Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Я"

1. Эгофутуристы. Игорь Северянин и другие

Входимость: 1. Размер: 42кб.

Часть текста: ... “Графинин фаэтон” ... “Каретка куртизанки” ... И даже когда он умрет, его на кладбище свезут в автомобиле, — так уверяет он сам, — другого катафалка он не хочет для своих шикарных похорон! И какие ландо, ландолетты потянутся за его фарфоровым гробом! Это будут фешенебельные похороны. За фарфоровым гробом поэта потекут в сиреневом трауре баронессы, дюшессы, виконтессы, и Мадлена со страусовым веером, и синьора Za из «Аквариума». О, воскресни, наш милый поэт! Кто, если не ты, воспоет наши будуары, журфиксы, муаровые платья, экипажи? Кто прошепелявит нам, как ты, галантный, галантерейный комплимент? — Вы такая эстетная, вы такая бутончатая! — шептал ты каждой из нас. — Властелинша планеты голубых антилоп! И даже когда мы в гостиной — В желтой гостиной из серого клена с обивкою шелковой, — угощали визитеров кексом, у тебя, как у Данте, в душе возникали сонеты. Ты один был нашим менестрелем, и как грациозно-капризны бывали твои паркетные шалости! Как мы жемчужно смеялись, когда однажды ты заказал в ресторане мороженое из сирени (мороженое из сирени!) и в лилию налил шампанского. Или подарил нам боа из кудрявых цветов хризантем! Гордец, ты любил уверять, что у тебя, в твоей родной Арлекинии, есть свой придворный гарем:   У меня дворец пятнадцатиэтажный, У меня принцесса в каждом этаже. И странно: тебе это было к лицу, как будто ты и вправду инкогнито-принц, и все женщины — твои одалиски, и это ничего, что у...

2. Иванович Ст.: Человек, который смеется...

Входимость: 2. Размер: 14кб.

Часть текста: драмы, на первом плане все же всем видный барабанно гремящий фарс. Бывают и другие люди с не менее печальной судьбой. Когда они хотят вас убедить, что данное явление важно, значительно, чревато богатыми последствиями, выходит всегда так, что важное, значительное превращается только в любопытное, занимательное, смешное, чреватое прелюбопытнейшими анекдотами. На долю К. И. Чуковского выпала грустная миссия явить собою образец слияния этих двух типов людей в русской литературе. О чем бы он ни писал (а о чем он не пишет), он всегда во власти занимательного, любопытного, смешного. И все писатели, о которых он пишет, обязательно такие любопытные, занимательные, кунсткамерные, прежде всего кунсткамерные. И оттого он сам такой милый, занимательный, смешной, что всегда К. Чуковского читаешь с удовольствием, хотя редко с ним соглашаешься. Вы помните, может быть, что сделал К. Чуковский с В. Г. Короленко? Автор «Не страшного», «Бытового явления», «Сна Макара», «Мороза» превратился у этого человека, который смеется, в такого милого, премилого «дида», которому все ядовитые грибы жизни нежно, приветливо, по-смешному кивают головками невинных полевых цветочков. «Его книги, - говорит он о Короленко, - как будто созданы для того, чтобы вытравить… из наших душ отчаяние, смерть, кавардак, эту нашу вселенскую тошноту, - и вернуть нам идиллию, детство, и папу, и маму, и нежность». Есть у Чуковского большая статья о Ремизове. В этой статье даны самые невыносимые продукты этого пугающего нас своими образами писателя. Цитаты одна...

3. Липовецкий Марк: Сказковласть - "Тараканище" Сталина

Входимость: 1. Размер: 55кб.

Часть текста: обиход, что не вызывают никакой рефлексии. Между тем фактически всегда, когда мы пытаемся изолировать какие-то элементы советского мифа, то они непременно так или иначе оказываются сопряженными со сказочными мотивами. Достаточно сослаться на известную книгу К. Кларк (Soviet Novel: History as Ritual), в которой убедительно доказывается, что социалистический реализм в своей поэтике постоянно опирался на сказочный "протосюжет". Нетрудно назвать множество текстов, несущих на себе одновременную печать советского мифологизма и ярко выраженной сказочности: это и поэмы А. Твардовского "Страна Муравия" и "Василий Теркин", и "Приключения Буратино" А. Толстого (написанные фактические одновременно с повестью "Хлеб"), и кинокомедии Г. Александрова и И. Пырьева, создававшие идеальный план советского мира, неприкрыто ориентируясь при этом на сказочные структуры в построении сюжета, обрисовке персонажей и их функций 2 ; и "Александр Невский" С. Эйзенштейна, в котором искусно сплетаются политическая аллегория и сказочность, представленная такими персонажами, как Васька Буслаев, и такими сюжетными ходами, как состязание женихов за невесту; и сказочный кинематограф В. Птушко и А. Роу, и мн. др. Вместе с тем и наиболее...

4. Лукьянова И. В: Корней Чуковский. Пир во время чумы

Входимость: 1. Размер: 29кб.

Часть текста: В 1913 году Влас Дорошевич, о котором Чуковский написал злую статью, позвал его сотрудничать к себе в «Русское слово». Первым делом вынул из ящика статью, вспоминал Корней Иванович, и стал ее разбирать: здесь вы правы, тут неправы… – «…дал 500 рублей авансу. Это был счастливейший день моей жизни. Тогда казалось, что „Русское Слово“ – а значит, и Дорошевич – командует всей русской культурной жизнью». В «Русском слове» Чуковский опубликовал важные работы: о Джеке Лондоне, о Сергееве-Ценском, об Уитмене, несколько статей о футуристах, в том числе упомянутый хвалебный отзыв на трагедию «Владимир Маяковский». Чуковский пытался даже познакомить Маяковского с Дорошевичем. Этого хотел сам поэт. «Как стремился Маяковский понравиться, угодить Дорошевичу, – писал Чуковский в дневнике. – Он понимал, что тут его карьера. Я все старался, чтобы Дорошевич позволил Маяковскому написать с себя портрет. Дорошевич сказал: ну его к черту». От контактов отказался и даже прислал телеграмму с угрозой: «Если приведете мне вашу желтую кофту позову околоточного сердечный привет». В 1914 году критик особенно много пишет об Уитмене и футуристах. О текущих литературных событиях – почти ничего; отметить стоит разве что большую и важную статью «Смерть, красота и любовь в творчестве Бунина», где критик,...

5. Лукьянова И. В: Корней Чуковский. Тоска

Входимость: 1. Размер: 30кб.

Часть текста: до Дома правительства первым, дожидается ее. «Ждать холодно, пальто у меня летнее, перчаток нет, я сажусь на чемодан, прямо на панели, на мосту – и вглядываюсь, вглядываюсь в прохожих. Ее нет. Тоска. Вот я – старик, так тяжко проработавший всю жизнь, сижу, без теплой одежды, на мосту, и все плюют и плюют мне в лицо, а вдали высится домина – неприступно-враждебный, и Мурочки нет – я испытал свирепое чувство тоски». Первые московские записи переполнены чувством неприятного изумления: «…похоже, что в Москве всех писателей повысили в чине. Все завели себе стильные квартиры, обзавелись шубами, любовницами, полюбили сытую жирную жизнь». После алупкинской убогости, голода, безденежья его шокируют огромные квартиры, дорогая мебель, обилие вкусной еды у собратьев по ремеслу. Тогдашний редактор «Нового мира» Вячеслав Полонский возмущенно записывал в дневнике: «Писатели не голодают. Зарабатывают больше, чем писатели в любой стране. Никогда писатель не был в такой чести, как теперь. За ними...