Тумай Вите: Домашний архив петербуржца

В Алма-Ате у меня был друг - Витька Савицкий, внук сосланного егеря царских пущ, участника польского восстания 1862 - 1864 годов. Когда мы с Витькой ходили на охоту, чаще всего в Поганую щель, где было меньше народа, чем в Алма-Атинском ущелье, мы брали с собой пса, оставленного Троцким. Троцкий снимал у Витькиных родителей полдома после изгнания его в Алма-Ату. Из Алма-Аты же Троцкого изгнали за пределы страны, а его пес остался у Витьки. Из девчонок я дружил с Ниночкой Фрунзе, моей одноклассницей, племянницей Михаила Васильевича Фрунзе; отец Ниночки был врачом. Ниночка была уверена, что ее дядю удушили хлороформом. В параллельном классе училась Лида Рогожина, в которую я был по уши влюблен. Мне удалось сделать ее фотопортрет. Это был мой первый удачный опыт фотографирования, но и только. Войти в свиту ее бесчисленных ухажеров мне в Алма-Ате так и не удалось. Перед самой войной Лида вышла замуж за младшего сына Корнея Чуковского Бориса, погибшего в первые дни войны.

В конце финской войны мне посчастливилось побывать, на правах Лидиного друга детства, у Корнея Ивановича в доме на улице Горького (Тверской). Корней Иванович произвел на меня очень приятное впечатление, несмотря на явно отрицательное отношение к нему (еще с дореволюционных времен) и Кравченко, и мамы, считавших его чуть ли не царедворцем и шовинистом, цитируя как: "... крокодил по-турецки говорил и сигару курил".

Жена Корнея Ивановича меня огорчила, так как стала сокрушаться по поводу того, что некоторые дачи в Переделкине заняли обмороженными и ранеными на финском фронте: "Ведь это творческие лаборатории писателей, как этого не понимают там вверху!". Не помню уж, на кого из "инженеров человеческих душ" я ополчился, но заявил, что этих "творцов" нужно не только не допускать в "творческие лаборатории", но выдавать им метлу и заставлять подметать улицы до тех пор, пока у них не появится чистоплотность в суждениях. Мадам поджала губы, Лида явно смутилась от моего резкого демарша, но тут меня поддержал Корней Иванович, полностью согласившись со мной по поводу названного персонажа. Персонаж этот был типа Чикина, Георгия Маркова или Проханова. К слову, Георгий Макеевич меня особо умилил тем, с какой тщательностью он вылизывал голенища у двух, как он изволил написать, "великих", при посещении Хрущевым станицы Вешенской. Меня даже потянуло в честь марковской статьи на "оду" с таким началом: "Он явно видит в жизни суть: / Сапог Великому лизнуть, / И, лапки на груди сложа, / Скулить умиленно служа!"...

"оттепелью". Не говоря уже о том, что почти наизусть помню и "Мойдодыра", и "Тараканище", и "Айболита". С громадным интересом читал его исследование творчества Некрасова, прекрасную психологическую книжку "От двух до пяти".