Поиск по творчеству и критике
Cлово "ALTALENA"
Входимость: 22. Размер: 65кб.
Входимость: 6. Размер: 37кб.
Входимость: 5. Размер: 58кб.
Входимость: 4. Размер: 83кб.
Входимость: 4. Размер: 45кб.
Входимость: 3. Размер: 37кб.
Входимость: 3. Размер: 19кб.
Входимость: 2. Размер: 12кб.
Входимость: 2. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Входимость: 1. Размер: 52кб.
Входимость: 1. Размер: 221кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 22. Размер: 65кб.
Часть текста: критике. Altalena. О литературной критике. Особое мнение [36] Случай, о котором не считаю уместным говорить печатно, побуждает меня поделиться с читателем некоторыми соображениями относительно литературной критики — т. е. критики беллетристических произведений. Эта критика представляется мне, по нашему времени, бесполезным пережитком. И, кроме того, я считаю ее даже вредной, так как теперешнее обилие критических статей только сбивает публику с толку, не давая ей понять, как именно должна она относиться к беллетристическим произведениям и чего именно, по естественному смыслу нашего времени, должна в них искать. Литературно-критические статьи пишутся по такому рецепту: Критик, прочтя книгу беллетристического содержания, сокращенно излагает это содержание, констатирует, что в книге «затронуты» такие-то идеи, и затем развивает или опровергает эти идеи. В течение многих лет такой рецепт был вполне естественным порождением всего духа того времени. Поэтому тогда такие критические статьи по поводу каждого явления беллетристической литературы были естественно необходимы и очень полезны. Объяснюсь. То время было временем выработки новых общественных взглядов. В то время интеллигенция придерживалась многих старых мнений, которые, ввиду изменившихся условий, уже успели сделаться предрассудками. Эпоха требовала идей. И идеи налетели целым поветрием. Разум логически сомневающейся личности занял первый план на духовной сцене той эпохи. Всюду — куда ни обернись — где только была интеллигенция — всюду что-нибудь доказывалось и опровергалось, всюду провозглашалась какая-нибудь новая мысль. Потому что новых мыслей и вообще мыслей требовала сама жизнь. Необходимо было доказать, что не вчерашнее величие, а благоденствие народных масс должно быть главною заботою государства. Что женщина равноправна мужчине. Что воспитание должно стремиться к тому, чтобы выработать в ребенке его собственный характер, а не к тому, чтобы...
Входимость: 6. Размер: 37кб.
Часть текста: чтобы задать очень важный для биографии К. И. Чуковского вопрос о его знакомстве с Владимиром (Зеевом) Жаботинским. Вдобавок она задала его в письме, которое пришло и ушло в Переделкино с нарочным, — так что никакой цензуры Чуковский мог не опасаться. Кроме того, в эти годы он был настроен на воспоминания и потому ответил охотно и сразу письмом от 11 мая 1965 года, где говорилось: «Вы пробудили во мне слишком много воспоминаний, неведомая мне, но милая Рахиль. У меня в гимназии был товарищ Полинковский[1]. Изредка к Полинковскому вместе со мною заходил наш общий приятель Владимир Евгеньевич Жаботинский, печатавший фельетоны в газете „Одесские новости“ под псевдонимом Altalena (по-итальянски: качели). Он втянул в газетную работу и меня, писал стихи, переводил итальянских поэтов (он несколько месяцев провел в Италии) и написал пьесу в стихах, из которой я и теперь помню отдельные строки. Он казался мне лучезарным, жизнерадостным, я гордился его дружбой и был уверен, что перед ним широкая литературная дорога. Но вот прогремел в Кишиневе погром[2]. Володя Жаботинский изменился совершенно. Он стал изучать родной язык, порвал со своей прежней средой, вскоре перестал участвовать в общей прессе. Я и прежде смотрел на него снизу вверх: он был самый образованный, самый талантливый из моих знакомых, но теперь я привязался к нему еще сильнее».[3] В следующем письме от 3 июня Чуковский добавил еще несколько штрихов: «…Я считаю его перерождение вполне естественным. Пока он не столкнулся с жизнью, он был Altalena — что по-итальянски означает качели, он писал забавные романсы. Недаром его фельетоны в „Одесских новостях“ назывались „Вскользь“ — он скользил по жизни, упиваясь ее дарами, и, казалось, был создан для радостей, всегда праздничный, всегда обаятельный. Как-то пришел он в контору...
Входимость: 5. Размер: 58кб.
Часть текста: томах, прошло почти семьдесят лет, отданных подвижническому и непрекращавшемуся ни на один день литературному труду. Однако судьба Чуковского была удивительной не только по своей продолжительности, но и по плодотворности. Пройдя через все революции и войны, выпавшие на долю России в XX веке, Чуковский пережил несколько литературных эпох, и в каждой из них его талант раскрывал новые грани. В итоге он успел попробовать себя едва ли не во всех литературных жанрах: был критиком, детским поэтом, переводчиком, прозаиком, литературоведом, мемуаристом, пламенным борцом за культуру речи и ученым-лингвистом, заложившим в России основы изучения особенностей детского языка и мышления, редактором нескольких литературных журналов. И при таком разнообразии его литературная судьба никогда не выглядела разбросанной, потому что она имела единый центр – пламенную и почти религиозную любовь к литературе и искусству. В рамках меняющихся литературных эпох Чуковский неизменно занимал обособленное место, что ярко отразилось в мемуарах о нем, изданных в 1977 году в книге “Воспоминания о Корнее Чуковском”. Поклонники и почитатели, все те, кто пользовались его поддержкой на литературном пути или просто удостаивались дружбы, наперебой и с горячей признательностью вспоминали о нем, пересказывали шутки, меткие литературные словечки и суждения, повторяли его рассказы о пережитом и т. п. Позднее были опубликованы пристрастные воспоминания Евгения Шварца “Белый волк”, где Чуковский предстал в образе одержимого литературой злодея, под маской показного добродушия скрывающего лицо чуть ли не человеконенавистника. Однако найти действительный облик Чуковского в этих воспоминаниях довольно трудно, потому что как доброжелатели, так и...
Входимость: 4. Размер: 83кб.
Часть текста: забыт, о нем вспоминают разве что как об отце знаменитого кинооператора Романа Кармена. Главной причиной забвения стала ранняя смерть, и хотя друзья и родственники два-три раза переиздали его рассказы, поместили несколько мемуарных очерков о нем - эти издания не смогли актуализировать его творчество. Отчасти это удел всех журналистов, деятельность которых полностью подчинена злобе дня, и бесполезно сетовать на это. Но для истории журналистики небесполезно воcкресить судьбы этих людей, и среди них - Лазаря Кармена, далеко не последнего среди журналистов, начинавших свой творческий путь в Одессе. Имя героини оперы Ж. Бизе несомненно было выбрано по созвучию с собственной фамилией, и известность в читательских кругах компенсировала его гендерную нестыковку с тем, кто подписывал им свои фельетоны. В одесских газетах было принято подписываться звучными псевдонимами. Как писал Дон-Аминадо, "Лоэнгрин, Барон Икс, Железная маска, Незнакомец… - все это тоже было данью времени, эпохе, условным требованиям литературной моды и тогдашним российским нравам" 1 . Избранное имя во многом определило и литературную судьбу - если главной темой Кармена-журналиста была жизнь обитателей и тружеников одесского порта, то жизнь местных Карменсит также постоянно находилась в поле его зрения. Их судьбам были посвящены многие рассказы и очерки Кармена, взывая к ним, была написана повесть "Берегитесь!", где на примере деревенской девушки Нади он рассказывал о том, куда ведет этот скользкий путь. Издана она была на средства одесского отделения Российского общества защиты женщин, состоящего под председательством принцессы Е. М. Ольденбургской и открывалась патетическим обращением Кармена: "Берегитесь! Я обращаюсь к вам - женщины! Берегитесь страшного чудовища, имя которого - проституция!...
Входимость: 4. Размер: 45кб.
Часть текста: — Чуковский пережил несколько литературных эпох, и в каждой из них его талант раскрывал новые грани: он был критиком, детским поэтом, переводчиком, прозаиком, литературоведом, мемуаристом. Имя Корней Чуковский первоначально было литературным псевдонимом Николая Васильевича Корнейчукова (1882 — 1969), но псевдоним настолько сросся с ним, что заменил подлинное имя и превратил его в Корнея Ивановича Чуковского. По документам он был незаконнорожденный, сын крестьянки Полтавской губернии Екатерины Осиповны Корнейчуковой. Несмотря на героические усилия, мать так и не смогла дать ему гимназическое образование. Но в нем была заложена такая жажда знания, такое стремление к культуре, что он сумел, занимаясь самообразованием, войти как равный в семью петербургских литераторов и художников, печататься в престижных газетах и журналах, став влиятельным и известным литературным критиком. Василий Розанов, с которым его связывали сложные отношения, где интерес друг к другу сочетался с категорическим неприятием, однажды назвал Чуковского «сам себя выстругавший деревянный человек». В годы своего литературного дебюта Чуковский намеревался стать философом и вынашивал теорию, которая дала бы универсальное объяснение цели и смыслу человеческой жизни. Современному читателю наукообразные рассуждения дебютанта об искусстве могут показаться ненужными, но надо учитывать, что в те годы теория утилитарного (служебного) назначения искусства, его обязанность бороться за гражданские идеалы в духе некрасовской формулы «поэтом...
Входимость: 3. Размер: 37кб.
Часть текста: вместе со мною заходил наш общий приятель Владимир Евгеньевич Жаботинский, печатавший фельетоны в газете "Одесские новости" под псевдонимом Altalena (по-итальянски: качели). Он втянул в газетную работу и меня, писал стихи, переводил итальянских поэтов (он несколько месяцев провел в Италии) и написал пьесу в стихах, из которой я и теперь помню отдельные строки. Он казался мне лучезарным, жизнерадостным, я гордился его дружбой и был уверен, что перед ним широкая литературная дорога. Но вот прогремел в Кишиневе погром. Володя Жаботинский изменился совершенно. Он стал изучать родной язык, порвал со своей прежней средой, вскоре перестал участвовать в общей прессе. Я и прежде смотрел на него снизу вверх: он был самый образованный, самый талантливый из моих знакомых, но теперь я привязался к нему еще сильнее. Прежде мне импонировало то, что он отлично знал английский язык и блистательно перевел "Ворона" Эдгара По, но теперь он посвятил себя родной литературе - и стал переводить Бялика. Вот тогда он стал часто посещать Равницкого, который, если я не ошибаюсь, помогал ему изучать и старинные книги, и древний язык, и разъяснял трудные места в поэзии Бялика. Когда в Вашей книге я увидел "Сиротливую песню", я вспомнил, как читал Жаботинский: И черные волны до горла, До горла дошли нам. Что человек может так...
Входимость: 3. Размер: 19кб.
Часть текста: Жаботинского и Чуковского. Но был и еще один герой, который тогда же вышел из той же точки. Журналист Лазарь Осипович Кармен (Коренман или Корнман; 1876-1920) давно и прочно забыт, о нем вспоминают разве как об отце знаменитого кинооператора Романа Кармена. Умер он рано. Друзья и родственники два-три раза переиздали его рассказы, опубликовали несколько мемуарных очерков о нем - вот, пожалуй, и все. Темой Кармена-журналиста была жизнь обитателей одесского порта. Жизнь местных Карменсит также находилась в поле его зрения. Их судьбам были посвящены рассказы и очерки Кармена. Повесть "Берегитесь!" тоже о них. Начинается она патетически: "Берегитесь! Я обращаюсь к вам - женщины! Берегитесь страшного чудовища, имя которого - проституция! Обходите старательно расставленные на вашем пути капканы и соблазны! Защищайтесь до последней капли крови и не давайте закоренелому врагу вашему победить. Ибо горе побежденным. Горе! Горе! Чудовище скомкает вас и безжалостно разобьет вашу жизнь". В том же году вышла еще одна книга Кармена "Проснитесь!" с подзаголовком "Доброе слово к обитательницам "веселых домов" и "одиночкам"". В "Повести моих дней" Жаботинский вспоминал об их триумвирате: "Когда мы входили с ними в кафе, соседи перешептывались друг с другом: может, было бы лучше, если бы мы не слышали, что они шептали, но, поверьте мне, они пели нам дифирамбы, и Кармен подкручивал кончики своих желтых усов, Чуковский проливал свой стакан на землю, ибо его чрезмерная скромность не позволяла ему сохранить...
Входимость: 2. Размер: 12кб.
Часть текста: обложке), в предисловии пишет, что книга выросла из комментариев к четырем письмам Жаботинского к Чуковскому, и что ключом тут стали воспоминания Чуковского о Жаботинском, содержащиеся в письмах Корнея Ивановича к его израильской корреспондентке Р. П. Марголиной (переписка с ней была опубликована в 1978 году). Изложенная там история сама требовала комментариев, которые были найдены на страницах старых одесских и петербургских газет, а те, в свою очередь, потребовали новых комментариев. "Так, шаг за шагом… заново выстраивался сюжет отношений Чуковского и Жаботинского, который на определенном этапе я стала обозначать для себя как Ч и Ж, ЧиЖ: тексты, комментарии, опять тексты и опять комментарии", - поясняет Евг. Иванова. Реконструкция отношений - дело увлекательное, филологи его всегда любили. За время, прошедшее с момента публикации переписки, исходный контур отношений, который вырисовывался из писем Чуковского, был исследователями дополнен, и утверждение, что в "ЧиЖе" все выстраивалось совсем уж "заново", представляется не совсем точным. Например, многие положения и сюжетные коллизии этой книги перекликаются с блестящим докладом Мирона Петровского, памятным автору настоящей рецензии, - выступление это прозвучало на одном из научных семинаров лет десять тому назад (сохранилась магнитофонная запись). Понятно, что все исследователи, вставшие на путь такой реконструкции, двигались бы примерно в одном направлении, - потому что другого нет, - но здесь в самом характере движения чувствуется влияние первопроходцев (во вступительной статье Евг. Иванова выражает благодарность М. Петровскому за помощь, оказанную при подготовке книги). Очевидное достоинство этого издания в том, что все ранее известные сюжеты отношений наших героев здесь подробно проиллюстрированы документами, во многом - впервые. Из 270 страниц книги большая часть - это письма, статьи (несколько...
Входимость: 2. Размер: 20кб.
Часть текста: рассказывать: «Сын у меня, знаете, писатель». Но писателем сын сделался далеко не сразу. Он приносил статьи в «Одесские новости», и они там валялись, как это и до сих пор водится в российских газетах и журналах, пока не подвернется случай, свободная полоса, дыра в номере, чтобы опубликовать залежавшийся материал молодого автора. Или пока у главного редактора не дойдут руки. Руки доходили долго: Чуковский долго еще ходил во внештатниках, таская небольшие заметочки, чаще о спектаклях или художественных выставках, и тщательно выбирая время, чтобы – чаще всего безуспешно, – поинтересоваться их судьбой. Об этом в дневнике есть забавные и горестные строки: «Хейфец был занят, статьи моей не прочел, и она сегодня не пошла. Я встретил Хейфеца на улице. Раскланялся – и, памятуя совет Альталены, – даже не заикнулся о статье. Так – лучше». Со временем Чуковский стал публиковаться больше и, наконец, стал профессиональным газетчиком. Изредка выступал с большими, «программными» статьями. Но в основном работа была мелкая, будничная. Чего он только не писал – святочные рассказы, рецензии, мелкие заметки, какие порой даже не подписываются и не имеют ровно никакого отношения к личности пишущего. Это нормальная безумная газетная работа, одинаковая во все времена, – тогда его еще не начало тошнить от мелкой поденщины. Денег журналистика поначалу больших не приносила, и он по-прежнему учительствовал (три рубля в месяц с ученика), писал сочинения на любые темы (три рубля штука) и чего только еще не писал ради лишнего полтинника. А когда он стал зарабатывать по 25–30 рублей в месяц, – искренне счел себя настоящим богачом: и впрямь, рабочие в тогдашней России зарабатывали вдвое...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: Евгения: ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский В книге собраны материалы, освещающие разные этапы отношений писателя Корнея Чуковского (1882–1969) и идеолога сионизма Владимира (3еева) Жаботинского (1880–1940). Впервые публикуются письма Жаботинского к Чуковскому, полицейские донесения, статьи из малодоступной периодики тех лет и материалы начатой Чуковским полемики «Евреи и русская литература», в которую включились также В. В. Розанов, Н. А. Тэффи и другие. Эта история отношений Чуковского и Жаботинского, прослеживаемая как по их сочинениям, так и по свидетельствам современников, открывает новые, интереснейшие страницы в биографии этих незаурядных людей. Вступление Глава 1. Учитель и Ученик Altalena. О литературной критике. Вл. Жаботинский. Тоска о патриотизме К. Чуковский. Два слова о космополитизме и национализме Впервые в Лондоне К. Чуковский. Случайные заметки К. Чуковский. На бирже «Знания» Глава 2. Полемика о евреях в русской литературе Корней Чуковский. Евреи и русская литература М. Бугровский. Еврейство в русской литературе Эмес. «Евреи и русская литература» Из письма З. Н. Венгеровой К. И. Чуковскому (от 22 января 1908 г.) <Без подписи>. Среди газет и журналов Ибн-Дауд. Заметки А. Горнфельд. Из статьи «Чуковский» Н. Тэффи. Евреи и русская литература В. Г. Тан. Евреи и литература Владимир Жаботинский. Письмо (О «Евреях и русской литературе») О. Л. Д'Ор. «Личные настроения» В. Г. Тан. В чулане Владимир Жаботинский. Еврейский патриотизм В. Варварин [В. В. Розанов]. Пестрые темы[82] К. Чуковский. Евреи и русская литература <Без подписи>. Собрание Еврейского литературного общества в Петербурге Дьяк Панкратий. Черная волна Глава 3. Разные уроки юбилея Шевченко К. Чуковский. Шевченко (1909) К....