Поиск по творчеству и критике
Cлово "TOO"
Входимость: 2. Размер: 23кб.
Входимость: 2. Размер: 13кб.
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 23кб.
Часть текста: и "запертом в детскую литературу". Но, в то же время, атмосфера уже сгущается. Возможно, не главная, но одна из самых явных примет этого сгущения атмосферы - постоянная нехватка денег, необходимость зарабатывать их переводами случайной литературы, "поденкой", которая, пусть и выполняется с какой-то феноменальной скоростью, но все равно забирает практически все время. На самом банальном, бытовом уровне история "Айболита" начинается именно с поиска денег, поиска работы - любой работы, доход от которой позволил бы заплатить за квартиру, отдать долги, накормить многочисленное семейство. 28 ноября он запишет в дневнике: "Вчера в поисках денег я забрел в Севзапкино. Там приняли меня с распростертыми объятьями, но предложили несколько "переделать" "Крокодила" - для сценария - Ваню Васильчикова сделать комсомольцем, городового превратить в милиционера. Это почему-то меня покоробило, и я заявил, что Ваня - герой из буржуазного дома. Это провалило все дело - и я остался без денег. Тогда я побежал в Госиздат. К Белицкому, - Белицкий уехал в банк. К Ионову: "уехал в типографию". К Горлину - ничего не вышло... К Ангерту - он дал мне 40 рублей авансом под "Doctor Dolittlа". При этом был горячий разговор о "Всемирной". Я стоял...
Входимость: 2. Размер: 13кб.
Часть текста: соблюдены пунктуальнейше. Но Шелли здесь нет и в помине. Вместо него перед нами какой-то злосчастный заика, сочинитель неудобочитаемых виршей, которые приходится разгадывать, словно шараду: Тих будь он, Благ твой сон, Как тех, кто пал, не наш – сквозь стон [69] . Представьте себе двести страниц, заполненных такой тарабарщиной. Кто он такой, этот непостижимый «не наш», падающий куда-то сквозь чей-то загадочный стон? Фразеология такая тугая и сбивчивая, что приходится, словно сквозь колючую проволоку, продираться к смыслу чуть ли не каждой строфы. Именно эта затрудненность, утомительность речи выступает в переводах на первое место как главное качество Шелли. Между тем у Шелли этого-то качества никогда не бывало: Шелли один из самых музыкальных поэтов, какие когда-либо существовали на всем протяжении всемирной словесности. Прозрачность его стиля обаятельна. Можно ли навязывать ему такую фразеологию и такую фонетику: Увидите, раздев Питера Белла: Сверхэкваториальный климат ада Окутал желтоватой серой тело, – Мишень острот, не стоящая града...
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Часть текста: спасибо за Ваш 3-ий том и за книгу о Евгении Шварце 76 . Я сейчас внимательно перечитываю «Высокое искусство», с таким же удовольствием как в первый раз. Очень смеялась, читая о том, как переводчики влюбляются в материал, над которым работают. У меня сейчас так с Замятиным (хотя я его и раньше любила), не терплю ни малейшей критики или умаления его мастерства, а больше всего замалчивания, особенно в по-видимому модных в последнее время воспоминаниях «непомнящих». Книгу о Шварце я уже почти прочла. Какая хорошая книга, и какой хороший человек! И когда читаешь, кажется, что дух самого человека отразился на тех, кто пишет о нем. Как-то легче дышится в этой книге чем во многих других. Мне особенно понравились воспоминания Слонимского и Вашего сына Николая. Я пыталась достать что-нибудь Шварца, но здесь это почти невозможно. Придется пойти в библиотеку и там читать. В «Выс[оком] Иск[усстве]» Вы упоминаете сборник “Craft & Context of Translation” 77 . У меня он есть и кажется мне довольно сумбурным. А статья Sidney Monas 78 изобилует странными утверждениями. Он, по-видимому, русский мало знает, хотя выступает «экспертом». У нас тут много таких самозваных...
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Часть текста: Ты слышишь крик поэта Марциала: «Разбой! Грабеж! Меня он перевел!» Р. Бернс. Перевод С. Маршака. I Когда-то я написал «Тараканище» – детскую сказку. В сказке между прочим говорилось: Бедный крокодил Жабу проглотил. Теперь эту сказку перевели на английский язык. В переводе – о жабе ни слова. Там это двустишие читается так: Бедный крокодил Позабыл, как улыбаться. Таким образом, жабу, как видите, пришлось проглотить не крокодилу, а мне. И не одну жабу, а пять или шесть. Начать с того, что переводчики нагнали в мою сказку животных, которых там не было и быть не могло: каких-то скунсов, каких-то енотов, черепах, единорогов, улиток… Эти незваные гости, не обращая на меня никакого внимания, стали вести себя в моей сказке, как им вздумается. Гиппопотам, например, закричал, обращаясь к слонам: Осторожнее! не задавите мурашек! – хотя у меня он кричит: Эй, быки и носороги, Выходите из берлоги И врага На рога Подымите-ка! В переводе с подобным призывом обращается к зверям лев, который тут же за спиной у меня прибавляет: Я не виню маленьких улиток, Ведь всякий знает, что у них нет когтей. (?) Конечно, я хорошо понимаю – ни в одном переводе стихов обойтись без отсебятин нельзя. Но, во-первых, здесь необходима строжайшая доза, а во-вторых, в перевод можно вводить только те отсебятины, которые в духе подлинника, а не противоречат ему. В подлиннике сказка кончается так: Вот была потом забота – За луной нырять в болото И гвоздями к небесам приколачивать. В переводе же концовка такая: И опять льет луна свой серебряный свет, И весь...
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Часть текста: at the beginning, where the pronunciation was explained, were torn out: that is why I never learnt to speak English. But I did learn to read. The first book I read was a volume of Swinburne, and I declaimed my favourite lines up there on the roof: From too much love of living. From hope and fear set free, We thank with brief thanksgiving Whatever gods may be. Than no man lives for ever. That dead men rise up never. That even the weariest river Comes somewhere safe to sea. Later I got "The Golden Treasury of English Verse" from a bookbinder friend, and fell in love with William Blake, John Keats, and S. T. Coleridge, with all the passion of my eighteen-year-old heart. If by some miracle an Englishman could have turned up on the roof beside me and heard me spouting 'The Ancient Mariner' or 'Christabel', he would probably not have recognized his own language; for I pronounced English according to my lights - fantastically wrong, of course - and yet I thrilled to the powerful music of English poetry. I had nobody with whom to share my ecstasy since I had not a single friend who knew a word of English. From "The Golden Treasury" I learned by heart - and still remember - 'The Last Ride Together", Tennyson's 'May Queen', and 'Tam O'Shanter'. And in the winter, when the roofs were covered with snow and there was no work for roof-painters, I took Boswell's "Life of Johnson" out of the library and spent three months in the company of Sir Joshua Reynolds, of Garrick, Sheridan and Gibbon, who became more real to me than the people I met every day. If Oliver Goldsmith had appeared at the door of my attic I would have known him instantly and welcomed him as one of my own kin. No wonder that at that time England was revealing itself to my imagination from its most poetic side. And as the very centre of this enchanted England I have always pictured Oxford. I have loved the Isis...