Поиск по творчеству и критике
Cлово "MEMENTO"
Входимость: 2. Размер: 19кб.
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 19кб.
Часть текста: Ал. Блок Такова была внешняя биография Блока: идиллическая, мирная, счастливая, светлая. Но на самом-то деле, как мы только что видели, подлинная его жизнь была совершенно иной: стоит только вместо благополучных «биографических данных» прочесть любое из его стихотворений, как идиллия рассыплется вдребезги и благополучие обернется бедой. Куда денется весь этот дворянский уют со всеми своими флердоранжами, форелями, французскими фразами! Сестра его матери, Мария Бекетова, говорит, например, в своих воспоминаниях, что осень 1913 года он прожил у себя в своей усадьбе, причем по-детски развлекался шарадами, «сотрясаясь от хохота и сияя от удовольствия» (1). А между тем из его стихотворений мы знаем, что если он и сотрясался в ту осень, то отнюдь не от хохота: в ту осень он писал такие строки: Милый друг, и в этом тихом доме Лихорадка бьет меня. Не найти мне места в тихом доме Возле мирного огня! Голоса поют, взывает вьюга, Страшен мне уют... Даже за плечом твоим, подруга, Чьи-то очи стерегут! Биография светла и безмятежна, а в стихах — лихорадка ужаса. Даже в тишине чуял он катастрофу. Это предчувствие началось у него в самые ранние годы. Еще юношей Блок написал: Увижу я, как будет погибать Вселенная, моя отчизна. Говоря о своей музе, он указал раньше всего, что ее песни — о гибели: Есть в напевах твоих сокровенных Роковая о гибели весть. Всю жизнь он ощущал себя выброшенным из родного уюта и в одной из первых своих статей говорил: «Что же делать? Что же делать? Нет больше домашнего очага... Двери открыты на вьюжную площадь». Вот тогда-то или даже раньше он, баловень доброго дома, обласканный «нежными женщинами», почувствовал себя бессемейным бродягой и почти все...
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Часть текста: и миллионы раз просят на построение Сухотинской церкви! Деду восемьдесят лет, но живет еще прадед - столетний, и - кто его знает? - пожалуй, если ему захочется, он проживет еще тысячу лет! Ах, какой рядом с этим я крошечный карлик, - с моими вершочками, фунтиками! Мост в двести верст длиною! По сто пудов снегу на каждом дереве! Удивительно ли после этого, что у героини Сергеева-Ценского даже слезы - "огромные" (стр. 110) на "огромном" - можете себе представить - лице (стр. 120). На что-то "огромное" опиралась эта великанша, и "огромною" казалась она мужу (стр. 22 и 32). "Огромные" пасти у ее собак, и сила у ее жеребцов "огромная". Колокол какой-то - и он "огромный". Про "огромадный" дом толкуют ее мужики - и про такой "огромадный" кусок сала, что хозяйка "волокет его на себе". Даже чувства у этих великанов не просто мучительные, а "огромно-мучительные" (стр. 115). Они курят у Ценского "крепчайшие" трубки, имеют "крепкозубых" собак, ходят с...
Входимость: 1. Размер: 59кб.
Часть текста: Муном (двумя наиболее активными участниками знаменитого процесса), причем материалом послужила самая обыкновенная мебель. Они поставили на одном конце, у длинного обеденного стола, огромное садовое кресло, осенили его сверху ветхим, изодранным шатром или зонтиком, тем самым, который был рекомендован Инносентом для коронационного балдахина. Внутри этой махины восседала на подушках грузная миссис Дьюк, и, судя по выражению лица, ее сильно клонило ко сну. У другого конца стола на своеобразной скамье подсудимых сидел обвиняемый Смит, тщательно изолированный от внешнего мира квадратом легоньких стульев, принесенных из спальни, хотя любой из них он мог бы выбросить за окно одним пальцем. Его снабдили перьями и бумагой; в течение всего процесса он с большим удовольствием мастерил из этой бумаги бумажные кораблики, бумажные стрелы и бумажные куклы. Он ни разу не сказал ни слова и даже не поднял глаз; казалось, он чувствовал себя на суде так же беззаботно, как ребенок на полу в своей детской, где нет ни одного человека. На длинной кушетке были поставлены стулья, а на стульях, спиной к окну, разместились три девушки, Мэри Грэй. посредине. Получилась не то скамья присяжных, не то палатка королевы красоты, восседающей на рыцарском турнире. На столе, на самой середине, воздвигнут был Муном невысокий барьер из восьми томов «Добрых Слов»[1], чтобы обозначить ту нравственную преграду, которая разделяла спорящие стороны. По правую сторону стола сидели оба представителя обвинения, доктор Пим и мистер Гулд. Сзади них – баррикада из книг и документов, главным образом солидные труды по криминологии. В свою очередь и защитники Смита, Майкл Мун и Артур Инглвуд, были вооружены книгами и бумагой; но так как весь их...