Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "З"

1. Быт. Бытие. Событие. Обычай (IV том рассказов А. Куприна)

Входимость: 2. Размер: 22кб.

Часть текста: ваше благородие. - Почему же он лицо неприкосновенное? - Потому что до его нихто не смiе доторкнуться, ваше благородие. - Садись. Ткачук, что такое часовой? - Часовой - есть лицо неприкосновенное, ваше благородие. Такие диалоги записал у себя в дневнике один из купринских героев, - армейский прапорщик Лапшин. И эти диалоги, очевидно, очень надоели армейскому прапорщику Лапшину, ибо он с тоскою жалуется: «И так без конца». Ему опостылела повторяемость и стереотипность армейской жизни: «вечером опять то же неприкосновенное лицо и та же вечная «па-а-льба шеренгою». Но Куприн не армейский прапорщик, и, если что любит в жизни, так это именно ее повторяемость, ее типичность, ее стереотипность. Армейский прапорщик говорит с тоскою: «И так без конца!» Но с умилением и восторгом говорит это же самое Куприн: «И так без конца!» Я вспоминаю купринскую «Реку жизни». Этот великолепный рассказ был бы плоским и ненужным анекдотом, если бы за каждым его словом не чувствовалось, что он будет повторяться и завтра, и послезавтра, и что он повторялся за много лет до своего начала. «И так без конца!» Здесь, в этом ощущении, Куприн черпает свой лиризм: «Сегодня утром, как это всегда бывало и раньше, поручик Чижевич явился с повинной, принеся с собою букет наломанной в чужом саду сирени». Не то хорошо и не то поэтично, что поручик Чижевич ломал в чужом саду сирень, а то, что это всегда бывало и раньше: здесь не событие вызывает радость художественного созерцания, а повторяемость события. Швейцар Арсений, - из того же рассказа, - «служит у Анны Фридриховны по крайней мере в сороковой раз и служит до...

2. Саша Черный, Письма к Корнею Чуковскому - публикация и комментарий А. С. Иванова

Входимость: 2. Размер: 33кб.

Часть текста: Теперь со дня на день жду разрешения попытки, никаких новых шагов, конечно, не делаю и вообще так измотался, что минутами хочется уже ничего не писать, не издаваться, не торговаться, плюнуть на все и открыть кухмистерскую в Швейцарии. Конечно, только минутами... Умоляю Вас, Корней Иванович, всей мукой рождения первой книги, знакомой и Вам: если Вы не сказали, чего нужно и как нужно у «Вольфа» - сделайте это. И если Вам откажут, я, ей-Богу, ничего над собой не сделаю и буду Вам так признателен, как и при утвердительном ответе. Тогда попытаюсь еще побегать по книжным фабрикам, прикинуться практичным, независимым и пр. Жду и ничего не делаю. Преданный Вам Саша Черный 2 (1912) Многоуважаемый Корней Иванович! Относительно второй вещицы (Приставалка) 2 Вы правы- посылаю в новой редакции, а о первой буду спорить. Старый конец надо отбросить (как я и думал); первую строчку изменил (неудачное слово «видишь») и неверный образ: игрушечный Мишка не может «обе лапы сунуть в рот» - ибо не так устроен. 3 Но Ваше выделение на строфы по две строчки для колыбельной не подходит: слишком часты музыкальные паузы (ведь и ноты?) 4 и не оправданы текстом. Ребенок только распоется: вдруг пауза, и еще, и еще. Потом слишком коротко (у Вас 10...

3. В защиту Шелли

Входимость: 1. Размер: 20кб.

Часть текста: 1907   Шелли. Полное собрание сочинений в переводе К. Д. Бальмонта. Новое трехтомное, переработанное издание т-ва "Знание". Томы I-III. СПб. 1903-1907 г. Цена каждого тома 2 р. Это топор, зажаренный вместо говядины. И. А. Хлестаков   I Недавно он перевел Шелли. Не хотел, но говорят: пожалуйста, братец, переведи что-нибудь. - Пожалуй, изволь, братец. И тут же в один вечер, кажется, все написал, всех изумил. "У меня легкость необыкновенная в мыслях". И выпустил (не у Смирдина, а в "Знании"): Полное собрание сочинений Шелли, в переводе К. Д. Бальмонта. Обличать неточности перевода? Это не нужно и скучно. Напротив, лги, сколько хочешь, но, ради Бога, не говори правды. Не говори твоей правды про Шелли, ибо правда твоя - это "лилейная шейка", это - "не стул, а трон", это - "ангел души моей", это - "пламя в груди", это - безнадежные аксессуары канцелярского романтизма, за которыми так явственно слышатся "удивительные штосы", "пентюхи" и "лабарданы". Стоит Шелли сказать: лютня, lute, Бальмонт говорит: "рокот лютни-чаровницы" (619, 186) 1 ; забота, care, у Бальмонта превращается в "безбрежное страданье" (505, 203); небо, sky, в "лазурные высоты" (444, 101); женщина, woman, в "женщину-картину" (500, 213); листья, leaves, в "пышные букеты" (507, 179); печаль, sorrow, в "томительные муки" (504, 191) или в "ненастную мглу" (495, 188). Если у Шелли звезды, то у Бальмонта "яркие звезды" (532, 153). Если у Шелли "очи", то у Бальмонта "яркие очи" (526, 138). Взор, конечно, становится "лучистым взором" (532, 153). Сон тоже "лучистым сном", а иногда и "роскошной негой". Трон, конечно, делается "пышным троном" (623, 201). Месяц,...

4. Сильный Лукиан: "От Чехова до наших дней". Несколько мыслей по поводу книги К. Чуковского

Входимость: 1. Размер: 5кб.

Часть текста: отношению к г. Чуковскому? По-моему - нет. Г. Чуковский не критик. По крайней мере не критик в том смысле, как мы привыкли понимать это слово. Он скорее литературный силуэтист, или даже портретист-карикатурист. Есть в Петербурге превосходный карикатурист Каррик. Несколькими штрихами Каррик удивительно метко и ловко умеет схватить сходство, несколькими талантливо набросанными очертаниями создает настоящие портреты, хотя и карикатурные, но на диво схожие. Г. Чуковский - своего рода Каррик в русской критике. В его книге целая масса удивительно метко и талантливо схваченных литературных портретов, но схваченных "по-карриковски": взяты все три особенно типичные линии головы, лица, глаз, к этим линиям приделан небольшой бюст тоже в самых легких очертаниях, - и портрет готов. Такова вся книга г. Чуковского. Брюсов - поэт прилагательных, певец свойств, качеств, пассивно пребывающих признаков; Леонид Андреев - фокус всех типических черт, разрозненно пребывающих в других современных писателях; Бальмонт, Андрей Белый, Ив. Рукавишников - городские поэты, которые ввели в русскую поэзию городские формы (?) и городские фабулы; Александр Блок - поэт Невского проспекта, поэт расплывчатых образов и афиш, и котелков, и электрического света. Осип Дымов - мистик, но мистицизм его курортный, он курортный гений; Куприн - зрячий крот среди остальных слепых кротов новейшей...

5. И. Василевский (Не-Буква): К. Чуковский

Входимость: 2. Размер: 19кб.

Часть текста: ужа, а А. И. Куприн "зрячий крот", в душе которого золотушный Ромашов на каждой странице побеждает кряжистого конокрада Бузыгу. Леонид Андреев это "трактирщик Тюха", который всюду и везде только и видит, что рожи, странные и страшные рожи, а сологубовский Передонов в "Мелком бесе" велик, ибо "это наша общая легенда, наш пафос, наша молитва". "Передонов невинен и свят, и безгрешен, и прекрасен, и простодушен, ибо он также прав и в своей передоновщине, как фиалка в своем благоухании, как Байрон в своих поэмах". Кто он, автор этих изумительно неожиданных определений, этих полубезумных, полукощунственных парадоксов? К. Чуковский как будто и сам чувствует, как трудно огорошенному им читателю поверить во все эти утверждения. Не от этого ли так часто встречается робко-уверяющее "воистину" на страницах книг Чуковского? "Воистину Сологуб поэт сквознячка". "Поистине Зайцев поэт сна". "Воистину Мережковский - тайновидец вещи", - уверяет К. Чуковский. А далее, далее так и идет: "Брюсов - поэт...