Поиск по творчеству и критике
Cлово "BLOW"
Входимость: 2. Размер: 25кб.
Входимость: 2. Размер: 12кб.
Входимость: 2. Размер: 25кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 25кб.
Часть текста: П. В. Анненкова: «Рагозину я вместо отрывка из „Записок охотника“ пошлю несколько переведенных лирических стихотворений удивительного американского поэта Уальта Уитмана (слыхали Вы о нем?) с небольшим предисловием. Ничего более поразительного себе представить нельзя» (письмо от 12 ноября 1872 года). [1] Эти переводы не появились в «Неделе», о чем, конечно, можно пожалеть: подкрепленный авторитетом Тургенева, Уитмен вошел бы в русскую литературу на 40 лет раньше, и кто знает, какое влияние оказал бы он на русскую поэзию. В письме от 26 ноября 1872 года Анненков просил Тургенева прислать «хоть черновые переводы ваши Уайтмана», но болезнь помешала Тургеневу исполнить эту просьбу приятеля; 8 декабря 1872 года он пишет Анненкову: «Переводы мои из Уитмана (не Уайтмана) тоже сели на мель, и потому я Вам ничего пока послать не могу». [2] Считалось, что от этого увлечения американским поэтом в тургеневском литературном наследии не осталось никакого следа. Но вот — через 94 года — одна из рукописей Тургенева, хранящихся в парижской Национальной библиотеке, была опознана как черновик перевода известных стихов Уолта Уитмена, написанных в самом начале Гражданской войны (1861). Честь этого открытия принадлежит сотруднице Пушкинского дома Академии наук СССР И. С. Чистовой (Ленинград). Она опубликовала тургеневский перевод в журнале «Русская литература» (1966, № 12). Текст этого тургеневского перевода такой: Бейте, бейте, барабаны! — Трубите, трубы, трубите! Сквозь окна, сквозь двери — врывайтесь, подобно наглой силе безжалостных людей! Врывайтесь в торжественный храм и развейте сборище богомольцев; Врывайтесь в школу, где ученик сидит над книгой; Не оставляйте в покое жениха — не должен он...
Входимость: 2. Размер: 12кб.
Часть текста: того же года Тургенев сообщал тому же Анненкову, что переводы из Уитмена "сели на мель" 2 . Считалось, что от этого увлечения американским поэтом в тургеневском литературном наследии не осталось никакого следа. Но вот через 94 года одна из рукописей Тургенева, хранящихся в Парижской национальной библиотеке, была опознана как черновик перевода известных стихов Уолта Уитмена, написанных в самом начале гражданской войны (1861). Честь этого открытия принадлежит сотруднице Пушкинского дома Академии наук СССР И. Чистовой (Ленинград). Она опубликовала тургеневский перевод в журнале "Русская литература" (1966, № 2). Текст этого тургеневского перевода такой: Бейте, бейте, барабаны! - Трубите, трубы, трубите! Сквозь окна, сквозь двери - врывайтесь, подобно Наглой силе безжалостных людей! (безжалостно, подобно наглым и сильным людям) Врывайтесь в торжественный храм и развейте Сборище богомольцев; В<рывайтес>ь в школу, Где ученик сидит над книгой; Не оставляйте в покое жениха - не должен он вкушать счастье с своей невестой, И мирный земледелец не должен вкушать тишину, радости мира, не должен пахать свое поле и собирать свое зерно - Так сильны и нагло ужасны ваши трескучие раскаты, о бар<абаны>! - так резки ваши возгласы, о трубы! Б<ейте>, б<ейте>, б<арабаны>! - Т<рубите>, т<рубы>, т<рубите>! Заглушайте торговый шум и суету - грохот колес по улицам! Готовы ли постели в домах для сонных людей, желающих отдыха ночного? Не должны спать эти люди в своих постелях, Не должны купцы торговать днем - ни барышники, ни аферисты - Хотят ли они продолжать свое ремесло? Хотят ли говоруны говорить? Хотят ли певцы пытаться запеть? Хочет ли законник встать в Палате, чтобы защищать...
Входимость: 2. Размер: 25кб.
Часть текста: «Last Will and Testament of Walt Whitman in his own handwriting properly witnessed», June 28, 1888, т. е. «Последняя воля и духовное завещание Уота Уитмана, написанное его собственной рукой и законно засвидетельствованное». В этом документе с первой же строчки говорится: «Завещаю тысячу долларов сестре моей миссис Мэри Элизабет Ван Нострэнд, в Гринпорте», а потом снова: «Завещаю тысячу долларов сестре моей миссис Анне Луизе Гейд, в Берлингтоне», а потом еще: «Мой дом и мою землю на Микль-Стрит, в Кэмдене, Нью-Джерси, и всю мою мебель, и все мои деньги в банке и все мое недвижимое имущество и состояние завещаю брату моему Эдуарду Л. Уитману». Документ этот имеет длину больше аршина, но не показывайте его нашей рассудительной, образованной и добросовестной г-же Елене Ц., ибо ей тогда будет стыдно. А ведь Конвея читал и я, и г. Дионео. Г. Дионео даже привел будто бы «от себя» замечание Конвея об Эмерсоне («критик, признававший из современных английских и американских писателей лишь одного Карлейля»). Даже процитировал «по Конвею» отзыв Thoreau об Уитмане. Даже сослался на слова Конвея, ошибочно обозвав его «критиком-старовером, враждебно относящимся к Уитману»: «поэт не задумается притащить к вам в гостиную лохань для доказательства, что и в ней есть своеобразная жизнь». (Ср. Дионео, «Очерки...
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Часть текста: для московской нашей родни. Нелепейше случилось, что как раз в это время призвали меня на повторный сбор командиров запаса, и я так и пустился в путь в плохо пригнанной мятой паре, с двумя кубиками в петлицах. Сейчас словно бы и дико представить тогдашний свой страх, что покажешься подозрительным, а в ту пору – экспресс «Красная стрела», распускающиеся витки обмоток, звякающие в брезентовом портфеле серебряные ложки... – душа убегала в пятки! Тоже и на Чуковского, как припоминаю теперь, эти обмотки и кубики произвели впечатление, когда ввела меня горничная в комнату Л. Ф. Он впрочем тут же и стал прощаться, складываясь вдвое над ухом собеседницы, потому что была крохотного роста и плохо слышала, но с порога, полуобернувшись, снова любопытно меня оглядел. – Отдала весь свой архив Бончу, – сказала Л. Ф. ему вслед, – а вот все ходит, писем нет ли слепцовских или тургеневских... Расспрашивает. Неистощимый какой-то...* Отчасти из-за этого «неистощимый» и припомнился мне рассказанный эпизод. В самом деле: завидная, до последних дней жизни, работоспособность, пылкий интерес к самым различным граням культуры – детскому творчеству, чистоте родного языка, искусству перевода, поэтике русских и нерусских мастеров слова (Некрасов, Чехов, Уитмен) – вся эта неисчерпаемость творческого духа, вместе с личной одаренностью и эрудицией – главное существо Корнея Чуковского. Таким знали его и за рубежом. В посвященной его памяти статье одного американского профессора, любезно мне присланной автором, читаем: «Чуковский был человеком Возрождения в эпоху порой вполне средневекового обскурантизма, и не существовало такой области интеллектуальной деятельности, в которой он не принимал бы живого участия».** «Ренессансным» был весь духовный облик Чуковского,...