Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Ж"

1. Лукьянова И. В: Корней Чуковский. "Формалистическое кривляние"

Входимость: 1. Размер: 30кб.

Часть текста: фактически одновременно со статьями Чуковского о преподавании литературы в школе – появилась целая серия редакционных статей, громящих «левацкое искусство» и требующих «простоты, реализма, понятности образа, естественного звучания слова». Так началась кампания борьбы с формализмом. В конце января газета предавала анафеме оперу Шостаковича в статье «Сумбур вместо музыки», в феврале – его же балет (статья «Балетная фальшь»). Затем пришла очередь архитектуры («Какофония в архитектуре»), а также изобразительного искусства и книгоиздания («О художниках-пачкунах»). Предметом расправы были выбраны наиболее яркие и талантливые книжные иллюстраторы – Татьяна Маврина, Юрий Васнецов, Владимир Лебедев, Владимир Конашевич. Лебедева бранили за иллюстрации к «Сказкам, песням, загадкам» Маршака (после чего практически весь тираж книги был уничтожен или изъят из библиотек), а Конашевича – за картинки к «Сказкам» Чуковского. Надо добавить, что с Конашевичем, первыми иллюстрациями которого К. И. был недоволен – настолько, что поехал к художнику знакомиться и разговаривать, – к 1936 году у него уже сложилось крепкое и плодотворное сотрудничество, продолжавшееся много лет. Ленинградские писатели явились на общегородское собрание 16 февраля. С докладом «Политическая лирика» выступил Николай Асеев. Доклад его был превосходно выдержан в стилистике политического доноса. Корнею Чуковскому посвящался обширный фрагмент. Асеев жаловался: написал стихотворение «Двое неизвестных» – о выходном дне общественного работника, – встретил Чуковского на бульваре и решил...

2. Копелев Лев и Орлова Раиса: Чудо Корнея Чуковского - из книги "Мы жили в Москве"

Входимость: 3. Размер: 83кб.

Часть текста: смысл. То ли от бонны-немки я услышал, то ли кто-то из ребят во дворе рассказывал, то ли сам додумался, но в первый школьный год я был убежден, что "Крокодил" - книга про революцию, что звери - это красные, а городовой и Ваня Васильчиков - белые, сам же Крокодил - вместо Ленина и Троцкого. ... Несколько лет спустя в газетах и журналах шумели о "чуковщине". Тогда ниспровержение сказок и фантастики меня не смущало, все это - пережитки старого режима, а детей новой эпохи следует сызмальства приучать к правде, к разумному, научному пониманию природы. Нигде и никогда не было и нет никаких великанов, гномов, русалок, фей; ни звери, ни вещи не могут разговаривать. Значит, незачем сочинять и печатать выдумки... Книгу "От двух до пяти" я прочел, когда работал в заводской газете. Читал с удовольствием. Запомнил словечки, смешные фразы. Но это были милые безделки, пестрые бирюльки у подножия великих строек пятилетки. Студентом в Москве я несколько раз слышал, как Чуковского и "чуковщину" сердито поминали в лекциях по педагогике и педологии. Товарищи, ходившие на вечер памяти Маяковского в клуб МГУ, рассказывали будто, Шкловский набросился на Чуковского чуть ли не с кулаками. Этакий коротыш накинулся на верзилу. Кричал: "Вы всегда ненавидели Маяковского, а теперь примазываетесь..." Увидел я Чуковского впервые весной 1940 года. На большом собрании литераторов и театральных работников обсуждали его статью о шекспировских переводах Анны Радловой, которые он критиковал уничтожающе резко. Многие примеры неудачно переведенных слов и выражений были убедительны. Однако запальчивый тон, категорические оценки и выводы представлялись несправедливыми, предвзятыми. Консервативный стародум отвергал новаторские дерзания. Дискуссией руководил Михаил Михайлович Морозов, заведующий кабинетом, Шекспира...

3. Слонимский Мих.: "За много лет"

Входимость: 1. Размер: 41кб.

Часть текста: Город жил в постоянном боевом напряжении, и оно давало о себе знать и в этот молчаливый предрассветный час. Вдруг слышались скрип и хруст снежной, оледеневшей корки под валенками и сапогами, и вот возникал и, прошагав посреди мостовой, исчезал в морозном тумане красноармейский патруль; проносился, гневно и угрожающе громыхая, грузовик, полный матросов, красногвардейцев, рабочих; фигуры, разнообразно одетые — от белого тулупа до зябкого темного драпового пальто, показывались вдруг у ворот с винтовкой в руках: то была гражданская самооборона, дежурные от комбедов. Как изменился город! И — к чему только не привыкает человек! — как уже обычен стал он в новом своем обличье! Как уже успели приглядеться глаза к этой его новой фантастике! Появись здесь лихач, или барин в бобровой шубе, или генерал с кроваво-красными лампасами — и случайный прохожий оторопел, оцепенел бы от изумления. Что за диво такое! Из какого века привиделось? Словно не год тому назад все эти лихачи, баре и генералы владели городом, а в какие-то незапамятные времена, о которых и вспомнить странно. Всех смело с улиц, как огромной метлой. Полгорода, если не больше, бежало на юг, поближе к хлебу, лихачам и генералам,...

4. Чехов. Глава вторая. Часть VI

Входимость: 1. Размер: 22кб.

Часть текста: к себе почти непосильные моральные требования и строго следить за тем, чтобы они были выполнены,— здесь основное содержание его жизни, и эту роль он любил больше всего — роль собственного своего воспитателя. Только этим путем он и добыл нравственную свою красоту — путем упорного труда над собою. До нас случайно дошло его собственное признание в том, что одну из лучших черт своей личности он воспитал в себе сам. Когда его жена написала ему, что у него уступчивый, мягкий характер, он ответил ей (в письме 1903 года): «Должен сказать тебе, что от природы характер у меня резкий, я вспыльчив и проч. и проч., но я привык сдерживать себя, ибо распускать себя порядочному человеку не подобает. В прежнее время я выделывал черт знает что». «Я, каюсь, слишком нервен с семьей. Я вообще нервен. Груб часто, несправедлив»,— признавался он брату в юности. Тем-то и поучительна биография Чехова, что этот сильный, волевой человек, смолоду выделывавший «черт знает что», мог подавить свою вспыльчивость, выбросить из души все мелочное и пошлое и выработать в себе такую деликатность и мягкость, какими не обладал ни один из писателей его поколения. И его легендарная скромность, его постоянное стремление к безвестности, к освобождению от славы есть тоже не только инстинкт, но и результат «дрессировки». «Я человек честолюбивый по самые уши»,— признавался он в одном...

5. Евтушенко Евгений: Человек Ренессанса во времена Деграданса

Входимость: 1. Размер: 11кб.

Часть текста: После смерти Корнея Ивановича, перелистывая двухтомник его дневников, я неожиданно нашел вот это: "Я лежал больной в Переделкине и очень тосковал, не видя ни одного ребенка. И вдруг пришел милый Евтушенко и привез ко мне в колясочке своего Петю. И когда он ушел, я состряпал такие стихи: Бывают на свете Хорошие дети, Но вряд ли найдутся на нашей планете Такие, кто был бы прелестнее Пети, Смешного, глазастого, милого Пети. Я, жалкий обломок минувших столетий, Изведавший смерти жестокие сети, Уже в леденящей барахтался Лете, Когда сумасшедший и радостный ветер Ворвался в мой дом и поведал о Пете, Который, прибыв в золоченой карете, Мне вдруг возвестил, что на свете есть дети, Бессмертно веселые, светлые дети. И вот я напряг стариковские силы И вырвался прочь из постылой могилы… <…>".   Что же осталось там, за этими таинственными скобками, а? Чуковский ценил детскую, вроде бы наивную непосредственность выше кажущейся опытности и делил мир, как это делают дети, на плохих и хороших дядь и теть, а ведь так оно и есть. У каждого из нас существует нравственная или безнравственная доминанта. Полного равновесия зла и добра даже в самом запутанном человеке не бывает - что-то неумолимо перевешивает. Опираясь на детскую инстинктивную мудрость, Чуковский исподволь объяснял смысл существования как борьбу не на жизнь, а на смерть айболитов с бармалеями и вань васильчиковых с крокодилами, даже если последние...