Бунин Павел: Из воспоминаний о Чуковском

"И вот я говорю: этот опус, который я пишу о нем, будет одним из немногих, лучших. И если меня спросят, почему я это говорю, я отвечу: по праву избирательного сродства", - читаю я в мемуарных записках Павла Бунина и охотно признаю правоту его слов. Много чего должно было счастливо сойтись на небольшом пространстве "этого опуса", чтобы придать ему такую свежесть, убедительность и глубину.

Воссоздать прожитое, вернуть его из густеющей мглы - не сродни ли это фаустовскому превращению, потребность в котором особенно ощутима с годами! Усилие воссоздания - такое, бессловесное или выражение вслух, в рассказы для близких, знакомо каждому. Но только человеку пишущему дано запечатлеть его на бумаге и таким образом увековечить. Многих влекла зарастающая тропа, уводящая вспять, в цветущие сады молодости; один из них назвал свое путешествие "В поисках утраченного времени".

Задача Павла Бунина другая. Многие годы мы знали его как замечательного художника, иллюстрировавшего мировую классику - Шекспира и Пушкина, Хайяма и Лермонтова, Уайльда и Киплинга... Его работы, широко тиражированные газетами и журналами, сделали узнаваемым графический почерк художника. Но мы не знали, что помимо исторической и этнографической эрудиции, которыми он мастерски делился с нами, у него есть свой остров сокровищ - К. И., Корней Иванович Чуковский - один из блестящих русских литераторов двадцатого столетия, человек неотразимого обаяния, по прихоти души или "по праву избирательного сродства" одаривший шестнадцатилетнего Павлика своей дружбой. И вот на склоне лет маститый художник решил показать нам этот остров сокровищ, вернее один из его уголков. В том, как это сделано, есть что-то мальчишеское - упоение, свобода, восторг, в сущности то, что предсказывал ему К. И.: "Вот что я скажу: ваши лучшие годы - еще в будущем. Когда вы будете катать мемуары. Представляю, сколько наслаждения вы получите, только одно - никто не поверит..." К. И. как в воду глядел: судя по тексту, "катание мемуаров" доставило Павлу Бунину подлинное наслаждение. Вероятно, найдутся и те, кто не поверит ему.

Что до меня. то я не из их числа; тем более, что в студенческие годы мне доводилось слышать Корнея Ивановича Чуковского и я свидетельствую поразительную точность воссозданного образа. При профессиональной цепкости глаза у Бунина оказался не менее цепкий слух, позволяющий воспроизвести как облик и жест К. И., так и разнообразнейшие интонации его "неизменно привлекательного, в доску фальшивого, крепко-накрепко сделанного голоса". Как вернуть прошлое и оживить давно умолкшие голоса?

То, что вам предстоит прочитать, доказывает: в фаустовском превращении не обязательно участие нечистой силы - достаточно любви и благодарной человеческой памяти.

Александр Эбаноидзе

Как бы вступление

Около этого человека я был скорее тридцать, чем двадцать лет. Но после книги Л. К.¹ вижу, что слово "знал" было бы с моей стороны и наивной, и легкомысленной ошибкой. То, что мне только иногда брезжило, она назвала своими словами и с завидной прямотой глубоко любящего человека. Но "душа моя уязвлена стала" - К. И. любил (опять ошибка: не любил, конечно, но ему это нравилось, "забавляло иногда", как сказано в действительно им любимом, мне так казалось, стихотворении) эту мою память на цитаты. Он даже объяснил ее моей настоящей любовью (опять-таки и на этот раз, похоже, правда) к литературе. "Вот за что я его люблю!"² - восклицал он своим действительно неизменно привлекательным, в доску фальшивым, крепко-накрепко сделанным голосом. Пожалуй, можно понять, что между семнадцатью-восемнадцатью годами хотелось хоть иногда поверить в нечто подобное... Конечно, некоторое чувство юмора и тогда подсказывало, что, как говаривал Мефисто:

Все это, братец, только так,
а ты поверил и размяк!

Совершенно верно, размякнуть иногда так приятно...

В повседневности непременно следовала моя реплика: "К. И.! В подлиннике - "Вот за что тебя люблю я..." (Кто-то из гостей: "Ну, это грубая лесть...") К. И. Ха! Ха! И молодец! знает классика! В конце концов, что мне нужно - немного подобострастия... вот и все... (Бормочет в другом регистре.) Вот и все... (Но тут же спохватывается.) Бунин! Душа жаждет Щедрина - давайте!

Я. А откуда?

К. И. Ну, я уж по вашей физиономии вижу - вот это, "ежели бы все рыбы..."

Я. "... договорились жить от общих трудов и..."

К. И. (полнокровный, великолепный и отнюдь не сделанный хохот.) Ну-ну, валяйте!

Я. Сейчас... "Поди проспись (это продолжение цитаты), плыву это я... и вдруг рядом - карась. Ну и что? - Как что? Тут щука поглядела до того загадочно, что как ни прост был карась, но и то - догадался..."

К. И. Нет! Наш Павлик... вот вам яблоко! Идемте! (И, обращаясь к неостроумному гостю.) А вы подождите - сейчас подадут на стол нечто сказочное! (Мне.) Бежим...

- Какая гадость! Бунин, истребите ее! Ах, да... трусость иудейская...

Но номер не проходит, и вот почему: в особо счастливые годы я зайцем ездил за город и там набирал мешок крапивы для супа... витамины, так сказать. Так что без особых повреждений срываю пальмообразную мерзость у ее основания.

К. И. немедленно меняет тональность и говорит своим нормальным (без парадно-ликующих, с оттенком равнодушия, интонаций) голосом (для меня это всегда - знак симпатии): "Идемте, Павлик", - и идет к калитке своей стремительно-ныряющей походкой... Несмотря на совершенное формальное несоответствие, он очень похож на Рузвельта. Это победоносно-уверенное в себе обаяние, этот невысказанный юмор, на дне которого - цинизм, эта способность мгновенно понять собеседника, эта широта интересов... Что тут говорить! Повторяя его собственные слова об Уайльде, - "он всюду кричал, что он культурен - он действительно был культурен..." Да и потом - уже специально для меня: он любил столько вещей, которые и я любил: имена... события... вплоть до "замка Смальгольм", к которому я, конечно, сделал кучу рисунков. Мы между тем маршируем к пруду, сказочно прекрасный летний день, что-то между пятью и шестью часами. Идем как бы сквозь золотой строй деревьев (уже косые, предвечерние лучи). К. И. бормочет: "Боль проходит понемногу..."

Я (так же тихо, как и он). "... Не навек она дана..." (Где-то на середине не выдерживаю.) К. И., какое чудо!

К. И. Да. И вы знаете - он только где-то в это время стал подлинным...

Я. Ну, а?.. (И спрашиваю о другом человеке.)

К. И. Нет... Нагромождение неудачных эффектов... да он и сам это понимал...

Я. Понимал! Так ему и надо...

К. И. (не повышая голоса). Ему было тяжело...

Мы идем некоторое время молча. Но вот и пруд.

Я (глядя на плавающий над прудом пар). Господи. Вот бы!..

K. И. Кто вам мешает? Валяйте, я постерегу.

Я. Было бы что.

К. И. (беззаботно и мило смеется). Ну не скажите... ах да! Вам ведь в город не ехать... Но все-таки - предстать перед О. Н.³ в костюме Адама...

Я. Едва ли это зрелище поразит ее новизной...

К. И. (дружелюбно понукая). Ну, давайте, конца этому нет...

Лезу в воду и, стараясь плыть по возможности щеголевато, уже на середине пруда слышу: "До-воль-но!.. Назад - ненавижу ваши демонстрации!.."

И мы идем назад. А теперь можно и посквернословить...

Я. К. И.! А кто этот светоч за столом, стрелочник?

К. И. (смеется). Почему?

Я.

К. И. (небрежно, притворяясь сочувствующим). Ну чем человек виноват, что он бездарен?

Я. Но вот в бездарной раскраске собственных волос он все-таки виновен.

К. И. (делая вид, что не слышит и как бы походя). В меру сил... (Вдруг.) Да перестаньте - он вам в отцы годится...

Я. Боюсь, что нет... рылом не вышел... Да и вообще - "И какой-то малыш..."

К. И. (опять как бы и не говоря, и скользя мимо). "И какой-то буржуй..."

Я

К. И. (смеется совершенно по-мальчишески). Показал... этого вполне достаточно...

Я. А я считаю, что нет. (С грузинским акцентом.) С врагами надо поступать по-вражески.

А потом у калитки: "Вы не зайдете поужинать?"

Я. Да нет - уж очень убог, мало радости.

(светски). Вы так уж уверены, что эту радость он доставит МНЕ?

Я. Он доставит ее себе.

К. И. (доволен). О льстец! Так приходите завтра, послезавтра, когда угодно!..

Прекрасная большая ладонь пожимает мою, и, огибая дом, К. И. исчезает.

тут же в кресле, вытащив с полок не менее дюжины книг и почти всегда среди прочих - "От Чехова до наших дней". Я часто брал сразу все тома Дружинина (масса интересных статей - англоман!), и К. И. это нравилось. Работал он упорно и углубленно, но иногда: "Ну чего вы там смеетесь?"

Я. Да знаете - тещи. "Перед старухами забор - они через забор" (блестящая разносная статья о кино "Бега тещ").

Конечно, он видел, что мне действительно все это страшно нравится. "Свежо и нервно". Да нет, чего там, - блестяще! "Ну, читайте, как там?"

Я (с полнейшим наслаждением). "Перед ними канава - старухи через канаву... наконец одна... растрепанная, задыхающаяся... приседая, подбегает первой..." (Невольно.) Бедная!

К. И. (совершенно серьезно). Вы правы...

"Памяти детства".

2 Здесь и далее цитирую по памяти.

3 Моя бабушка, Ольга Николаевна.