Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Л"

1. Детский сахарин

Входимость: 1. Размер: 13кб.

Часть текста: воробьями, подснежниками, которым услаждает себя автор, не находит в нас отклика. Нам претит панибратство с природой. Мы хотели бы, чтобы наши поэты говорили о природе монументально, без жеманных ужимок. И кроме того нам чрезвычайно желательно, чтобы они не панибратствовали хотя бы с грамматикой. По-русски, например, никак невозможно сказать: – Мне брилось… вам училось… нам сморкается… Между тем в этой книге читаем: Улыбнись на вечера (?), Чтоб смеялось нам (!) с утра (13). По-русски отвратительно звучат «воробьята» («воробьенок»!), «чиженьки», «коники», «тихоненько», «густосенький» (6, 13, 26, 31) и другие слова, сочиняемые автором с полным презрением к нормам русской народной речи. Эта языковая распущенность проходит через всю его книгу: Двадцать ножен стройных, Ух, КАК (!?) беспокойных (25). У козлят «подмигивают хвостики» (25), плесень «любит вырасти» (21), и т. д. и т. д. Тут дело не в отдельных словах, а именно в фальшиво-народном, сусально-комаринском языке всей его книги. – «Прямо нету моченьки!» (18)…   2 Книга предназначена Детгизом для детей самого младшего возраста. Не потому ли она вся сверху донизу полна того слюнявого сюсюканья, которое, казалось бы, навеки веков изгнано из советской словесности? В ней «густосенько» на каждой странице –...

2. Рычкова Ольга: В молодости он был горяч и несдержан

Входимость: 1. Размер: 8кб.

Часть текста: ТРУД, № 051 28. 03. 2007 31 марта - 125 лет со дня рождения Корнея Чуковского, чьи книги знакомы всем. Даже тем, кто читать еще не умеет. "Высочайшая степень признания и популярности - это когда фамилия не требует ни пояснений, ни даже имени перед ней. Но Корней Иванович Чуковский шагнул даже за эту черту. Можно не произносить фамилии, а просто сказать: "Корней Иванович", - писал о нем Ираклий Андроников. Книг и публикаций, посвященных Корнею Чуковскому (1882 - 1969), великое множество, однако его личность по-прежнему притягивает внимание. Книга Ирины Лукьяновой "Корней Чуковский" стала самой полной на сегодняшний день биографией писателя. Любовь к слову юный Чуковский (тогда еще Коля Корнейчуков) проявлял с детства. Однажды ученики одесской гимназии услышали от директора, что слово "отнюдь" скоро исчезнет как устаревшее. "Я от всей души пожалел умиравшее слово и решил принять самые энергичные меры, чтобы предотвратить его смерть и влить в него, так сказать, новую жизнь: упросил всю "камчатку", около десяти человек, возможно чаще употреблять его в своих разговорах, тетрадках, на уроке, у классной доски", - рассказывает Корней Иванович в воспоминаниях. Полкласса всякий раз вместо "нет" хором вопило "отнюдь", и подстрекатель... был на два часа оставлен без обеда". Этот "филологический" бунт положил начало дружбе с...

3. Лукьянова И. В: Корней Чуковский. Румяная фефела

Входимость: 1. Размер: 11кб.

Часть текста: обществоведения: первая русская сексуальная революция 1907–1908 годов. Не в том, пожалуй, дело, что общество хотело свободы; скорее оно просто устало от постоянно навязываемых ему канонов сурового подвига, самопожертвования, альтруистической любви. Канонов, в которых оно разочаровалось, постулатов, в которые оно больше не верило, идей, которые успели надоесть, – так к позднему застою в Советском Союзе устали от строительства коммунизма. И точно так же еще до свободы экономической и законодательной в стране восторжествовала свобода сексуальная. В 1908 году Чуковский писал в «Идейной порнографии»: «Это было душевное ощущение интеллигентской России, которая вся, всеми своими книжками, брошюрами, всеми словами и всеми действиями вдруг заявила: – Долой, долой кожаный мешок «направленства»! Не хочу сидеть в кожаном мешке, хочу погулять на свободе. И бросилась вон из мешка». И тогда же Чуковский предупреждал, и только сейчас мы понимаем, насколько важно было услышать это его предупреждение: «Свобода, конечно, хорошая вещь, но выдержим ли мы эту свободу? Достаточно ли мы сильны для этой свободы – чтобы на свой собственный страх жить вне всяких партийных рамок, ходить без направлений, творить без программы?» Оказалось, сильны были недостаточно. Интеллигенция предалась апатии; разочаровавшись в идеалах, – заговорила о красоте порока; разочаровавшись в религии, – увлеклась культами, жертвенниками, треножниками, радениями и каждениями. Занялась мистериями, зашепталась об оргиях, началось обжорство, распутство, швыряние денег, мистические искания. Девушки задались вопросом, с какой стати им блюсти себя. Писатели, кажется, тоже....

4. Уолт Уитмен. Песня о себе

Входимость: 1. Размер: 158кб.

Часть текста: Я слоняюсь без всякого дела и, лениво нагнувшись, разглядываю летнюю травинку.   Мой язык, каждый атом моей крови созданы из этой почвы, из этого воздуха; Рожденный здесь от родителей, рожденных здесь от родителей, тоже рожденных здесь, Я теперь, тридцати семи лет, в полном здоровье, начинаю эту песню И надеюсь не кончить до смерти. Догматы и школы пускай подождут, Пусть отступят немного назад, они хороши там, где есть, мы не забудем и их, Я принимаю природу такою, какова она есть, я позволяю ей во всякое время, всегда Говорить невозбранно с первобытною силой. 2 Пахнут духами дома и квартиры, на полках так много духов, Я и сам дышу их ароматом, я знаю его и люблю, Этот раствор опьянил бы меня, но я не хочу опьяняться.   Воздух не духи, его не изготовили химики, он без запаха, Я глотал бы его вечно, я влюблен в него, Я пойду на лесистый берег, сброшу одежды и стану голым, Я схожу с ума от желания, чтобы воздух прикасался ко мне. Пар моего дыхания, Эхо, всплески, жужжащие шепоты, любовный корень, шелковинка, стволы-раскоряки, обвитые лозой, Мои вдохи и выдохи, биение сердца, прохождение крови и воздуха через мои легкие, Запах свежей листвы и сухой листвы, запах морского берега и темных морских утесов, запах сена в амбаре, Мой голос, извергающий слова, которые я бросаю навстречу ветрам, Легкие поцелуи, объятия, касания рук, Игра света и тени в деревьях, когда колышутся гибкие ветки, Радость —...

5. Заметки читателя: Мещанское и его поэзия. Осип Дымов

Входимость: 1. Размер: 31кб.

Часть текста: Солнцеворот. Издательство "Содружество", 1905 Все красиво, вся жизнь: роса и белые занавески на балконе О. Дымов I Знают ли люди, сколько великого, необычайного в мелочной, повседневной их жизни? Сколько таинственного, торжественного, мистического в их одежде, походке, в их театрах, ресторанах, женах и любовницах, прислугах, конторах, фабриках, экипажах – во всем, что повсюду, что на каждом шагу? 1 Будничная, городская жизнь, едва только осенив Россию, уже надоела ей, отяготила ее. – «Надоели все человеческие слова» – и вот пошли вдруг выдумывать сикамбры да органоны. Выдумали Горького. А жизнь «горожанина», «мещанина», «бюргера», «буржуа» – провозгласили скучной, мелочной, обыденной. – «Мещанская жизнь – пошлая жизнь», так принято говорить... Но, помните, что сказал Достоевский о пошлости: – «Эта обстановка, эта заикающаяся ария из Лючии, этот табачище, эти крики из биллиардной – все это до того пошло и прозаично, что граничит почти с фантастическим». Пошлое – фантастично, пошлое – необычайно, и чем прозаичнее, тем необычайнее. Этого мы часто не замечаем. Город, как воплощение всего пошлого (пошлость – какое это городское слово!) – казался Достоевскому опять-таки самым фантастическим явлением: – «Мимоходом замечу – сказал он – что считаю петербургское утро, казалось бы самое прозаическое на всем земном шаре, чуть ли не самым фантастическим в мире» 2 . Реальное – фантастично; пошлое – величаво; повседневное – торжественно, – вот что принес нам наш великий и единственный поэт-горожанин – Достоевский, «самый петербургский» из всех наших поэтов. Городская жизнь разбила все наше существование на тысячу отдельных кусков. Благодаря...