Поиск по творчеству и критике
Cлово "PLACES"
Входимость: 1. Размер: 75кб.
Входимость: 1. Размер: 98кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 75кб.
Часть текста: или хотя бы «бряцать на лире вдохновенной». Эффект получится, думается, довольно неприятный и нельзя сказать, чтобы неожиданный. Правда, коллективный всероссийский Костенька, борющийся между жизнью и смертью, не всем дорог одинаково, но не кажется ли иногда г. Чуковскому, что «озабоченные отцы» немножко ценнее тех, которые умеют сохранять равнодушие и двери всегда открытые для повестей о проституции и писем об облаках? И если художник чувствует, что его веселенькой или печальненькой песенке сейчас будут внимать лишь наиболее птицеподобные люди и джентльмены, у других же тяжко и горько и торжественно на душе, то удивительно ли, что рука его застывает в воздухе над кифарой? Но подымемся ступенькой выше. Сам-то художник не сродни ли Костеньке? Так ли удивительно, если сродни? Ведь Костенька чудный мальчик, маленький Христосик, в яслях неокрепнувший Мессия. И если Костеньку душат, если ему, надежде нашей, копают могилу, так ли легко художнику, человеку исключительной впечатлительности, говорить не о том, что у него болит, а о третьегоднем снеге или прошлогодних розах? И потом г. Чуковский является адептом весьма невысокого, хотя и замаскированного, кажется, даже для его собственных глаз, принципа: «Всяк сверчок знай свой шесток». Оному облака и поцелуи, оному же меон. За художником отрицается человеческая голова, согретая человеческая голова, согретая человеческим сердцем и желающая знать, что к чему. Есть облака, но есть и рабы, есть...
Входимость: 1. Размер: 98кб.
Часть текста: в виде некоего тандема, сиамских близнецов детской поэзии, литературной двустволки, стреляющей дуплетом: Маршак-Чуковский, Чуковский-Маршак. Что-то вроде "Ильф и Петров". Или "Маркс и Энгельс". Или "Макс и Мориц". Удобная легенда, создающая иллюзию ясности, когда далеко не все ясно. Дело не только в том, что С. Маршак - выходец из глубоко русифицированной еврейской семьи, проведший детство в скитаниях по бесконечным российским провинциям - из пригорода в слободу, из слободы в предместье, из предместья еще на какую-то городскую окраину, а К. Чуковский, сын украинской крестьянки и неизвестного отца-еврея, родился в Петербурге и провел ранние свои годы в другом большом городе - в космополитическом котле, каким тогда была Одесса. Дело не только в этом, хотя и эти обстоятельства весьма значительны, поскольку все мы родом из детства, тем более - поэты, тем более поэты, сочиняющие для детей. Важно другое: невозможно даже нарочно придумать два столь несхожих человеческих характера, воплотивших себя в творчестве, столь же несхожем. Бурный, экстатический Чуковский - и строгий, уравновешенный Маршак, страсть и захлеб одного - воля и чекан другого, "романтическое" и "классическое". Вот уж кто воистину был "дьяволом недетской дисциплины" - якобы детский поэт Маршак. Вот уж кто взаправду был демоном экстаза - якобы благостный "дедушка Чуковский". "Дионисийству" одного противостоит "аполлоничность" другого, если этим вышедшим из употребления терминам придать метафорический смысл. "Так бегите же за мною / На зеленые луга!" - захлебываясь от безоглядного восторга, восклицает Чуковский. "Полные жаркого чувства / Статуи холодны", - сдержанно напоминает Маршак с незаметной оглядкой на мрамор лессинговского "Лаокоона". Их решительное несходство и яркую индивидуальность - человеческую и литературную в единстве, ибо какое же здесь может...