Поиск по творчеству и критике
Cлово "PASS"
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: а в "Знании"): Полное собрание сочинений Шелли, в переводе К. Д. Бальмонта. Обличать неточности перевода? Это не нужно и скучно. Напротив, лги, сколько хочешь, но, ради Бога, не говори правды. Не говори твоей правды про Шелли, ибо правда твоя - это "лилейная шейка", это - "не стул, а трон", это - "ангел души моей", это - "пламя в груди", это - безнадежные аксессуары канцелярского романтизма, за которыми так явственно слышатся "удивительные штосы", "пентюхи" и "лабарданы". Стоит Шелли сказать: лютня, lute, Бальмонт говорит: "рокот лютни-чаровницы" (619, 186) 1 ; забота, care, у Бальмонта превращается в "безбрежное страданье" (505, 203); небо, sky, в "лазурные высоты" (444, 101); женщина, woman, в "женщину-картину" (500, 213); листья, leaves, в "пышные букеты" (507, 179); печаль, sorrow, в "томительные муки" (504, 191) или в "ненастную мглу" (495, 188). Если у Шелли звезды, то у Бальмонта "яркие звезды" (532, 153). Если у Шелли "очи", то у Бальмонта "яркие очи" (526, 138). Взор, конечно, становится "лучистым взором" (532, 153). Сон тоже "лучистым сном", а иногда и "роскошной негой". Трон, конечно, делается "пышным троном" (623, 201). Месяц, конечно, "бледным месяцем", который, конечно, "несмело сверкает" (439, 1). Звук - "живым сочетанием созвучий" (505, 203). Грудь - "горячей грудью" (505, 13), а душа красоты - "роскошной грудью" (442, 99). Резеда - "нежной резедой" (503, 176); пение - "гармоничным пением"; роза - "светлой розой" (507, 179); довольство - "царственным счастьем" (515, 60); эмблема - "светлоликим...
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Часть текста: германская подводная лодка. Алексей Толстой поверил этому вздору и тотчас же, уйдя к себе в каюту, стал писать очередную корреспонденцию о германских минах в Северном море. Писал он не меньше часа. А когда кончил, мы сообщили ему, что он стал жертвой своего легковерия. Это так разгневало его, что он бросился в каюту Василия Ивановича Немировича-Данченко, который не принимал никакого участия в нашей коварной шутке. Старый, семидесятипятилетний писатель мирно почивал в комфортабельной каюте, положив на ближайшую тумбочку свои белоснежные зубы. В ослеплении гнева Толстой схватил эти ни в чем не повинные зубы и хотел бросить их в море. Мы с трудом удержали его. А незлобивый Василий Иванович, чуть получил свою челюсть обратно, мгновенно успокоился и, взяв у меня Чукоккалу, написал в ней стихотворный экспромт — о том, что сталось бы с каждым из нас, если бы и в самом деле мы натолкнулись на немецкую мину. В Северном море между Христианией и Нъю-Кестлем 1 На успокоенные воды, Порой всплывая там и тут, Следы недавней непогоды — Обломки жалкие плывут. Мелькают стаи чаек мимо, Какой-то шум, и плеск, и гул: Останки бедного Ефима 2 В зубах прожорливых акул. И — море жертв уже не просит! Но сколь ужасен этот вид: Оно — Чуковского уносит К забавам страстных нереид... Кого щадили Лодзь и Лович, Избегнув вражьих батарей, Семипудовый Немирович 3 Лежит на дне чужих морей. Но кем оседланы тритоны? Назло и бурям и ветрам, Неутомимые Вилътоны 4 Плывут к родимым берегам. Где ты, без страха и упрека Носивший свой журнальный меч, Финляндский прапорщик Набоков, Кем славны Выборг, «Право», «Речь» 5 . Почтит героя рамкой черной И типографскою слезой П. Милюков огнеупорный, И станет Гессен сиротой!...