас твердый критический отзыв без всяких скидок на что бы то ни было. Вряд ли вы можете учесть всю важность этой последней просьбы.
Н. Мандельштам
Ул. 27 февраля № 50, кв. 1.
1.
Из-за домов, из-за лесов, Длинней товарных поездов, Гуди за власть ночных трудов, Садко заводов и садов.
Гуди, старик, дыши сладко, Как новгородский гость Садко Под синим морем глубоко, Гуди протяжно в глубь веков, Садко советских городов!
дек. 36 г.
В.
2.
Когда заулыбается дитя С прививкою и горечи, и сласти - Концы его улыбки, не шутя, Уходят в океанское безвластье.
И цвет, и вкус пространство потеряло, На лапы задние поднялся материк, Улитка выползла, улыбка просияла - Как два конца их радуга связала И бьет в глаза один атлантов миг.
дек. 36 г.
В.
3.
Мой щегол, я голову закину - Поглядим на мир вдвоем: Зимний день, колючий, как мякина, Так ли жестк в зрачке твоем?
смотрит - в обе Не посмотрит, улетел!..
дек. 36 г.
В.
4.
Нынче день какой-то желторотый: Не могу его понять - И глядят приморские ворота В якорях, в туманах на меня.
Тихий, тихий по воде линялой Ход военных кораблей, И каналов узкие пеналы Подо льдом еще черней.
дек. 36 г.
В.
5.
Не у меня, но у тебя, - у них Вся сила окончаний родовых, Их воздухом поющ тростник и скважист, И с благодарностью улитки губ людских Потянут на себя их дышащую тяжесть.
Нет имени у них. Войди в их хрящ И будешь ты наследником их княжеств, -
И для людей, для их сердец живых, Блуждая в их извилинах, развивах. Изобразишь и наслажденья их И то, что мучит их - в приливах и отливах...
дек. 36 г.
В.
6.
Внутри горы бездействует кумир В покоях бережных, безбрежных и счастливых, А с шеи каплет ожерелий жир, Оберегая сна приливы и отливы.
Когда он мальчик был и с ним играл павлин, Его индийской радугой кормили, Давали молока из розоватых глин И не жалели кошенили.
Кость усыпленная завязана узлом, Очеловечены колени, руки, плечи, Он улыбается своим тишайшим ртом, Он мыслит костию и чувствует челом И вспомнить силится свой облик человечий.
дек. 36 г.
В.
7.
Я в сердце века, путь неясен, А время удаляет цель - И посоха усталый ясень, И меди нищенскую цвель.
дек. 36 г.
В.
8.
Сосновой рощицы закон: Виол и арф семейный звон - Стволы извилисты и голы, Но все же арфы и виолы Растут, как будто каждый ствол На арфу начал гнуть Эол И бросил, о корнях жалея, Жалея ствол, жалея сил, Виолу с арфой пробудил Звучать в коре коричневея...
дек. 36 г.
В.
9.
Пластинкой тоненькой жилета Легко щетину спячки снять. Полуукраинское лето Давай с тобою вспоминать.
Вы, именитые вершины, Дерев косматых именины - Честь рюисдалевых картин - И на почин - лишь куст один В янтарь и мясо красных глин.
Земля бежит наверх. Приятно Глядеть на чистые пласты И быть хозяином объятной, Семипалатной простоты.
Его холмы к далекой цели Стогами легкими летели. Его дорог степной бульвар, Как цепь шатров в тенистый жар.
А Дон еще, как полукровка, Сребрясь и мелко и неловко, Воды набравши с полковша, Терялся, что моя душа,
Когда на жесткие постели Ложилось бремя вечеров И, выходя из берегов, Деревья-бражники шумели.
дек. 36 г.
В.
10.
Ночь. Дорога. Сон первичный Соблазнителен и нов. Что мне снится? Рукавичный, Снегом пышущий Тамбов Или Цны - реки обычной Белый, белый, бел-покров?
Или я в полях совхозных - Воздух в рот, и жизнь берет Солнц подсолнечника грозных Прямо в очи оборот?
Кроме хлеба, кроме дома, Снится мне глубокий сон: Трудодень, подъятый дремой, Превратился в синий Дон.
- Анна, Россошь и Гремячье - Процветут их имена -
Белизна снегов гагачья Из вагонного окна.
дек. 36 г.
В.
11.
Вехи дальнего обоза Сквозь стекло особняка. От тепла и от мороза Близкой кажется река. И какой там лес - еловый? Не еловый, а лиловый - И какая там береза, Не скажу наверняка - Лишь чернил воздушных проза Неразборчива, легка...
дек. 36 г.
В.
12.
Где я? Что со мной дурного? Степь беззимняя гола... Это мачеха Кольцова. Шутишь: родина щегла! Только города немого В гололедицу обзор, Только чайника ночного Сам с собою разговор. В гуще воздуха степного Перекличка поездов, Да украинская мова Их растянутых гудков.
дек. 36 г.
В.
13.
Шло цепочкой в темноводье Протяженных гроз ведро Из дворянского угодья В океанское ядро.
Шло, само себя колыша, Осторожно, грозно шло... Смотришь - небо стало выше, Новоселье, дом и крыша - И на улице светло.
дек. 36 г.
В.
14.
Когда щегол в воздушной сдобе Вдруг затрясется сердцевит - Ученый чепчик перчит злоба, А чепчик - черным красовит.
Клевещет жердочка и планка, Клевещет клетка сотней спиц, И все на свете наизнанку, И есть лесная Саламанка Для непослушных умных птиц!
дек. 36 г.
В.
В те дни, 27 - 28 декабря, Мандельштам приводил в порядок тексты стихотворений, сочиненных им за этот месяц. Переписанные Н. Я. Мандельштам сразу по исправлении и пронумерованные, они представляют оформленный этап работы - это примерно треть всей "Второй тетради", законченной уже в феврале следующего года.
В стихотворении 14 первая строфа записана по зачеркнутому:
Когда щегол в воздушной сдобе Вдруг затрясется пуховит - Он покраснел и в умной злобе Ученой степенью повит.
1
Около 9 февраля 1937 г.
Дорогой Корней Иванович!
Я обращаюсь к вам с весьма серьезной для меня просьбой: не могли бы прислать мне сколько-нибудь денег.
Я больше ничего не могу сделать, кроме как обратиться за помощью к людям, которые не хотят, чтобы я физически погиб.
Вы знаете, что я совсем болен, что жена напрасно искала работы. Не только не могу лечиться, но жить не могу: не на что. Я прошу вас, хотя мы с вами совсем не близки. Что ж делать? Брат Ев<гений> Эм<ильевич> не дает ни гроша. Здесь на месте нельзя предпринять абсолютно ничего. Это - только место, чтоб жить, и ничего больше.
Вы понимаете, что со мной делается?
Только одно еще: если не можете помочь - телеграфируйте отказ. Ждать и надеяться слишком мучительно.
О. Мандельштам
Воронеж областной, ул. 27 февр. д. 50, кв. 1.
Вооруженный зреньем узких ос, Сосущих ось земную, ось земную, Я чую все, с чем свидеться пришлось И вспоминаю наизусть и всуе...
И не рисую я, и не пою, И не вожу смычком черноголосым: Я только в жизнь впиваюсь и люблю Завидовать могучим, хитрым осам.
О, если б и меня когда-нибудь могло Заставить - сон и смерть минуя, Стрекало воздуха и летнее тепло Услышать ось земную, ось земную...
8 февр. 37 г.
В.
Были очи острее точимой косы: По зегзице в зенице и по капле росы, -
И едва научились они во весь рост Различать одинокое множество звезд.
9 февр. 37 г.
В.
Письма 1 и 3 (без приложенных стихотворений) были ранее опубликованы в третьем томе американского Собрания сочинений Мандельштама (с. 278-279).
косвенным признакам). Даты, стоящие под ними, дают основание и для предположительной датировки письма.
Эти стихотворения по содержанию особенно связаны с писавшейся в январе так называемой "Одой Сталину", - "противоборствуют ей", как об этом много сказано у Н. Я. Мандельштам в ее книгах. В частности, "ось земная" в первом стихотворении ("ось времени" - в философском звучании) имеет свой трагический аналог в "Оде": "Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось…" и: "Само грядущее - дружина мудреца// И слушает его все чаще, все смелее". Тексты стихотворений - окончательные.
2
20 марта 1937 г.
Сердечный привет Корнею Ивановичу!
О. Мандельштам
В<оронеж>
Заблудился я в небе - что делать? - Тот, кому оно близко - ответь! - Легче было вам дантовых девять Атлетических дисков звенеть, Задыхаться, чернеть, голубеть...
Если я не вчерашний, не зряшный - Ты, который стоишь надо мной, - Если ты виночерпий и чашник, Дай мне силу без пены пустой Выпить здравье кружащейся башни - Рукопашной лазури шальной.
Голубятни, черноты, скворешни, Самых синих теней образцы - Лед весенний, лед высший, лед вешний, Облака - обаянья борцы - Тише: тучу ведут под уздцы.
19/III. 37 г.
В.
Записка О. Мандельштама на отдельном листке. Стихотворение в копии Н. Я. Мандельштам присоединено к данной записке на основании своей даты и по характеру чернил (других, чем в предыдущем письме). Входит в "Третью тетрадь", начатую Мандельштамом в марте. Текст его оставался неизменным.
3
Около 17 апреля 1937 г.
Дорогой Корней Иванович!
То, что со мной делается, - дольше продолжаться не может. Ни у меня, ни у жены моей нет больше сил длить этот ужас. Больше того: созрело твердое решение все это любыми средствами прекратить. Это - не является "временным проживанием в Воронеже", "адм-высылкой" и т. д.
Это вот что: человек, прошедший через тягчайший психоз (точнее, изнурительное и острое сумасшествие), - сразу же после второй болезни, после покушений на самоубийство, физически искалеченный,- стал на работу. Я сказал - правы меня осудившие. Нашел во всем исторический смысл1. Хорошо. Я работал очертя голову. Меня за это били. Отталкивали. Создали нравственную пытку2. Я все-таки работал. Отказался от самолюбия. Считал чудом, что меня допускают работать. Считал чудом всю нашу жизнь. Через полтора года я стал инвалидом. К тому времени у меня безо всякой новой вины отняли все: право на жизнь, на труд, на лечение. Я поставлен в положение собаки, пса...
Я - тень. Меня нет. У меня есть одно только право - умереть. Меня и жену толкают на самоубийство. В Союз Писателей не обращайтесь, бесполезно. Они умоют руки. Есть один только человек в мире, к которому по этому делу можно и должно обратиться. Ему пишут только тогда, когда считают своим долгом это сделать3. Я - за себя не поручитель, себе не оценщик. Не о моем письме речь. Если вы хотите спасти меня от неотвратимой гибели - спасти двух человек, - пишите. Уговорите других написать. Смешно думать, что это может "ударить" по тем, кто это сделает. Другого выхода нет. Но единственный исторический выход. Но поймите: мы отказываемся растягивать свою агонию. Каждый раз отпуская жену, я "нервно" заболеваю. И страшно глядеть на нее - смотреть, как она больна. Подумайте: зачем она едет4. На чем держится жизнь. Нового приговора к ссылке я не выполню. Не могу.
О. Мандельштам
"один". Сейчас ко мне приехала мать жены - старушка. Если меня бросят одного - то поместят в сумасшедший дом.
1 В октябре 1934 г. "при первом же контакте с Союзом (Союзом писателей Воронежской области - А. М.) я со всей беспощадностью охарактеризовал свое политическое преступление, а не "ошибку", приведшее меня к адм<инистративной> высылке", - писал Мандельштам (Заявление в секретариат ССП. 30. IV. 1937; опубликовано: Мандельштам О. Собр. соч.: В 3 т. Париж, 1981. Т. 4 (доп.). С. 143-145).
"на широком собрании воронежского ССП, - по словам его председателя Ст. Стоичева, - был поставлен доклад об акмеизме с целью выявления отношения Мандельштама к своему прошлому. В своем выступлении Мандельштам показал, что он ничему не научился, что он, кем был, тем и остался" (из доклада Ст. Стоичева на партсобрании воронежского Союза писателей в апреле 1936 г. - ЦГАЛИ. Ф. 631. Оп. 5. Ед. хр. 32. Л. 11; эти сведения о Мандельштаме Стоичев повторил 28 сентября 1936 г. в ответ на запрос СП СССР о положении с "разоблачением классового врага на литературном фронте"). Как известно по воспоминаниям Н. Я. Мандельштам, это было то собрание, на котором Мандельштам заявил, что не отрекается ни от живых, ни от мертвых, а на вопрос, что такое акмеизм, ответил: "Тоска по мировой культуре" (см.: Мандельштам Н. Я. Воспоминания. М., 1989. С. 162 и 237).
3 Просьба обратиться к Сталину для поэта обусловлена фактом уже написанной в январе "Оды". О том, кто "свесился с трибуны, как с горы, в бугры голов", в "Оде" сказано, что он "должник", который "сильнее иска".
4 На этот раз Н. Я. Мандельштам уезжала в Москву 17 апреля - основание, чтобы датировать письмо приблизительно этим временем.
Возможно, к своему письму Мандельштам приложил стихотворение "Если б меня враги наши взяли…". В архиве К. И. Чуковского этого стихотворения нет. О том, что оно было послано, известно от Н. Я. Мандельштам. По ее словам, Корней Иванович сказал при встрече, что "последние строки ничуть не вытекают из начала - еще неизвестно, кто это "наши враги", которые могут запереть двери…" (Мандельштам Н. Книга третья. С. 245). Стихотворение было отправлено в "цензурном" варианте, где последние строки читались: "И на земле, что избежит тленья, // Будет будить разум и жизнь - Сталин".
30 октября 1927 г. <М. Зощенко, рассказывая Чуковскому о плане продолжения своих "Сентиментальных повестей", говорит:> "…Осип Мандельштам знает многие места из моих повестей наизусть, может быть, потому, что они как стихи. Он читал мне их в Госиздате".
В том году вышло первое издание "Сентиментальных повестей" Зощенко - "О чем пел соловей".
14 марта 1928 г.: <В Госиздате> Осип Мандельштам, отозвав меня торжественно на диван, сказал мне дивную речь о том, как хороша моя книга "Некрасов", которую он прочитал только что. Мандельштам не брит, на подбородке и щеках у него седая щетина. Он говорит натужно, после всяких трех-четырех слов произносит м-м-м-м-м-м и даже эм-эм-эм, - но его слова так находчивы, так своеобразны, так глубоки, что вся его фигура вызвала во мне то благоговейное чувство, какое бывало в детстве по отношению к священнику, выходящему с дарами из "врат". Он говорил, что теперь, когда во всех романах кризис героя, - герой переплеснулся из романов в мою книгу, подлинный, страдающий и любимый герой, которого я не сужу тем губсудом, которым судят героев романисты нашей эпохи. И прочее очень нежное.
Книга К. Чуковского: "Некрасов: статьи и материалы" (М., 1926).
1, переводы из Петрарки, на смерть Андрея Белого. Читает он плохо, певучим шепотом, но сила огромная, чувство физической сладости слова дано ему, как никому из поэтов. Борода у него седая, почти ничего не осталось от той мраморной мухи2, которую я знал в Куоккале3. Снова хвалил мою книгу о Некрасове4.
1 "Cтихи о русской поэзии" (1932).
"Мраморной мухой" прозвал Мандельштама В. Хлебников (см.: Шкловский В. Б. Сентиментальное путешествие. Л., 1924. С. 137).
3 В Куоккале 15 июля 1914 г. Мандельштам записал в альбом-собрание К. Чуковского свой "акмеистический манифест" - стихотворение "Нет, не луна, а светлый циферблат..."
4 По словам Э. Г. Гернштейн, на том свидании Чуковский подарил Мандельштаму свою новую работу - "Люди и книги шестидесятых голов" (Л., 1934), но к ней поэт отнесся с небрежением.
О свидании с Мандельштамом в больнице К. И. Чуковский тогда же написал Ю. Н. Тынянову, который на это не дошедшее до нас письмо ответил 15 февраля (у Тынянова описка - 15 января) 1934 г. Вот текст, относящийся к Мандельштаму: "Завидую Вам, что слышали мандельштамского (так! - А. М.) Петрарку. У него даже вкусы батюшковские. Но судьба счастливее - у него иммунитет, постоянное легкое недомогание. Для того чтобы начать писать короткими строками - это, видно, необходимо".
"На смерть мадонны Лауры"), но под "короткими строками" он мог разуметь стихи о квартире ("Квартира тиха, как бумага…", 1933). От судьбы Батюшкова - видимо, хочет сказать Тынянов, - Мандельштама спасает "легкая" политическая фронда. По материалам архива, хранящегося у , публикацию подготовил А. А. Морозов.
| Главная |