Рубин Владимир: Баллада

об отъезде Корнея Чуковского и случившихся затем фантастических событиях

В санатории плач, в санатории вой,
Потрясен он до самых корней.
Покидает всех нас, уезжает домой
Наш любимый Чуковский Корней.

Мы просили его, мы молили его
Провести здесь еще хоть денек.
Он на нас посмотрел, не сказал ничего,
Но остаться он больше не мог.

Сердце скорби полно, мы ведь знали давно,
Что отсрочек, увы, не дано.
Нам сулили кино, нам давали вино,
Но развлечь не могло нас оно.

Расставания час; как волнуешь ты нас!
... Вот Чуковский к воротам идет.
На сей раз не Пегас, и не форд, и не "ГАЗ",
"Эм-один" у ворот его ждет.

И сирены сигнал как труба прозвучал,
И рванулась машина вперед...
... Мертвый час уж настал, но в унынье стоял
У ворот санаторный народ.

Приуныл наш мирок, загрустил, одинок,
Словно каждый из нас занемог.
Нам давали пирог, но не шел он нам впрок
И ничем нас утешить не мог.

Кто бывал в отпуску, тот изведал тоску,
Все мы стали хандрить и грустить.

И пришлось санаторий закрыть.

Чтоб смягчить сей афронт, был объявлен "ремонт",
Но легенда иное гласит:
Мрачной тучей навеки покрыт горизонт,
Санаторий навеки закрыт.

Не вернется сюда никогда-никогда
Санаторный веселый народ.
Воцарится безмолвие здесь навсегда,
И дорога сюда зарастет.

Чудеса из чудес! Всюду вырастет лес,
Все замрет в заколдованном сне.
На сосне до небес вдруг поселится бес,
На высокой и стройной сосне.

Но, быть может, в один из таинственных дней
В этот сумрачный лес невзначай
Забредет досточтимый Чуковский Корней
И закажет: "Печенье и. чай".

И тогда наважденье исчезнет, как дым,
И волшебные чары падут.
Санаторий воспрянет от сна молодым.
И все птицы вокруг запоют.

Птицам гнезда здесь вить, людям снова здесь жить,
И сойдемся мы все здесь опять.
И Чуковского снова мы будем просить
О Панаевой нам рассказать.

Вновь мы будем гулять здесь при свете луны,
"сеансы" кино.

Ведь не верить легендам грешно.

Узкое
3 мая 1940 г.